Барон показал.
— Годятся, — он поставил рядом свои. — Чувствуется брат-пролетарий, — и он посмотрел на меня.
— Я не рабочий, отнюдь. И не крестьянин. Хотел бы стать рабочим — пошёл бы на завод. Крестьянином — в совхоз какой-нибудь, их много, совхозов-то. А раз поступил в мединститут, значит, буду пролетарием умственного труда. Интеллигенцией то есть.
— Интеллигенция — не пролетарий. Пролетарии у нас гегемон, а интеллигенция — просто прокладка, — Васину, видно, хотелось поговорить. Может, просто, а может, со значением.
— Прокладка между прошлым и будущим, — согласился я. — Ты, товарищ Васин, ведь тоже в прокладки идешь, от корней отрываешься. Почему не хочешь в колхозники или рабочие?
— Ну, не всё ж белоручкам докторами становиться. Я вот выучусь на хирурга и вернусь в родную Жуковку людей лечить, там как раз новую больницу начали строить. Ты ведь в Жуковку не поедешь?
— Это как сложится. Может, и поеду. Партия прикажет, комсомол ответит «есть!»
— Хоть и поедешь, так через три года уедешь. У нас в Жуковке приезжие не приживаются.
— Что так?
— Асфальтов у нас мало. Ну совсем нет. Опять же на двор ходить непривычны.
— Ну так и асфальт, и водопровод с канализацией дело наживное. Наживёте, люди к вам и потянутся.
— Ага. Вот сейчас прямо начну наживать.
— Охота вам попусту спорить, — сказал барон. — Ещё наспоримся. Шесть лет впереди.
— Да это не спор. Просто обмен мнениями, — ответил Васин.
Тут стали подходит и остальные. Устраиваться, знакомиться и коллективно ужинать. Хлеб, сало, домашние котлеты — всё на общий стол. Стол у нас был мировой, фанерный щит «Служу Отечеству» с румяным солдатиком в парадной форме. От военных остался. Мы его приспособили кое-как.
Сытому и спится слаще. Даже на голых нарах.
Утром с непривычки чувствовал себя странно. Тело ломило. И опять снились кошмары. Они мне часто снятся.
Завтрак, теперь уже общеотрядный, подкрашеный кипяток, ломоть серого хлеба и кубик маргарина.
— Ничего, обед будет с картошкой, — подбадривали мы себя. — Трудности закаляют.
На день-другой домашних запасов хватит. А сколько в поле картошки — увидим.
Поле оказалось неблизко. Четыре версты. В один конец.
Подъехал тракторист на «беларуси» с прицепом. Вот в этот прицеп и залезли те, кто посмелее. Человек двадцать. Стоя. А остальные пешком. Трактор доедет до поля, высадит, вернется за идущими, заберет следующую партию. А потом и третью.
Я в прицеп не полез. Подошел к Землицину.
— В таких тележках возить людей нельзя.
— Сейчас уборочная.
— И что?
— Время дорого. А такси для вас нет.
Трактор уехал, мы пошли. Минут через двадцать вернулся. Залезла вторая партия. Опять без меня.
— Не поеду и тебе не советую, — сказал я Ольге.
— Ну, неудобно же. Все едут.
— Не поеду, — уперся я.
— Смотрите, Чижик, вы противопоставляете себя товарищам, — громко, чтобы слышали все, заявил ассистент. — Им придется вашу норму выполнять, покуда вы прогуливаться будете.
Я ничего не ответил. Но в тележку не полез. Барон и Васин посмотрели не то, чтобы осуждающе, но близко.
Я не поддался.
Так и шёл один. Недолго, трактор отъехал шагов на двести, затем вильнул, попал колесом в придорожную яму, а за ним вильнул и прицеп.
Вильнул, накренился и опрокинулся.
Когда я подбежал, большинство уже стояло вокруг трактора. Только Ольга лежала, стараясь не стонать. Перелом голени. Это я и без учёбы видел, и все видели — перелом-то открытый.
А Васин был мёртв. Головой о камень, да на скорости, да сверху прицеп — тут любой умрёт.
Примечание автора: случай этот списан с натуры. Имена я, конечно, изменил, но что было, то было.
Глава 6ВИЗИТЫ
Я вышел из вагона.
И двинул вдоль перрона.
Носильщики смотрели сквозь меня — чемодан мой был невелик, портфель и того меньше, а сам я молод и здоров, такому носильщик ни к чему.
Чемодан я сдал в камеру хранения и пошёл на стоянку такси.
Таксист тоже не видел меня — пока я не сел рядом с ним.
— В областную больницу, — сказал я.
— Два счетчика, — ответил он.
— С каких это пор?
— За оба конца. Я ведь оттуда пустой уеду.
— Вот уж нет. Мне туда и обратно. Включаем счетчик и едем.
Поехали.
Областная больница в Черноземске за городом. Недалеко, от вокзала — километров девять. Мы ехали с ветерком, дорога свободна, видимость миллион на миллион.
— А цветов не нужно? — спросил таксист.
— Цветов?
— В больницу обычно с цветами идут.
— Ну…
— В Подгорном, знаю место, цветы прямо из сада. При тебе и срежут.
Подгорное — пригородное село, рядом с больницей.
— Цветы — это хорошо, — согласился я.
Мы свернули с шоссе, в село вело дорога попроще, впрочем, тоже пустая. У дома с краю остановились.
