Он не пытался с этим бороться, знал, что не получится, он только хуже сделает. Поэтому он лежал в постели неподвижно, дожидаясь, когда приступ пройдет сам собой. Это всегда длилось целую вечность, а часы показывали, что от десяти до тридцати минут. Именно поэтому он и таскал с собой часы с сияющим циферблатом. Чтобы напоминать себе: дольше получаса пытка не продлится, нужно только додержаться…
Потом приступ все-таки завершился, к телу вернулась способность двигаться, армия его личных демонов отступила, оставив Матвея одного в темной комнате. Он чувствовал себя разбитым и уставшим, хотелось заснуть, но он знал, что это опасно — засыпать после такого. Сны будут куда хуже, в них память пробирается легче и чаще. Поэтому он заставил себя подняться, игнорируя электрические вспышки боли в мышцах, и кое-как добрался до душевой. Прохладная вода всегда приносила облегчение, да и слой пота с кожи нужно было смыть.
У него сложились свои методы борьбы с атаками прошлого: душ, крепкий кофе, разминка, пробежка. Это всегда помогало с той или иной степенью эффективности, и всему Матвей научился на терапии. Может, ее стоило возобновить… или не стоило прерывать. Но он чувствовал, что должен был, когда болезнь старика усугубилась.
Он жалел Форсова, берег его, а что получил в итоге? Его наставник начал тратить последние силы на ту сомнительную девицу. Теперь Матвей не мог не думать: возможно, он допустил стратегическую ошибку? Если бы терапия продолжилась, у Форсова не хватило бы времени взять на обучение кого-то еще.
Но исправлять это было уже поздно, только и оставалось, что справляться с последствиями. Сейчас, когда Форсов далеко, думать нужно было не о нем, а о работе. В этом плане девица оказалась не так уж плоха, Матвей вынужден был признать это. Но работать с ней он все равно не собирался, оставив право нянчиться с новенькой Гарику. То, что Форсов сказал про разницу подходов, не так уж важно. Матвей мог додуматься до всего, что предложили бы эти двое.
Рассвета он дождаться не надеялся — слишком поздними они были зимой. В деревне даже фонари горели только вдоль главной улицы, и Матвею пришлось привыкать к непривычной, похожей на черный дым темноте лесной ночи. Реальность по-прежнему существовала исключительно благодаря цифрам на часах. Как только они показали, что уже семь, Матвей направился к выходу.
У бессонницы были свои плюсы: время ожидания утра он использовал, чтобы прочитать все присланные ему материалы о семье Виноградовых. Данных оказалось немного, но это нормально. Типичная местная пара: поженились после школы, поселились с родителями, нарожали детей и добыли собственный дом благодаря материнскому капиталу и прочей помощи от государства. Работал только отец, у матери банально не было времени: после первых родов из декрета она не выходила. Судя по всему, к бутылке прикладывались оба, и семья стояла на учете. Но в их случае алкоголизм никогда не доходил до той черты, за которой детей у них забрали бы. Опыт показывал, что предупреждения вроде постановки на учет такие люди, как Виноградовы, вообще не воспринимают всерьез. Интересно, стала ли для них встряской смерть старшей дочери? Это Матвею и предстояло выяснить.
Он почти ничего не знал о деревне Черемуховая, видел только указатель на нужный съезд, когда добирался к собственному временному жилищу. Матвею казалось, что большой разницы между этим местечком и Змеегорьем не будет. Они располагались в той части провинции, где все населенные пункты представлялись ему более-менее одинаковыми — по-своему очаровательными, уютными и пока поглядывавшими на прогресс с недоверием.
Вот только оказалось, что по сравнению с Черемуховой Змеегорье было просто центром цивилизации. Там улицы были хорошо расчищены от снега, горели фонари, — хотя бы где-то! — хватало современных домов, имелись собственные почта, кафе, магазин и даже отделение банка. В Черемуховой же гостей поджидали дома и снег. Собственно, всё. Под белой пеленой скрывались даже сады, из-за этого маленькие деревенские домики казались игрушками, которые гигантский ребенок забыл в гигантской же песочнице.
Дороги кое-как почистили — видимо, после метели один раз проехал трактор. Но это «кое-как» могло стать ловушкой для многих машин. Возможно, именно поэтому в Черемуховую даже автобус не ездил: остановка располагалась у шоссе, и до деревни тем, кто так и не обзавелся собственным автомобилем, приходилось долго идти по заснеженным полям. Не набрать полные сапоги снега тут можно было, только путешествуя в скафандре.
Получается, и Даше Виноградовой каждый день приходилось бродить по этим пустырям. Через поля — еще не худшая часть ее маршрута. Холодно и неудобно, но хотя бы на виду, кто-то может заметить, услышать, прийти на помощь… В лесу наверняка было сложнее. На этой стороне шоссе лес не был таким густым и древним, но для одинокой девушки и он бы стал серьезным испытанием. Даша справлялась с этим каждый день, а значит, смелости ей было не занимать.
