— Это не зимоярский дом, — сказала я Балагуле, и я не спрашивала, а утверждала. Он не кивнул в ответ, но на лице его не возникло того удивления или растерянности, с какими обычно на меня смотрели Флек и Цоп, стоило мне ляпнуть что-то невпопад. Я еще раз пристально присмотрелась. Хижина стояла ровнехонько на границе, зажатая меж двух миров: половина огорода лежала в сумерках, половина — в глубокой ночи. — Пойду закрою дверь, — добавила я, подняв взгляд на Зимояра.
— Я подожду тут, — поспешно ответил он, и это вселило в меня надежду.
Я вошла в хижину, подняла с пола дверь, приладила ее на место, подождала чуть-чуть, а потом резко рванула на себя.
Но передо мной был все тот же пустой двор, только обеспокоенный Балагула ждал поодаль. Он ушел совсем далеко, за ограду. Разочарованная, я вернулась в хижину. Магра открыла глаза и держала Ирину за обе руки.
— Никто теперь тебя не обидит, Иринушка, — шептала она. — Я молилась, чтобы никто тебя не обидел.
Ирина обернулась ко мне:
— Мы можем остаться тут?
— Не уверена, что здесь надежное убежище.
— Надежнее, чем наш прежний дом.
— Выходит, царь отказался на тебе жениться? — спросила я. Если это так, герцог, должно быть, страшно зол на нее: он явно не из тех, кто позволяет рушить свои планы.
— Не отказался, — покачала головой Ирина. — Я царица. До самой смерти. — Это прозвучало язвительно, словно задерживаться на этом свете она не рассчитывала. — Царь — злой колдун. В него вселился огненный демон, который жаждет поглотить меня.
Я расхохоталась — просто не смогла сдержаться. Это был не радостный смех, а горький.
— Значит, волшебное серебро нас обеих выдало за чудищ. Тебе досталось чудище огненное, а мне — ледяное. Может, познакомим их, а? Глядишь, тогда и овдовеем.
Я выпалила это с бухты-барахты, просто съехидничала, но Ирина задумчиво произнесла:
— Демон говорил, я надолго утолю его жажду. Он хочет меня, потому что я… холодная.
— Потому что в твоих жилах Зимоярова кровь и у тебя Зимоярово серебро, — так же задумчиво отозвалась я. Ирина кивнула. Я приникла к двери и посмотрела в щелку: Балагула стоял далеко от хижины. Слышать нас он не мог и подслушивать, кажется, не собирался. Я глубоко вдохнула и снова повернулась к Ирине: — Как считаешь, с демоном можно договориться? Скормить ему вместо тебя короля Зимояров?
Ирина показала мне, как Зимоярово серебро проводит ее туда и обратно. Мы вместе вышли на двор и за домом нашли большую лохань. На дне ее лежал снег, а мы налили туда горячей воды, и у нас получилась ванна, в которой мы отражались. Ирина посмотрелась в воду и сказала:
— Я вижу то самое место, из которого мы с Магрой попали сюда: спальню во дворце. А ты ее видишь?
Но я видела только блеклые отражения наших лиц, что плавали на поверхности воды. Ирина взяла меня за руку и сунула обе наши руки в воду. Моя рука намокла до запястья, а Иринина вышла из воды сухая, не обронив ни единой капли. Ирина покачала головой:
— Нет, тебя я перевести не смогу.
Как будто в обычном мире я перестала существовать. Как будто король Зимояров вырвал меня оттуда с корнем.
— Значит, придется как-то заставить его перевести меня, — хмуро заключила я.
Он ведь и сам так говорил: мне не попасть домой без него. Оставаться по эту сторону, когда мой любезный супруг встретит свою безвременную кончину, мне вовсе не хотелось. Зимояры едва ли примут меня как свою королеву. По крайней мере, пока я не научусь сама творить бесконечные зимы, или выдергивать из-под земли снежные деревья, или что там еще полагается делать здешним владычицам.
План мы придумали достаточно быстро: собственно, и придумывать-то было особенно нечего. Договориться о месте и времени и в надежде на чудо предпринять безумный бросок.
— Демон днем никогда не приходит, — сообщила мне Ирина. — Только ночью. Не знаю, почему так. Днем у него уже сколько раз был случай меня поймать. Вот сегодня, к примеру, я была одна… ну почти одна. — Она помолчала и прибавила задумчиво: — Когда мать царя приговорили к сожжению за ведовство, это все случилось днем. Ее и схватили днем, и сожгли до захода солнца.
— Ночью так ночью, — кивнула я, а сама все размышляла: как бы заставить короля привезти меня домой? — Царь согласился бы вернуться в Вышню? — медленно проговорила я вслух. — Через три дня?
— Согласится он разве что меня прикончить, — мрачно пробурчала Ирина.
Мы договорились обо всем, и она осталась со своей нянькой, а я направилась к саням. Балагула ни о чем не спрашивал: ему не терпелось поскорее уехать. Весь обратный путь я ничего не видела. Голова у меня шла кругом, а в животе бурчало от страха и злости.
Конечно, мне было страшно. Я боялась в это ввязываться, боялась, что не получится, — и боялась, что получится. Наша затея сильно смахивает на убийство. Да что уж там: глядя правде в глаза, если мы преуспеем, это и будет самое что ни на есть убийство. Но ведь Зимояр сам считал вполне резонным меня убить. Никаких обетов я ему не давала. Даже непонятно, замужем ли я. Надо будет при случае спросить насчет этого у раввина. Если, конечно, мне еще доведется в жизни беседовать с раввином. Но замужем я или нет, наверняка любой раввин посоветует мне брать пример с Юдифи и срубить Зимояру голову при первой возможности.[4] Потому что он враг не только мне, но и всему моему народу. Правда, все эти доводы никак не уменьшали моих трудностей — скорее наоборот.
