й.
Я окликнула стражников из-за ширмы и попросила их послать вниз за чаем, а тем временем Магрета, повинуясь моим быстрым жестам, помогала мне надеть ожерелье и корону. Нянька смотрела недоуменно, но послушно исполняла все, что я велела. Еще больше она удивилась, когда я набросила ей на плечи свою шубу и опустилась на колени, подбирая меховую полу, раскинувшуюся возле огня. Я укутала нас с Магретой с головы до пят и вручила ей края шубы. Нянька сжала их в кулаках, но уже приоткрыла рот, сгорая от желания засыпать меня вопросами. Я прижала палец к губам и подтолкнула ее к зеркалу.
По ту сторону темнел лес под тяжелым снежным покровом. Неизвестно, получится ли у меня, смогу ли я провести Магрету с собой, но уповать мне больше не на что. Только я взяла няньку за руку, как в коридоре послышался шум приближающихся шагов, дверь с грохотом распахнулась, и демон голосом Мирнатиуса прошипел:
— Где же Ирина, где моя радость?!
Магрета тихонько вдохнула: я держала ее за руку, а она побледнела и, не сводя взгляда с зеркала, пыталась освободиться. Я схватила ее покрепче.
— Не отпускай меня, — шепотом приказала я, и нянька, бросив испуганный взгляд через плечо, быстро кивнула. Я обернулась к зеркалу и шагнула в него, увлекая Магрету на берег замерзшей реки.
Глава 13
Утром панов Мандельштам пришел, стряхнул снег с сапог и тихо сказал панове Мандельштам:
— Их не нашли. Снег пошел раньше.
Хорошо, что пошел этот снег. Может, конечно, и не очень-то хорошо: вдруг Ванда с Сергеем замерзли где-то до смерти. Но потом я решил, что снег — это все-таки лучше. Мне случалось работать на холоде в снегу, и меня тогда все время клонило в сон, а папаня давал мне подзатыльник и кричал: что, мол, окочуриться хочешь? Я окочуриться не хотел и потому просыпался. Но, выходит, замерзнуть до смерти — это просто как уснуть, совсем не больно и не страшно. Интересно, папане страшно было помирать? Страшно, наверное, а то не орал бы во всю глотку.
На завтрак панова Мандельштам дала мне две тарелки каши с молоком и положила туда несколько сухих черничин, да еще и коричневым сахаром сверху присыпала. Получилось очень сладко и вкусно, и я это все съел. Потом я пошел к козам, потому что Ванда же мне велела за ними ходить.
— Им тоже на завтрак надо чего-нибудь горячего — уж очень нынче холодно, — сказала Панова Мандельштам, и мы с ней вместе сварили большой горшок пойла из отрубей. Своим козам я от души подсунул добавки. Они такими тощими казались рядом с Мандельштамовыми козами, да к тому же те их то и дело бодали и кусали. Правда, теперь Мандельштамовы козы лишь радовались новым соседям: их-то уже постригли, а мои козы пока что стояли косматые, только очень уж грязные и все в репьях. Так что козы слопали свое пойло и все вместе сгрудились в сарае.
На дворе навалило полно снега. Я немного его пораскидывал в кучи, чтобы козам с курами добраться до зеленой травки. Мне покоя не давал орех в моем кармане. Может, надо его посадить? Хотя земля вся промерзшая… В общем, я никак не мог решиться и боялся: а ну как все испорчу? Поэтому я снова сунул орех в карман и отправился в дом. Панова Мандельштам дала мне три куска хлеба с маслом и вареньем, два яйца и еще морковки с изюмом. И это все тоже было очень вкусно.
До вечера еще было далеко, и я не знал, чем заняться. Панова Мандельштам уселась прясть, но я такого не умел. Панов Мандельштам читал книгу, но такого я тоже не умел.
— А что мне делать? — спросил я у них.
— Может, пойдешь на улицу поиграть, Стефан? — предложила панова Мандельштам, но я и играть не умел, и к тому же панов Мандельштам сказал ей негромко:
— Другие дети…
Она поджала губы и покивала в ответ. Значит, они боялись, что другие мальчишки примутся меня изводить, потому что я будто бы помог убить своего отца. Ну или потому что я был как новая коза в сарае.
— А что Ванда делала, когда была у вас? — спросил я и тут же сам вспомнил: — Она долги собирала.
— Но ты-то еще маловат для этого, — покачала головой панова Мандельштам. — А сходи-ка лучше в лес по грибы. Знаешь, какие грибы съедобные?
— Ага, — кивнул я, и она вручила мне корзину.
Но в лесу нынче лежало столько снега, что эти грибы еще поди найди. Я вышел за калитку, поглядел на весь этот снег и никаких грибов не увидел. Лучше я пойду долги собирать, решил я. Ну и пускай я пока маловат. Если Мандельштамы долгов не собирают, и Ванда тоже, кому-то же надо. А остаюсь только я. Хотя в доме кто-то еще жил, Ванда мне рассказывала. Только я почему-то никак не мог вспомнить кто. И от этого в голове у меня было чудно: ведь имена легко шли ко мне на память — стоило только позвать. Но сейчас-то ни в доме, ни в сарае точно никого не было, я же все обсмотрел. Найди я этого кого-то, я бы спросил у него, как его зовут, и больше не было бы так чудно в голове. Я даже в курятник заглянул — вдруг он туда залез? — но, кроме кур, никого не нашел.
Сейчас шла вторая неделя месяца, а вчера был базарный день. Значит, Ванда должна собирать долги в двух деревнях вниз по тележному тракту, на юго-восток от города. Имена у тамошних заемщиков были такие: Рыберник, Гурол, Гнедис, Провна, Цумил и Двури. Я эти имена повторял про себя всю дорогу, и в голове у меня они звучали как красивая песня. Дойдя до деревни, я принялся стучаться во все двери подряд и спрашивать, как зовут хозяев. И если в доме оказывался кто-то из моих заемщиков, я протягивал корзину. Они на меня смотрели, а потом клали в корзину что-нибудь. Панова Цумил ласково сказала мне:
— Бедное дитя! — И погладила меня по голове. — И тебя-то эти евреи к работе приставили.
— Да нет, — протянул я, но панова Цумил только покачала головой и сунула мне в корзину несколько мотков пряжи. А потом она меня угостила такой сластью, называется печенье. Ванда как-то приносила печенье к нам домой — ей дала панова Мандельштам. Очень вкусно тогда было. Поэтому спорить с Пановой Цумил я не стал, а просто взял печенье и съел. И оно тоже оказалось очень вкусное. Я сказал ей спасибо и пошел дальше.
Я притащил Панове Мандельштам полную корзину и сказал:
— Может, не так уж я и маловат.
А она посмотрела на корзину и вдруг сильно опечалилась. Я никак не мог взять в толк почему, но панов Мандельштам очень ласково меня погладил по плечу и произнес:
— Стефан, мы должны были объяснить тебе все заранее. Когда собираешь долги, очень важно не ошибаться и вести правильный учет. Если ты очень постараешься, сможешь припомнить, к кому ты ходил и кто тебе что дал? Справишься?
— Ну да, — ответил я. — В этот день Ванда ходит к Рыберникам, Гуролам, Гнедисам, Провнам, Цумилам и Двурам. — А после я рассказал про каждую из вещей, кто мне ее дал. Я решил, что Панова Мандельштам все еще сердита, но она накормила меня варениками с курицей под густым соусом с морковкой и картошкой, и мясо там было настоящее, а в придачу я выпил большую кружку чая с двумя ложками меда. Наверное, зря я на нее подумал, не так уж она и рассердилась.
Застревать надолго в этом домишке нам с Сергеем вовсе не хотелось, но и уйти мы не могли. Поутру мы проснулись и увидели, что на пороге все еще лежит снег, и на подоконниках тоже, и даже под ними намело высокие снежные горки. А в лесу было белым-бело, только темные стволы проглядывали; и все деревья низко согнулись. Они перед самой метелью только листочки выпустили, а теперь их пригибали к земле снежные шапки. И в какой стороне тракт, мы понятия не имели.
Мы обошли вокруг дома и много чего отыскали полезного. На огороде осталась картошка и морковка, а под навесом, где, видно, раньше коз держали, обнаружилась куча старой соломы, да еще кипа чесаной шерсти с меня высотой. Шерсть оказалась немытая и внизу вся заплесневела и перепачкалась, но сверху еще осталась вполне годная. На полке стояла корзина, а в углу — лопата: самое то копать картошку. В доме на полке мы еще нашли сложенное одеяло.
Солнце припекало весь день, сделалось тепло, хоть раньше все и замело снегом. Снег начал быстро таять. Сергей пошел за растопкой, а я поставила вариться картошку с морковкой и уселась плести нам из соломы новые лапти. У меня ведь один лапоть слетел, а второй вот-вот развалится. Я и шерсть туда подкладывала, чтобы лапти вышли помягче, а то ведь хорошего лыка-то у нас не было. В шерсть набилось полно всяких репьев, крапивы и колючек. Я согрела воду и промыла ее, но расчесать мне ее было нечем. Я себе все руки исколола, и теперь они болели, пока я работала, но тут уж ничего не поделать: без лаптей мы далеко не уйдем.
Я как раз закончила с Сергеевыми лаптями к его возвращению. Он их примерил, и сели они не так уж плохо. Я подоткнула туда еще шерсти, и стало совсем хорошо. Мы съели картошку с морковкой. Я доделала свои лапти и смастерила ставни на окна. Сергей нашел в лесу птичье гнездо с яйцами; яйца были в бурую крапинку, так что нам не запрещалось их есть. Вот мы их и съели, и оказалось, что уже стемнело. И мы легли спать.
Утром мы наткнулись на зерновой ларь, раньше заваленный снегом. А теперь он оттаял на солнце. Мы сунулись внутрь: ларь до половины был полон овса. Тут нам двоим надолго хватило бы. Мы с Сергеем переглянулись. Ведьма так и не пришла. А вдруг она вовсе не придет? Но как-то уж очень легко нам все в руки шло. И мне казалось, это не к добру.
— Надо нам все-таки пойти, — нехотя проговорила я. Меня и тянуло уйти, но что-то будто удерживало. А ну как мы дороги не отыщем? Сергей задрал голову и посмотрел на небо, и я тоже посмотрела. Солнце зашло за тучу, и начинался снег. Никуда мы нынче не пойдем.
Сергей сначала ничего не говорил. Он тоже приуныл порядком. Но потом все же предложил:
— Давай починим стул и кровать. Вдруг хозяева вернутся.
Это он дело говорит, подумала я. А то мы берем картошку с морковкой и овес, а еще шерсть — и все задаром, точно воры какие-то. Хозяева вернутся и будут на нас сердиты — и поделом нам. Но если мы что-то отдадим взамен — это другой разговор. Мы вроде как заплатим за то, что взяли.