Её глаза блеснули, и я заметил в них уверенность, которая явно распространялась и на её спутников. Мы направились к входу.
На проходной, как и ожидалось, нас ждал сюрприз. Охранник — коренастый сержант лет сорока с густыми усами — окинул княгиню удивлённым взглядом.
— К Боде, как я понимаю? Прошу прощения, но… госпожа, боюсь, у вас нет разрешения на вход в палату. Пациент находится под следствием, и доступ к нему ограничен.
Шереметева тут же шагнула вперёд, её голос прозвучал жёстко:
— Сержант, ее сиятельство и его светлость являются моими сопровождающими. А я — непосредственный начальник Боде. И если мы здесь, значит, так нужно. И поверьте, у вас не хватит полномочий нам препятствовать.
Княгиня Юсупова улыбнулась, доставая из своей миниатюрной сумочки конверт. Она изящным движением раскрыла его и протянула охраннику письмо.
— Это послание от матери пациента, госпожи Боде, — произнесла она с доброжелательной улыбкой. — Она лично просила меня удостовериться, что с её сыном всё в порядке. Только и всего, господин сержант.
Охранник скривился, но спорить не стал. Через минуту мы уже проходили мимо него, хотя он всё же напомнил:
— Палата под охраной. Разбирайтесь уже с ними.
Мы поднялись по лестнице и оказались в отделении, где нас встретил майор Заболоцкий. Сверкнув очками, он уставился на княгиню Юсупову.
— Ваше сиятельство, — он поклонился. — Какой неожиданный визит… Чем могу быть полезен?
Я сразу перешёл к делу и отвел Заболоцкого в сторонку:
— Артем Юрьевич, нам нужно, чтобы княгиня Юсупова осмотрела Боде. Это важно.
Он нахмурился:
— Хотите провести психоэфирную диагностику, полагаю. С учетом профиля ее сиятельства…
— Да.
— Боюсь, не получится. Военная полиция никого не пропускает. Всё строго по спискам. Если они узнают…
— Пусть они узнают, — вмешалась Шереметева. — Лично я гарантирую, что никаких последствий для вас не будет.
Заболоцкий всё ещё колебался, когда княгиня вдруг мягко заговорила:
— Скажите, ваше благородие, могу ли я позаимствовать халат и бейдж одной из ваших медсестёр?
Майор удивился и явно хотел отказать, но Шереметева взяла его за локоть и тихо сказала:
— Артем Юрьевич, не надо делать из этого трагедию. Десять минут, не больше. Она должна его осмотреть.
Заболоцкий тяжело вздохнул:
— Ладно. Только ради вас, ваше превосходительство и ради нашей давней дружбы. Я сам провожу ее сиятельство, войдем вместе. Но действовать придется быстро. Военная полиция — это не штатная охрана. У них все серьезно. Проходите в мой кабинет.
Заболоцкий снял с вешалки один из висевших халатов, достал из ящика бейдж и вручил княгине.
— Да, вот так, — он приладил его, чтобы смотрелось правдоподобнее. — И придется надеть шапочку.
— Я нисколько не против, — улыбнулась матушка Иды.
Через несколько минут княгиня была готова. В белом халате она выглядела почти профессионально и быстро вжилась в роль молчаливой и исполнительной медсестры. Заболоцкий сам взялся сопровождать её, вооружив подносом со шприцами. Мы с Шереметевой остались в кабинете майора.
Минуты тянулись бесконечно. Лариса Георгиевна ходила из угла в угол, а я молча смотрел в окно, пытаясь угадать, что увидит Юсупова при диагностике.
Когда дверь, наконец, открылась, и в комнату вошли княгиня и Заболоцкий, я заметил, что женщина выглядела взволнованной.
— Что вы увидели? — метнулась к ней Шереметева.
Лионелла Андреевна аккуратно сняла халат и стянула с головы шапочку.
— Вы были правы, ваше превосходительство. Я нашла следы вмешательства в его психоэфирную матрицу и сознание. Работа тонкая и профессиональная. Это делал кто-то с рангом не ниже Сапфирового… Полагаю, в вашем Спецкорпусе завелась крыса.
Глава 2
Высокие потолки кабинета майора Заболоцкого нависли над нами, а в воздухе резко усилилось напряжение.
Шереметева откашлялась.
— Лионелла Андреевна, это серьезное заявление. Вы уверены, что не ошиблись?
Княгиня Юсупова покачала головой.
— Ваше превосходительство, след от подобного воздействия… весьма характерный. Хотя, разумеется, работа проделана очень искусно и тонко. Я готова поклясться, что мне не показалось.
Мы с Шереметевой переглянулись. Выходит, она была права в своих подозрениях.
— Что именно вы увидели, когда осматривали Боде? — спросила она. — Это важно для понимания всей картины. Я должна иметь веские основания, чтобы запрашивать более детальное расследование.