Таксист по свойски прошел во двор, позвал хозяйку.
— Кому цветы? — спросила хозяйка.
— Студентка, комсомолка, просто красавица, — ответил я и зачем-то добавил:
— С переломом ноги лежит.
— От кого?
— От меня.
— Это я поняла. А ты-то кто, жених?
— Просто знакомый. Одноклассник. А теперь в одном институте учиться будем.
— Знакомый студент, ага. Тогда, — она секунду подумала, — тогда вот что!
Она зашла в цветник, и через пять минут вышла с букетом гладиолусов — белых, кремовых и красных.
Обошелся букет не совсем по-студенчески, в деньгах то есть. Даже совсем не по-студенчески. Но оно того стоило.
Поднявшись на четвертый этаж, я прошел в Отделение А. Отделение для излюбленных людей. Вообще-то непорядок — вот так запросто иду. А вдруг я диверсант, или псих какой? Приду с топором? Где стража?
Постовая сестра, впрочем, была.
— Куда? — строго спросила она.
— Сюда.
— К кому?
— К Ольге. Ольге Стельбовой.
— Ну, проходи, — в простоте она показала рукой на двери. Видно, букет внушал доверие. Ну, и я тоже.
Ольга лежала в первой палате. Это так говорится — лежала. На самом деле сидела. В кресле. Ногу только чуть в сторону отставила. На ноге — инженерная конструкция из спиц и колец.
— Ну, привет, Чижик, — сказала она. — Ух, цветов-то сколько!
Я не знал, что делать с букетом. Положил на стол, где в вазе уже стояли два букета, но с розами, а не гладиолусами.
— Ты как? — спросил я.
— Как видишь. Ещё неделю здесь пробуду. Или две.
— Ну, одна-две — это можно потерпеть, — я осмотрелся. — Палаты царские, однако.
Палата, и в самом деле, была роскошной. Цветной «Рубин» на стойке, радиола «Эстония», стол обеденный (с букетами), стол письменный с тремя телефонами, два кресла, диван. И дверь, ведущая в спальню, или как она в больнице значится. А другая — в ванную.
— Да я бы и в обыкновенную легла, но неудобно. Ко мне то следователи ходят, то отец, то ещё… Вот ты пришел. Беспокоить других ни к чему.
— А меня только раз к следователю вызвали, час под дверью продержали, двадцать минут поспрашивали, и всё.
— И всё, — подтвердила Ольга. — Дело закроют. Несчастный случай. Сами виноваты — полезли в прицеп.
— Так уж и сами.
— Ну, ты ведь не полез. А мы полезли. В общем, нечего шум поднимать, так отец сказал. Битва за урожай, она таки битва. Бывают и потери.
Я промолчал. Ну да, потери. Васина и потеряли. Но — политика, все-народный энтузиазм, даешь Черноземский урожай!
— Землицин уволился по собственному, будет преподавать в медучилище.
— А тракторист?
— Условно дадут. И в скотники переведут. До зимы. Ну, и выговоры всем. За несоблюдение трудовой дисциплины.
Опять помолчали.
Зашла санитарка с вазой. В смысле — с цветочной вазой.
— Я цветы поставлю? — спросила она у Ольги.
— Да, пожалуйста.
Гладиолусы смотрелись поавантажнее роз. Свежие. Прямо с грядки.
Когда санитарка вышла, я спросил, как нога, что за конструкция.
— Нет, не Илизарова. Кирсанова, нашего местного профессора.
— А в чём разница?
— Быстрее срастается кость. Ну, так профессор говорит.
— Это хорошо, что быстрее.
Мы опять минуту помолчали, потом я спохватился:
— Что это я всё о тебе, да о тебе. У меня новости получше будут.
— Давай получше.
— Во-первых, оперу утвердили в репертуаре Большого. Во-вторых, подписали договор. В-третьих, заплатили аванс. Я на твое имя сберкнижку завёл, нужно было для договора и аванса, — я открыл портфель и достал папочку. — Тут твоя копия, ну, и сберкнижка тоже.
— Это хорошо, — сказала Ольга.
— Денег не сказать, чтобы много, но после премьеры заплатят остальное. А главное — авторские отчисления. Будешь получать проценты от сборов. А сборы будут значительными.
— Ты себя не обидел?
— Не обидел. Я тоже буду получать проценты от сборов. Но это не всё. Наш оперный подпишет договор на тех же условиях. А за ним и другие оперные театры.
— Другие?
— В Союзе сорок оперных театров, даже больше. И, думаю, все они поставят нашу оперу. Так что выйдешь из больницы — и сразу записывайся на шоферские курсы.
— Ага, сейчас.
— Почему нет? К весне спокойно купишь «Волгу».
— Мне нельзя «Волгу». Личная нескромность. Дочь первого секретаря должна ездить на трамвае, как все.
— Ну, трамвай купишь. Денег хватит. Так что давай, записывайся на курсы.
— Мне сначала выписаться нужно, из больницы.
— Ну, тогда и запишешься.
Видно было, что Ольга рада, но едва-едва.
— Теперь главное, тебе нужно срочно вступать в Союз Писателей.
— Вот так таки и срочно?
— Да. Предлагали даже заочно принять, в виде исключения, но я подумал, что ты не захочешь заочно.
— Рекомендации нужно…
— Рекомендации уже есть. От Ахмадулиной, от Евтушенко и от Рождественского.
— Правда?
— Они в папке, вместе с договором.