– И упала, и пропала! – глубоко кивнул монтажер, нажимая кнопочку, чтобы извлечь из дисковода болванку с запрошенной записью. – Вот, держите!
– Спасибо! – Павел взял диск.
– И помните нашу доброту! – с прискорбием добавил Гоша Громов, которому очень не хотелось делиться эксклюзивом.
Павел с готовностью потянулся за бумажником:
– Сколько я вам должен?
– Вы?! Нам?! Да свят, свят, свят! – размашисто открестился Гоша. – Вам предъявишь – потом сам не расплатишься! Берите, смотрите, все для вас!
– Иди и смотри! – веско бухнул рыжий Сашка, кстати вспомнив название некогда известного фильма.
– Ну, спасибо! – неуверенно повторил Павел и вышел из аппаратной.
Уже спускаясь по лестнице, он бросил взгляд в окно и увидел, что снова пошел снег. А добрые телевизионные люди даже не подумали снабдить болванку с записью какой-нибудь упаковкой!
Прежде, чем сунуть серебристый диск за пазуху, Павел покачал его на ладони, и по тонким кольцевым линиям пробежал радужный блик.
Изящный черно-белый узор из закрученных линий украшал и мерцающий экран компьютерного монитора в кабинете криминалистов. Стажер Воробьев отодвинул в сторону потрепанный том «Основы дактилоскопического анализа» и положил на освободившееся место целлофановый пакет с домашними пирожками.
– Витьку только за смертью посылать! – проворчал старый эксперт Семенев и чутко пошевелил хрящеватым носом.
Стажер Воробьев аккуратно развязал пакет, и по служебному кабинету поплыл неуставной аромат домашней сдобы.
– Ничего, нам больше достанется! – рассудил Петя, выкладывая выпечку на тарелку со сколотым краем.
– Маруська моя такие пирожки пекла! – вздохнул Семенов.
Он взял пирожок, похожий на коричневый осенний лист, только толстый и без черенка, понюхал его и снова положил на тарелку.
– Да вы ешьте! – жалостливо пробормотал стажер, уже понимая, что воспоминание о покойной супруге напрочь перебило старшему коллеге всякий аппетит.
Глаза у Семенова подозрительно заблестели.
– Я лучше с собой возьму, – эксперт отвернулся и завозился у шкафа, старательно держась к зоркому стажеру спиной. – Для Верочки.
– Как она? – спросил Петя.
И тут же пожалел, что задал этот вопрос.
О единственной дочке Семенова коллеги знали, что у девушки сразу несколько видов нарушений ритма сердца, и уже почти четыре года она не выходит из квартиры. Даже учится на дому, потому что ни один директор не хочет брать ее в свою школу. С виду Верочка выглядит вполне здоровой, но это временно. В любой момент она может умереть.
– Как всегда, – уклончиво ответил Семенов и поправил на своем столе рамку с фотографией веснушчатой девушки с уже немодной стрижкой «Паж».
В отцовской квартире на пятом этаже блочной «хрущевки» Верочка Семенова сдернула с челки цепкий ежик бигуди, с неудовольствием посмотрелась в зеркало и яростно взлохматила волосы мокрой ладонью. Дурацкая прическа, совсем ей не идет!
– Сегодня в центре города произошла трагедия, – приятным голосом, разительно контрастирующим с сообщением, сказала ведущая новостной программы. – Молодая женщина упала с крыши многоэтажного дома. С места события – наш корреспондент Игорь Громов.
– Она пролетела девять этажей и встретила смерть на обледеневшем бетоне двора! – пророкотал оживленный мужской голос.
Верочка вышла из ванной и села на диван перед телевизором.
Экран как будто подернулся рябью: камера слишком быстро прокатилась по серому, в частых черных пятнах окон, фасаду девятиэтажки и почти сразу же поехала вниз, удерживая в кадре падающую фигуру в красном. Верочка побледнела и зажмурилась.
Камера крупным планом показала кисть руки в алом манжете.
Рука неподвижно лежала на снегу, и линию жизни на ладони уже запорошило белым.
Павел нажал кнопку пульта, возвращая запись на начало. Душераздирающие «художества» оператора его не интересовали. Снова и снова – сначала на нормальной скорости, а потом в замедлении – он смотрел, как фигура в красном отделяется от карниза и падает вниз.
Тот самый миг был ощутим и в записи. Пронзительный печальный звук, похожий на вскрик лопнувшей струны, возник спустя мгновение после того, как женщина оказалась в воздухе, и за секунды до того, как она упала и разбилась.
Павел нажал на «Стоп». Слегка размазанное красное пятно зависло в метре над заснеженной землей.
Капля вишневого повидла звучно ляпнулась на белую бумагу, и сразу два мужских голоса обругали водителя Витю нехорошими словами.
– Да ладно вам, мужики! Хорош меня шпынять! – Витя потянулся стереть вишневую кляксу пальцем, но эксперт Семенов, продолжая ворчать, ловко выдернул у него из-под руки испорченный документ. – Я че, виноват, что эти гаврики перепутали и отдали диск кому-то другому? Я ждал, пока они еще одну копию сделают. Как сделали, позвонили, я подскочил и забрал.
– Вот интересно, а где ж ты скакал, пока они не позвонили? – язвительно спросил Семенов.
– Вот интересно, а кому еще понадобилось это видео? – задался другим вопросом любознательный стажер Воробьев.