Найти дом семьи Виноградовых оказалось несложно — в крошечной деревне все были на виду. Матвей кое-как отыскал для автомобиля место, где снег не доходил до самой дверцы. Двором тоже никто не занимался, все дорожки были протоптаны, за лопату тут даже не брались. Хатка оказалась старой, давно нуждавшейся в ремонте, двор становился образцово чистым лишь благодаря снегу, однако любой, кто готов был присмотреться повнимательней, без труда различил бы проглядывающий из-под белой пелены хлам. Ни гаража, ни стоянки для автомобиля рядом с домом не было. Метрах в десяти от основного здания располагалась будка туалета, судя по протоптанной дорожке — активно использовавшаяся. Матвей был совсем не уверен, что в дом провели воду, хотя неаккуратный моток проводов от фонаря к крыше тянулся: электричество точно было.
Калитка покосилась и ушла глубоко в снег, сдвинуть ее с места было бы проблематично, но Виноградовы и не пытались — войти во двор мог любой желающий. Едва Матвей оказался на узкой дорожке, как решила проявить себя дворняга, ютившаяся в небольшой будке у самого дома. Собака залилась звонким лаем, но на этом свой долг считала выполненным. То ли ей не слишком хотелось связываться с Матвеем, то ли она полагала, что лай — это максимум, на что могут рассчитывать ее хозяева при таком уходе.
Благодаря этому шуму Матвею не пришлось даже стучать, хозяйка дома, утонувшая в выцветшем халате, с замотанной полотенцем головой, выскочила на крыльцо сама и раздраженно объявила:
— Как ты меня достала, что ж ты не замерзнешь никак… Ой!
Последнее восклицание предназначалось уже не собаке, женщина увидела перед собой Матвея. Она замерла, удивленно моргнула, словно пытаясь сообразить, не мерещится ли ей мужчина в строгом деловом костюме и небрежно наброшенном на плечи дорогом пальто. А если не мерещится, что тут вообще забыл такой персонаж?
Пока Виноградова разглядывала его, Матвей тоже изучал ее. Женщина была молода — ей не исполнилось и сорока, об этом он знал из присланных файлов. А если бы не знал, вряд ли догадался бы, потому что жизнь ее не пощадила. На красивом в прошлом лице обозначилась нездоровая одутловатость, кожу покрывали красные пятна воспаления, фигура под халатом просматривалась не полная, просто какая-то расплывшаяся, словно стекшая большей частью в зад и бедра. Матвей невольно подумал, что эта женщина выглядела идеальной обитательницей такого дома, как будто она и здание слились, стали панцирем и живущей в нем улиткой.
Между тем Виноградова решила, что все равно ничего не угадает, и спросила прямо:
— Вы кто?
— Я хотел бы поговорить о вашей дочери, Дарье.
— Вы из правительства?
На миг этот вопрос поставил Матвея в тупик, но потом он сообразил, что для Виноградовой, должно быть, все люди в деловых костюмах ассоциируются либо с правительством, либо с бизнесом. Возможно, с мафией, но бизнесменов и преступников она точно в гости не ждала.
— Я журналист, — пояснил Матвей. — Мы готовим репортаж об убийстве Даши. Я понимаю, вам тяжело…
Но ей было не тяжело. Он понял это по взгляду, по разгладившимся морщинам на лбу, по тому, как Виноградова всем телом подалась вперед.
— Репортаж? А если я помогу, за это положена какая-нибудь награда?
— Это можно устроить.
— Тогда заходите, что нам стоять на морозе!
Матвею не раз доводилось общаться с многодетными семьями, и он прекрасно знал, что большинство стереотипов о них далеки от реальности. Он был знаком с людьми, которые каждого ребенка обожали, не делали из родных людей толпу или способ зарабатывания денег, растворялись в любви к малышам, отдавая им все.
Однако семья Виноградовых как раз оказалась ходячим стереотипом. Дети здесь были одним из источников дохода, куда более надежным, чем зарплата частенько выпивающего мужа. Он довольствовался разовыми заработками. Пособия на детей прилетали постоянно. Да и Виноградовой в какой-то момент стало несложно рожать, а беременность превратилась в привычное состояние.
Кое-что из этого Виноградова доверительно сообщила Матвею сама, что-то он понял, осматривая темный захламленный дом. В коридоре у стены стояли неразобранные мешки с логотипом фонда, занимающегося благотворительностью. Судя по слою пыли, скопившемуся на них, стояли давно.
Хозяйка дома привела гостя на тесную, но на удивление чистую кухню. Впрочем, даже здесь сохранялось ощущение захламленности хотя бы потому, что на столах и полках было собрано слишком много предметов, мелких, часто — ненужных. За стеной было слышно, как работает телевизор и вопят дети.
— Двое младших в школу и садик не пошли, — пояснила Виноградова. — Болеют… Так вот, вознаграждение?.. Я ведь вам правду сказала: мы очень нуждаемся! От правительства сейчас не дождешься… Еще и Дашка умерла… И так горе в семье, а денег вечно не хватает, вы же понимаете…
Матвей достал из кошелька несколько крупных купюр, положил на стол. Виноградова тут же ловким движением сгребла их и спрятала за полу халата, всем своим видом давая понять, что деньги не вернет, даже если не сможет рассказать ничего интересного. Зря она так, Матвею было не жалко.