Балагула остановил сани у подножия крутой лестницы, ведущей к моим покоям. Там на невысоком валуне сидела Цоп — судя по облегчению, мелькнувшему на ее лице, она уже успела вся известись. Я с трудом выкарабкалась из саней — тело у меня совсем затекло от долгой езды. Цоп повела меня наверх так поспешно, что я тут же запыхалась. Мне приходилось останавливаться, чтобы перевести дыхание, и Цоп, пока ждала меня, нетерпеливо покачивалась из стороны в сторону. Она все посматривала вниз, на белую рощу. Я проследила за ее взглядом: белые цветы медленно закрывались, видимо знаменуя приближение ночи. Король, вероятно, будет недоволен, если, явившись отвечать на мои вопросы, он не застанет меня на месте. А вдруг он тогда решит, что раз пропустил вечер, то наш уговор больше не действует? Чего доброго, ему придет в голову исполнить свои супружеские обязанности. Размышляя об этом, я сколько могла ускоряла шаг.
Король ждал в моих покоях, скрестив руки на груди, весь пламенея белой яростью. Его острые скулы и глаза так и сверкали.
— Вопрошай! — прогремел он, едва я переступила порог: в зеркальце, которое он дал мне, солнце уже наполовину скрылось за горизонтом.
— Кто живет в доме на границе ночи? — выдохнула я. Другого убежища я Магрете предложить не могла, но все же хотелось бы верить, что я не оставила старушку на съедение неизвестно кому.
— Никто, — отрывисто произнес король. — Вопрошай.
— Но это неправда, — возразила я. Цоп, с поклонами пятившаяся прочь из покоев, вдруг дернулась, как кобылица, которую хлестнул невидимый кнут. Глаза Зимояра широко распахнулись от гнева; он сжал кулаки и подступил ко мне, будто намереваясь ударить. — Там каша грелась в печи! — выкрикнула я.
Он внезапно остановился и стиснул зубы. Однако через мгновение все же выдавил, завершая свой ответ:
— Насколько мне известно. — И повторил: — Вопрошай!
Я чуть было не спросила снова то же самое. Он весь сверкал от бешенства, белая кожа пошла радужными переливами. А мне вспомнилось, как Балагула подхватил Магрету — словно она не человек, а невесомый куль шерсти. А еще — как Флек и Цоп легко перевернули сундук, полный серебра. Если уж простые Зимояры обладают такой силищей, то на что способен их владыка? Лучше бы мне не заводиться, подумала я. Мне привычно захотелось съежиться и исчезнуть, ускользнуть от грозящей опасности. Я точно опять очутилась среди леса и на меня надвигался Олег с перекошенным лицом и сжатыми кулаками. Забиться бы сейчас куда-нибудь и взывать к милосердию. Страх жарким потоком струился вдоль моей спины.
Каждый раз это одно и то же. Тот же самый выбор: между одной большой смертью и тысячью маленьких смертей. Зимояр сверлил меня взглядом — свирепо, неистово. Но что толку его бояться? Вся его магия, все его могущество не сотворят со мной ничего страшнее того, что сотворил бы Олег в лесу. И можно сколько угодно просить его о пощаде — он прислушается к моим мольбам не больше, чем к ним прислушался Олег. Когда холодные пальцы сомкнутся на моей шее, купить себе жизнь я не смогу. Мне остается лишь выкупать ее понемногу — день за днем, каждый вечер, как Шехерезада, смиренно упрашивать кровожадного супруга, чтобы он продлил мне жизнь до следующей ночи.
Такой договор не по мне. Я рискну и попытаюсь убить короля. Пускай меня почти наверняка ждет неудача. Но я не стану в страхе склоняться перед ним. Я расправила плечи и заглянула прямо в сияющие гневом глаза:
— Тогда вместо ответа мне причитается твое предположение. Например, кто построил этот дом.
— Причитается?! — Зимояр аж задохнулся от негодования. Все это время я краем глаза наблюдала, как Цоп медленно и осторожно, шажок за шажком, продвигается к выходу. Наконец она стремглав выскочила из покоев. — Причитается?!
Вдруг король неуловимым для глаза движением, как стрела, метнулся ко мне. Он сдавил мне шею, уперев большой палец в углубление под подбородком и заставив меня запрокинуть голову. Я смотрела ему прямо в лицо.
— А я так понимаю, тебе причитаются лишь ответы еще на два вопроса. Разве нет? — вкрадчиво произнес он, обратив ко мне сверкающие глаза.
— Понимай как знаешь, — запальчиво просипела я, еле проталкивая слова через сдавленное горло.
— Еще раз спрашиваю тебя: ты уверена?! — пророкотал король.
В его голосе звучала неприкрытая угроза. Будто я дошла до какой-то черты, переступать которую не следовало. Но свой выбор я уже сделала. Я сделала его еще позапрошлой зимой, когда сидела у постели больной матери и слушала, как вместе с кашлем из нее исходит сама жизнь. Я его сделала, постояв на сотне обледенелых порогов и потребовав то, что мне причиталось. И я проглотила сгусток желчи, подкативший к горлу.