– Ой, Петенька! – Витя охотно поддержал беседу на более интересную и безопасную тему. – Ты же у нас еще маленький совсем, а то бы знал, что на белом свете очень много разных психов и извращенцев!
– Ну и что твой психованный извращенец будет делать с этой записью? – фыркнул задетый стажер.
– Да мало ли что! – Витя многозначительно замолчал и зачавкал последним пирожком.
– Он продаст ее федералам! НТК или Первому каналу! – вскричал корреспондент Гоша Громов, с беспрецедентной наглостью стукнув кулаком по столу главного редактора. – И они сделают свой собственный сюжет, а нас даже не упомянут в титрах!
– Спокойно, Игорь, спокойно! – Палыч снял очки и потер глаза. – Для федералов эта новость слишком мелкая, они не станут платить за ваш эксклюзив.
– Спокойно?!
Громов пробежался по кабинету, походя отвесив пинка мягкому пуфу:
– Тогда он просто загонит видео на Ютьюб, а мы все равно останемся с носом!
– Игорь! – главный редактор снова надел очки и строгим взглядом пришпилил Громова к дивану, на который тот рухнул. – Насколько я понимаю, вы сами отдали диск с этим вашим эксклюзивом неизвестно кому!
– А знаете…
Гоша приподнял брови и задумался.
– Мне ведь показалась знакомой его наглая рожа! Где-то я ее уже видел… Так!
Заводной корреспондент пружинисто вскочил с дивана.
– Я выясню, кто он такой! Я найду его и верну наш эксклюзив!
– Бог в помощь, – устало и безразлично пробормотал главный редактор в захлопнувшуюся дверь.
На другой – открывающейся – двери поплыла, отдаляясь, черно-белая табличка «Ординаторская». Надпись размазалась, и взгляд Павла сфокусировался на фигуре в дальнем конце просторного кабинета. Там, сидя за столом у окна, пил чай из белой фаянсовой кружки и смотрел в монитор худощавый мужчина в брючном костюме из голубого сатина.
– Валентин Андреевич, можно вас? – позвал Павел.
Хирург Валентин Романов несколько секунд помедлил, затем аккуратно поставил чашку, встал из-за стола и вышел в коридор.
– Посторонись! – сердито гаркнула толстая тетка-санитарка, вынудив мужчин прижаться к стене.
Распластавшись по разные стороны дверного проема, они смахивали на бойцов группы захвата. Мимо воинственно громыхающей тачанкой проехала каталка с ведрами и кастрюлями. В коридоре повис густой запах пережаренного томата и кислой капусты.
– Газы! – пробормотал доктор, помахав перед лицом ладонью.
Павел чихнул.
– Никитин, да? – Пропустив телегу с больничным обедом, Валентин отклеился от стены и повернулся к Павлу. – Никитин, вы опять? Ну, я же уже не раз объяснял вам, и комиссия то же самое подтвердила. Ну, не мог я ничего сделать! Просто не успел! Ваша жена скончалась еще до того, как мы приступили к операции!
В голосе хирурга смешались сочувствие и досада. Он все-таки чувствовал себя виноватым.
Павел закрыл глаза. Белая вспышка у него под веками размазалась полосой, дотянулась до другого слепящего пятна и снова расплылась: яркие лампы в коридоре на пути к операционной располагались через равные промежутки, а каталка неслась ракетой. Он сам подталкивал ее, не обращая внимания ни на боль в сломанной руке, ни на крики, которыми его пытались отогнать в сторону. Лицо Марины было таким же белым, как простыня, а заострившиеся черты напоминали заутюженные бязевые складки. Павел не различал границы между телом и укрывающей его тканью, вспышки слепили его, но слышал он лучше, чем когда-либо раньше. Тот самый звук возник на пороге операционной. Он прорезался сквозь грохот задвигаемой двери и повис в коридоре – ощутимый, почти видимый, тонкий. Какое-то время Павел остро и болезненно чувствовал его, как будто звук был проволокой, которую тянули сквозь его тело, а потом металлическая нить бесследно растаяла, уронив вздрагивающего Павла на пол.
Он дернулся, и доктор Романов машинально поддержал его под локоть:
– Вам плохо?
– Ничего, – Павел открыл глаза. – Валентин Андреевич, у меня к вам огромная просьба. Пожалуйста, помогите мне, и я больше никогда к вам не приду. Обещаю!
Он клятвенно прижал руку к сердцу, и на безымянном пальце тускло блеснуло обручальное кольцо.
Тонкое золотое колечко повернулось вместе с содержащей его бархатной коробочкой, и крошечный прозрачный камешек брызнул радужными искрами.
– С бриллиантом?! – простодушно восхитился стажер Воробьев.
Эксперт Семенов осторожно закрыл коробочку и спрятал ее в карман.
– Все-таки, семнадцать лет, – сказал он вместо ответа. – Пусть девочка порадуется!
– Красивое кольцо, – жалостливо повторил стажер.
– Так и Верочка у меня красивая! Знаешь, какая она? О-о-о! Ей бы в кино сниматься! Она бы стала звездой Голливуда!
– Здорово, – пробормотал Петя, чувствуя себя очень неловко.
Обсуждать красоту и карьерные перспективы девушки, обреченной на внезапную смерть, казалось ему неправильным и даже неприличным. А Семенов, как на грех, разговорился: