— Ступайте помогите ему! — велела я Флек и Цоп.
У них не было сил даже кивнуть. Обе девушки послушно присоединились к Балагуле. Я расстелила скатерть, сгребла на нее серебро голыми руками и обратила его. И осталась лишь маленькая горка, нелепая в этой громадной пещере — жалкие остатки, которые соскребаешь со стенок горшка, когда весь мед уже съеден. Но горшок все же был немаленький, и даже эти жалкие остатки нужно превратить в золото.
Мои руки дрожали, когда я обращала последние монеты. Балагула увез в коридор груженые сани, и пока он ездил, Флек и Цоп перекидали лопатами все оставшееся серебро на берег, чтобы загрузить побыстрее, когда вернется Балагула. Я предоставила им завершить работу, а сама пошла обыскивать кладовую: не завалялась ли где-нибудь в уголке монетка, не блеснет ли ненароком забытое серебро? В зеркальце уже почти стемнело.
Но слуги поработали на совесть. Лишь на одной маленькой полочке, торчащей из стены, я отыскала одну-единственную монету. Оленьи копыта процокали по льду: Балагула увозил в коридор последний невысокий холмик серебра. Коридор был уже плотно завален, и Балагуле пришлось немного сдать назад, чтобы кое-как высыпать на лед то, что было в санях. Флек и Цоп медленно приблизились. Я подняла последнюю монетку, зажав ее между большим и указательным пальцем, и золото растеклось по обеим ее сторонам. В этот миг створки дверей распахнулись и вошел мой супруг.
На лице короля застыло мрачное напряженное выражение. Однако при виде опустевшей кладовой его лицо мгновенно изменилось. Он так и замер с открытым ртом. Я вся дрожала от слабости и возбуждения, но нашла в себе силы расправить плечи и надменно просипеть:
— Вот. Я обратила все до единой монеты в твоих кладовых в золото.
Он дернул головой и уставился на меня. Я ожидала, что он примется бушевать, а он вместо этого смотрел чуть ли не растерянно, словно не зная, что и подумать обо всем этом и обо мне. Король медленно обвел взглядом забитый серебром коридор, сани, понурого Балагулу, держащего под уздцы оленей, Флек и Цоп, качавшихся от усталости, как тоненькие ивы на порывистом ветру, и снова посмотрел на меня. Он прошагал через кладовую ко мне, взял у меня из пальцев последнюю монетку и сломал ее голыми руками.
— Это все равно золото! — запротестовала я.
— Конечно, — бесцветным голосом отозвался король. Он стоял в полузабытьи, стоял долго. Наконец он очнулся, поднял голову и положил золотые половинки на полочку. А потом церемонно отвесил мне учтивый поклон. — Задание, что я дал тебе, исполнено. Я отвезу тебя в солнечный мир, как обещал, дабы ты могла танцевать на свадьбе у своей кузины. А теперь вопрошай, моя госпожа.
Его церемонность сбила меня с толку: я-то приготовилась к очередному сражению. Поэтому я молча заморгала на него невидящими глазами. Ни один вопрос не шел мне в голову. И, чуть-чуть подумав, я спросила:
— Есть у меня время принять ванну?
Проплутав три дня и три ночи почти безвылазно меж серебряных гор, я перемазалась с головы до пят.
— Готовься сколько пожелаешь. У тебя столько времени, сколько тебе потребуется, — отозвался король. Ответ мне показался каким-то туманным, ну да если мой супруг так говорит, значит, и я спорить не стану. — Вопрошай еще дважды.
Покосившись на Флек, Цоп и Балагулу, я сказала:
— Я обещала обратить их серебро в золото в награду за помощь. Они приняли мое обетование, я приняла их. Значит, они мои верители?
— Да, — подтвердил король и слегка склонил голову, обернувшись ко всей троице.
Похоже, он не ощутил ни малейшего неудобства по этому поводу. Экая невидаль: вчера последние слуги — сегодня высшая знать. Правда, слуги не чувствовали себя так вольготно: они принялись отвешивать низкие поклоны, да так и застыли в неловких полусогнутых позах. И наконец Флек, выпрямившись, вдруг осознала, что все закончилось, что мы справились. Она дернулась будто марионетка, огляделась вокруг и закрыла лицо руками, заглушая вскрик — то ли надрывный, то ли радостный.
Я и сама была бы не прочь сесть и разрыдаться.
— У меня есть время обратить их серебро сейчас? — спросила я. Я же не собиралась сюда возвращаться.
— На этот вопрос ты уже получила ответ, — сказал король. — Вопрошай еще.
Прямо досада берет: в кои веки приходится вымучивать вопросы!
— Почему так? Почему это одно и то же: принять ванну и обратить их серебро?
Он нахмурился.
— Ты исполнила все честь по чести, исполню все и я, — провозгласил он. — Я своей рукой остановлю бег времени, если потребуется, дабы ты не испытывала в нем недостатка. Ступай же и готовься сколько пожелаешь, а после дай мне знать, как будешь готова. И мы отправимся в путь.
Он еще раз оглядел пустую кладовую. Я же пыталась вникнуть в его слова. И, вникнув, запоздало рассвирепела:
— Ты, значит, и так мог доставить меня на свадьбу вовремя!
Правда, в дверях уже никого не было, и я прокричала свое обвинение в пустоту. А та ответила мне таким же равнодушным молчанием, каким, наверное, ответил бы и мой супруг.
Я все смотрела вслед ушедшему королю, и вдруг Цоп нерешительно произнесла:
— Но он не мог.
— Что? — переспросила я.
Цоп обвела кладовую рукой:
— Ты проделала великий труд. Теперь он сможет проделать столь же великий труд взамен. Высокое волшебство всегда имеет цену.
— Да мы половину его сокровищ выкинули вон! Какой же это великий труд? — сердито бросила я.
— Ты обязалась исполнить неисполнимое и проложила дорогу к совершению невозможного, — пояснила Цоп.
— Ну да, — вздохнула я и только тут спохватилась. — Да ведь ты мне ответила! Дважды!
Цоп как будто даже немного опешила.
— Я твоя верительница, Воздающая, — произнесла она. — Больше нет нужды в договорах со мной.
— Значит, вы будете отвечать на мои вопросы? — уточнила я, пытаясь уразуметь, что происходит. Все трое разом кивнули. Надо же, а мне, как назло, и спросить нечего. Точнее, спросить-то мне есть что, но вряд ли стоит об этом заговаривать при нынешних обстоятельствах: например, как убить короля Зимояров, каким он владеет волшебством, одолеет ли он демона. Вместо всего этого я объявила: — Ну что ж, раз время в моей власти, я очень хочу принять ванну. А перед отъездом я обращу ваше серебро в золото.
Я написала письма князю Ульриху и князю Казимиру, а Мирнатиус подписал их. И даже нехотя отвел меня вниз на ужин и усадил за свой стол. Правда, тут ему потребовались некоторые дополнительные приготовления.
— Ты это же самое носила два дня назад, — сердито буркнул Мирнатиус, когда я вышла из алькова, где переодевалась. У меня на миг остановилось сердце. Неужели он наконец заметил серебро Зимояров? Но я тут же поняла, что он имеет в виду мое бледно-серое платье — лучшее произведение мастериц моей мачехи. Да, я его уже надевала, и надену еще, причем без всяких раздумий. Даже эрцгерцогиня не может себе позволить ежедневно менять платья.
Но Мирнатиус, как видно, моего мнения не разделял. Он желал видеть меня каждый божий день в новом одеянии. Прихоть, наверняка приводившая в ужас советников, что следили за его счетами. Представляю, как бесится царь, расходуя волшебство на умиротворение этих нытиков. Разумеется, Мирнатиус ждет, что и я стану играть по его правилам.
— Ты бы все же справился насчет податных списков, — сухо обронила я.
Мирнатиус тем временем дотошно копался в моем сундуке с приданым. Его ждало разочарование: он обнаружил только три — всего три! — приличных платья, да и те для царицы уже порядком поношенные.
Он выпрямился, пристально посмотрел на меня и положил руки мне на плечи. И из-под его ладоней хлынули складки зеленого бархата и нежно-голубой парчи: словно цветастая бабочка вдруг выпорхнула из кокона. Концы широких рукавов с серебряными кистями негромко стукнули об пол. Царь сам сегодня облачился в нежно-голубой наряд и плащ с темно-зеленым подбоем. Так что мы спустились к придворным, одетые в тон. И все же Мирнатиус не до конца удовлетворился моей внешностью.
— Хотя бы волосы у тебя красивые, — проворчал он, оглядывая мои замысловато уложенные на затылке косы. Он, похоже, опасался, что придворные засмеют его выбор.
Я не бывала в Корони уже четыре года, но за отцовским столом частенько бранили столичные нравы, поэтому я знала, чего ожидать. Мирнатиус, насколько сумел, превратил царский двор в свое отражение. Заправилами при дворе были главы самых знатных семейств Литваса, обладатели собственных дворцов в столице. Однако блеск и великолепие царским чертогам придавали скорее не они, а разодетые в пух и прах придворные и разномастные приживалы, которых царь охотно терпел в своем доме. Половина дам носили наряды с открытыми плечами и без воротников — это при том, что на окнах лежали шапки снега толщиной в пол-локтя. Мужчины, подражая царю, предпочитали шелка и бархат, совершенно неуместные, если приходится скакать верхом. И ведь все эти люди не обладали волшебным даром и не умели перекраивать одежду одним взмахом руки. Они хищно косились друг на друга, ревниво выискивая недостатки. Право, избранницу Мирнатиуса можно было бы лишь пожалеть, даже будь она редкостной красоткой.
Но серебро Зимояров поумерило придирчивость двора. Мы вышли в зал, и поначалу придворные смотрели на меня с насмешливым прищуром, потом озадаченно, а потом все как один воззрились на меня, потерянные, изумленные, и позабыли, что им надлежит вести светскую беседу. Иные мужчины не сводили с меня алчного звериного взгляда, даже когда говорили с Мирнатиусом. После того как четвертый придворный сверзился с помоста, где стоял трон, из-за того что слишком усердно таращился на меня, Мирнатиус обернул ко мне недоуменное лицо.
— Ты зачаровала их, что ли? — требовательно спросил он, когда между придворными возникла пауза. Двое желторотых юнцов примерно одного ранга взахлеб спорили с распорядителем, кто из них первым предстанет перед царицей.
Я не собиралась делиться с ним секретом своей привлекательности. Подавшись к нему с заговорщицким видом, я прошептала: