— Дежурный слушает.
— Записывайте: детей убивает один из ваших. Капитан Сергей Шевалицник. Фотографии убитых хранит в коричневом чемоданчике дома, в кладовке. И будьте осторожны — он готов стрелять на поражение.
Сказал и повесил трубку.
Ну, вот я и перешел черту между сомнением и уверенностью. Да, я очевидно сошел с ума — верю собственным снам. И поступаю соответственно.
Глава 7САМОДЕЯТЕЛЬНОСТЬ
Сегодня «День первокурсника». В программе приветственные речи, концерт и танцы. Ура.
И первокурсники радовались. Почему бы и не радоваться? Урожай убрали и уже неделю, как учились на врачей! Химия, физика, история (на этот раз партии), иностранные языки, физкультура — это ладно, это знакомо по школе. А вот физиология и анатомия — точно медицинские дисциплины. И потому на лекции и занятия по этим предметам непременно следует ходить в белых халатах. И белых колпаках! Чтобы ясно было всем! А тут еще концерт! И танцы!
А я как-то не очень радовался. Даже не знаю, почему. Учёба давалась легко, даже анатомия. Во всяком случае, сейчас, поначалу. Скучать — не скучал: иногда ходил на репетиции оперы, скромно сидел в углу, а на вопросы отвечал только «Это замечательно у вас выходит» — не кривя душой, выходило и в самом деле хорошо. А по вечерам оставался на представления, чтобы проникнуться. А после представлений вместе с коллективом отмечал выступления. Традиция такая в театре — после занавеса отметить. Я без спиртного: во-первых, за рулем, во-вторых, опять за рулём. Симпатичные девушки говорили со мной ласково, мужчины — тоже ласково, или, во всяком случае не демонстративно-злобно. Взрослые, уверенные в себе люди, артисты, а кто я? Пацанчик на вырост, пусть и не без искры, раз сумел сочинить целую оперу Может, он и ещё что-нибудь сочинит?
Итак, «День первокурсника». Проходил он в Дворце Пятидесятилетия Великого Октября, по-простому — в «Полтиннике». Ну, не в институте же. Нас, первокурсников, много. Шестьсот человек. Пусть и не все пришли. Кто-то не мог, кто-то не захотел. В любом случае, в институте нет такого зала, чтобы всех вместить. А в «Полтиннике» — запросто.
— Ты, Чижик, сегодня просто франт и красавчик, — сказала Бочарова. Мы сидели рядом — Бочарова, Стельбова и я. Ну, и еще двенадцать человек нашей группы. С остальными двенадцатью пока отношения только налаживались. Наладятся, чего уж там.
— Я всегда такой, — ответил я.
— Костюмчик в Москве отхватил? — продолжила Бочарова.
— В Москве, — согласился я.
— В ЦУМе?
— Вроде того.
Я и в самом деле принарядился. Дело было так: маменька и Галя решили, что негоже мне на репетиции и вообще ходить оборвышем, нужно приодеться. И меня повели в какой-то магазин не для всех. Им забава, живую куклу нарядить. А я что, нужно, значит, нужно. Два костюма — серый югославский и синий польский, две пары туфель — Чехословакия, брат. Ну, и по мелочам Одних галстуков шесть штук. Хорошо, я при деньгах был, дедушкин конвертик взял. Это так, разминочка, сказала Галина Леонидовна, то есть Галя. К премьере подыщут что-нибудь особенное. Из Лондона и Парижа.
— А галстук ты сам завязываешь, или он у тебя на резинке?
— Сам, — кротко отвечал я.
— И бабочку можешь?
— И бабочку.
Я и в самом деле примеривался, не повязать ли бабочку, но потом решил, что слишком уж по-детски это будет. А я и так не старый. На вид.
Торжественная часть завершилась, и сразу, без перерыва, начался концерт. Самодеятельность во всех её проявлениях. Стараются.
— А ты бы так мог? — не унимается Надежда в перерыве.
— Вряд ли, — чистосердечно отвечаю я.
— Ну, так уж и не мог бы, — сомневается Бочарова.
— Он хочет сказать, что это не его уровень. Орлы мух не клюют, — подала голос Ольга. Сегодня она молчалива и грустна. Чудо-аппарат местного светила выдает чудеса пониженной чудесатости, и нога по-прежнему окружена ажурной конструкцией. Ну, и костыли, как без костылей с такой ногой. Так что праздник для Стельбовой тот ещё. Но, видно, её папенька настоял на присутствии. Политика. Пусть все видят, что в битве за урожай все равны, а некоторые даже и здоровье не жалеют на общее благо.
— Ты в самом деле Орел?
— Я Чижик, и с меня довольно.
Тут перерыв окончился, и вторую часть отдали целиком достопримечательности нашего института, группе «Медпункт». Второй в городе среди институтских. А институтов — девять, так что второе место — успех. Серебряный ярлык.
Особо нас не баловали. Спели четыре песни — и на том концерт кончился.
— А ты, Чижик, на гитаре играть умеешь? Или только на рояле?
— Умею и на гитаре. В меру.
— Ну… — Бочарова явно что-то затевала. Её выбрали комсоргом группы, но ей нужно большего. Хочет стать комсоргом курса. Для начала. Для этого нужно показать активность. Проявить организаторские способности. А художественная самодеятельность хороша чем? Художественная самодеятельность хороша тем, что всякому видна.
Все пошли в вестибюль, где намечались танцы. А мы не спешили. Ольге было явно не до танцев, а бросать её как-то неудобно было.
— Ты танцевать умеешь? — опять спросила Бочарова. Вдруг я отвечу «нет».
— Обижаешь.
— Умеешь, значит?
— Танго, вальс, фокстрот, пасадобль, румба. И другие.
— Ты серьезно? Просто из другого века человек. Играешь, поёшь, пасадобли с фокстротами знаешь.
— Умею, — поправил я. — Ничего удивительного, когда родители — артисты музыкального театра. Был бы сыном полка — умел бы портянки наматывать.
Наступила неловкая пауза.
— Вы идите, развлекайтесь, — сказала Ольга, — а я поковыляю домой, — и она взялась за костыли.
— Да я тоже домой пойду, — Бочарова хотела быть с Ольгой в одной лодке.
— Тебе-то зачем домой, время детское.
— Вот что, дамы, если вы однозначно не желаете продолжить веселье тут, предлагаю продолжить веселье там.
— Где — там?
— В нашем музыкальном театре. Успеем на второе действие. «Летучая мышь», весёлая оперетта. И буфет хороший для хороших людей. С артистами познакомлю, уж они насчет пасадоблей большие доки.
Мы вышли из «Полтинника», и я подогнал «ЗИМ».
— Поехали!
Экспромт этот был заранее подготовлен и согласован и с театром и, главное, с Андреем Николаевичем. Тот сам попросил развлечь Ольгу, чтобы она не чувствовала себя обделенной.
Развлек. Оперетта чудесная, игра артистов из литерной ложи смотрелась великолепно, а затем меня со спутницами позвали на артистические посиделки, с шампанским, мороженным и киевскими котлетами. Артисты были в меру раскованы и в меру внимательны, понимая, что дочь первого секретаря обкома — всем зрителям зритель.
Я, увы, не пил, но в остальном не стеснялся и даже изобразил танго и фокстрот с Лизаветой, звездочкой кордебалета.
Было весело.
Барышень я развёз уже заполночь — сначала Наталью, потом Ольгу — она теперь жила на городской квартире. Обеих сдал с рук на руки. И с пустыми, но чистыми руками поехал домой, в Сосновку.
С каждым километром радостное настроение покидало меня, а когда я зашел в дом, то и вообще засомневался, был ли оно, весёлое настроение.
Впереди ночь, и нужно спать. А страшно. Уж слишком часто донимают кошмары. Преимущественно тот, где всё горит, и я горю. А последнюю неделю снится, будто лежу я, мертвый и подгоревший, а по мне бегают крысы. Боли уже нет, только тактильная чувствительность (привет учебнику физиологии!), но неприятно и мерзко. Я вскакивал посреди ночи, светил фонариком в поисках крыс. Конечно, их не было, наяву то есть. А в сознании — были. И оттуда, из сознания, готовы были выпрыгнуть в любую минуту. Ну, мне так казалось.
Я открыл анатомический атлас, первый том из трех. Кости. И стал рассматривать, стараясь запомнить название каждого бугорка, каждой впадинки. Такие требования дисциплины. На память не жалуюсь, память у меня хорошая, и латинские названия укладывались легко. Будто и не учу даже, а повторяю хорошо заученное. Стоило закрыть глаза, как кость представлялась натуральной, трехмерной, а не просто рисунком. Даже и закрывать глаза не нужно, просто представить, будто закрыл. Такая у меня, оказывается, память.
Я уже выучил и будущее занятие, и после будущее, и даже дальше. Хватит.
Ну ладно, хватит.
Я почитал учебник физиологии. Тоже скоро дойду до конца. Конечно, учёба к одному учебнику не сводилась. Теоретически. Были ещё лекции. И, разумеется, семинарские занятия. С препарированием лягушек и прочей базаровщиной. Но лягушек дома резать я не хотел решительно, и потому просто читал.
Я несколько раз — в порядке эксперимента — пил на ночь ром. Кубинский ром. Как пират Билли Бонс. Того, видно, тоже мучили кошмары. Результат положительный — кошмары исчезали. После стакана. Но это не дело — стакан рома каждодневно. Спится хорошо, но ведь запросто спиться можно. Что хуже — именно после экспериментов с ромом появились крысы. Что дальше?
И я прекратил дозволенные опыты. По крайней мере, на время.
Вот и сейчас я не соблазнился бутылкой, что стояла в глубине буфета. Особо и напрягаться не пришлось.
Принял душ и лег спать в три пятнадцать. А в четыре тридцать проснулся — с крысами рядом. Нет, никаких крыс не было, но тело помнило коготки и зубки. Я даже осмотрелся. Конечно, ни царапин, ни укусов.
В пять снова уснул, и спал уже до десяти, благо воскресенье. Поспал бы и дольше, но разбудил телефон.
— Кто говорит?
— Посол ООН! Я говорю, узнал?
— Узнал, — как Бочарову не узнать, сколько лет в одном классе, а теперь еще и в одной группе. Институтской, не детсадовской. — Случилось что?
— Почему сразу «случилось»? Хотя можно сказать, что и случилось. Вернее, случится. Пятьдесят пятая годовщина Октября.
— Это, конечно, событие, но…
— Но нашей группе нужно представиться.
— Проставиться?
— Представиться, Чижик. Ты же знаешь, наша группа на особом счету, и потому отсиживаться не получится.