Юсупова, едва заметно нахмурив идеальные брови, перевела взгляд с Шереметевой на меня. Её голос, как всегда, спокойный и приветливый, прозвучал отчётливо:
— Это было прямое ментальное вмешательство. Я заметила следы манипуляции сознанием — кто-то изменил или попытался изменить память и мысли вашего адъютанта. Точнее сказать сложно. Увы, в этом беда психоэфирных воздействий — мы не можем прочесть сознание другого человека. Всё, что остаётся — это тонкий налёт чужого воздействия, как затёртый почерк на листе бумаги…
Я нахмурился. Это были одновременно и хорошие, и плохие новости. Хорошие — потому что Михаил Боде, скорее всего, действительно не виноват. Плохие — потому что отследить источник подобного вмешательства будет чрезвычайно сложно. Я вздохнул, чтобы собрать мысли, прежде чем спросить:
— Благодарю, ваше сиятельство. Как долго будет держаться след от ментального воздействия?
Княгиня неуверенно пожала плечами.
— Работа ювелирная… Полагаю, еще неделю, не больше. После этого останутся лишь микрошрамы на сознании, если так позволено выразиться. А вскоре психоэфирный фон выровняется, и определить следы воздействия будет практически невозможно…
— Значит, у нас мало времени, — отозвался я и покосился на Шереметеву. — Нужно действовать быстро.
— Боюсь, что так, Алексей Иоаннович, — кивнула Юсупова.
— Насколько мне известно, подобные вмешательства нельзя осуществить с расстояния. Только непосредственный контакт. Так, Лионелла Андреевна?
— Именно так, ваше превосходительство. Нужно пробить природную и поставленную ментальные защиты, а это нельзя сделать дистанционно. Кроме того, воздействие на сознание строго регламентируется законом. Его запрещено применять вне боя и условий, когда магу угрожает опасность.
Шереметева мрачно усмехнулась.
— Только проверить это, в отличие от боевых заклинаний, чаще всего невозможно.
— Уважающий себя маг не станет рисковать своей репутацией! — почти оскорбилась матушка Иды. — Психоэфирное воздействие — самая опасная и жёстко регулируемая область магии. Вмешательство в сознание человека и подавление его воли недопустимо! За такое полагается суровое наказание.
Я опустил глаза на свои перчатки, обдумывая услышанное. Искусство психоэфира требовало огромной концентрации, значительного резерва эфира и выдающихся навыков.
Только маги с потенциалом выше Рубинового могли освоить эту область. Она была настолько сложной и опасной, что проще было перечислить, какие её заклинания хоть как-то разрешены, чем те, что строго запрещены. Да и сами таланты к психоэфирной магии встречались крайне редко.
И даже если встречались, мало кто решался их афишировать, чтобы не привлекать к себе внимание «Четверки». В этом плане Лионелла Юсупова была скорее исключением.
— С одной стороны, — медленно произнёс я, — это сужает круг подозреваемых. Магов такого уровня в Спецкорпусе немного, особенно среди тех, с кем Боде пересекался в тот день. С другой стороны, мало кто афиширует свои способности в этой области. Маг, который воздействовал на Михаила, мог держать свои навыки в тайне. Но он точно был высокого ранга.
Княгиня Юсупова кивнула, задумчиво теребя в руках сумочку.
— Так или иначе, я сделала всё, что могла, господа. Боюсь, сейчас мне нужно вас покинуть. Сегодня Рождественский сочельник, и у меня дома полным ходом идут приготовления. Я должна проконтролировать процесс.
— Конечно, ваше сиятельство, — рассеянно кивнула Шереметева.
— Благодарю за помощь, — я поцеловал руку княгини, и та одарила меня лучезарной улыбкой.
— Надеюсь, вы найдете время посетить нас в Рождественские каникулы, Алексей Иоаннович.
— Непременно.
Её прощальная улыбка была чуть усталой, но всё же искренней. Юсупова направилась к выходу. После того как княгиня исчезла из виду, Шереметева повернулась ко мне:
— Что скажете, Алексей Иоаннович?
— Скажу, что теперь у нас больше вопросов, чем ответов, — ответил я, глядя вслед удаляющейся княгине. — Но заключение ее сиятельства ценнее, чем мы могли рассчитывать.
— Да, — кивнула Шереметева, пристально глядя в окно, за которым мягко кружились снежинки. — Но круг подозреваемых слишком широк. Нужно его сузить. А времени мало.
Шереметева обернулась ко мне. В её глазах читалась усталость, смешанная с тревогой. Я видел эту женщину в самых разных ситуациях, но такой — напряжённой и настороженной — она была редко.
— Подбросить вас до дома, Николаев? — спросила она, отрывисто кивнув в сторону лестницы.
— Был бы признателен, — ответил я. — Но домой мне не нужно. Если вас не затруднит, мне нужно попасть на Большую Морскую. Там есть одно неотложное дело.
— Забыли купить подарок? — криво улыбнулась начальница.
— Так и не смог выбрать подходящий в каталоге. Решил заехать и оценить все лично.
Мы вышли на улицу, где зима царила во всей своей красе. Воздух был свежим, мороз слегка пощипывал кожу, а улицы Петербурга украшали сверкающие гирлянды и праздничные декорации. Повсюду мерцали огоньки, придавая городу почти сказочный вид.
На обочине стоял внушительный армейский внедорожник, чёрный и массивный, как боевой медведь. Собственно, медведем он и был. Эту модель прозвали «шатуном».
— Казенный или ваш личный? — спросил я, заметив, когда Шереметева села за руль этого монстра.
— Личный, — коротко ответила она, заводя двигатель, который с рыком пробудился от зимней спячки. — Привыкла ездить на таких еще с Персидского конфликта. Тогда такие машины были незаменимы.