рителей, как истинный художник. Я тогда действительно узнавал от Сертку то, чего не знал. Спросил только первый раз. Потом сам Сертку начинал комментировать лахнаку. Получалось произведение двух людей: Сююку и Сертку.
— Харючи-вэсэку был. Жил старик Харючи-вэсэку. Десять сыновей было у старика. В одном чуме жили все. Жили все в одном чуме — Харючи-вэсэку и десять сыновей.
Теперь лахнаку-слово, повествования слово их нашло. Слово говорит: «Те десять парней спят всю жизнь. Как на свет появились, то спят все время. В одной половине чума все спят».
В другой половине, через костер, два человека сидят. Один-то мужик. Другой-то — его старуха, жена его. Рядом с ними еще одна женщина сидит. Незамужняя она. Так, одна сидит, кисы шьет, узоры к кисам шьет все время эта женщина.
Слово теперь из чума ушло. Слово пошло смотреть, что рядом есть. Видит слово, что возле чума десять нарт стоят. Все нарты грузовые. Все они мехом ледянг — бобра покрыты. Смотрит слово: чум тоже бобром покрыт. Смотрит слово: около чума десять тысяч оленей ходит. Такое, похоже, стадо здесь стоит. Этих оленей одна женщина пасет. Одна женщина возле этих оленей сидит. Незамужняя женщина сидит возле оленей. К ее нарте два больших оленя припряжены. Эта женщина тоже кисы шьет. Красивые кисы она шьет.
Теперь эта женщина на чум смотрит. Сама все видит — собаки залаяли. Много людей к их чуму едет. Впереди человек едет совсем большой. Тридцать нарт идет к их чуму. Тогда двух своих оленей подняла, пошла к чуму.
Так оленей погнала, что первая к чуму пришла. Впереди тех людей, впереди нгэдалюда-то — впереди аргиша их пришла.
(Сертку: «Тут смысл такой: она их обогнала. Значит, они ее слабее будут».)
Теперъ слово говорит:
— Как же мне вас, женщины, назвать? Теперь я вас так звать буду. Та, что оленей пасла, — эта Не-Яркары будет. Шила она все время возле оленей.
Как чужие люди пришли, эта Не-Яркары возле чума снег с нарты своей сбивала колотушкой.
Из половины оленьего рога сделана колотушка. Из половины рога дикого оленя эта колотушка сделана.
Теперь слово говорит:
— Та, вторая женщина, которая незамужняя в чуме сидит со стариками, которая их дочь, наверное, будет имя иметь теперь Не-Харючи.
Теперь эта Не-Харючи из чума вышла. Подошла к женщине приехавшей, сбивающей снег со своей нарты, и говорит ей:
— Знаешь, зачем от оленей пришла?
Отвечает ей Не-Яркары:
— Какие люди сюда пришли?
— Тебя брать пришли.
Такое услыхав, опять она к оленям ушла.
Те люди, приезжие, в чум пошли. Они там к Харючи-вэсэку сели. Ему говорят:
— За твою дочь, которая к оленям ушла, сколько дать надо? Сколько ты за нее возьмешь?
Харючи-вэсэку им отвечает:
— Я вам говорю. Мои десять сыновей как родились, так спят все время. У них спрашивайте. Пускай они скажут, чего за эту девку давать вам.
Смотрят приезжие люди: совсем спят десять парней. Все время спят. Тогда они пошли. Взяли нарты свои, поехали.
Слово опять говорит:
— Имя этих людей неизвестно. Не нужно их имя — они ничего не сделали. Поэтому имени у них нет.
Теперь три года прошло, как эти люди приезжали. Надо время от этих людей мерить, которых имен нет. Все-таки они время показали.
Три года прошло. Опять стало так, что девка оленей пасет. Теперь уже Не-Харючи, которая раньше в чуме кисы шила, оленей пасет. Опять к чуму повернулась — что-то услышала. Видит девка: к чуму десять нарт идут. Шитье свое отложив, эта девка оленей погнала к чуму своему. Она оленей-то гонит, однако сзади пришла тех людей, которые на десяти нартах шли.
(Сертку: «Это здесь смысл такой: если девка позже приедет, значит, слабее она пришедших людей. Значит, ее брать будут. Значит, от них она рожать будет».)
Теперь она после людей, пришедших к чуму, подошла. Теперь Не-Яркары вышла, снег с нарт гостей выколачивает колотушкой, которая из половины рога дикого оленя сделана.
К ней Не-Харючи подошла, спрашивает:
— Какие люди пришли?
— Сама себя ты отдала, — отвечает, отвернувшись.
(Сертку: «Это она сама знала, что себя отдала. После приехала — значит, согласна от них детей родить».)
Теперь девка Не-Яркары опять говорит:
— Это Ябено-еркар — Все-время-пьяные-люди-род тебя брать пришли.
Теперь Ябено-еркар — люди Ябено-рода в чуме сидят. Теперь их старший из десяти человек говорит:
— За свою дочь сколько брать будешь?
Теперь Харючи-вэсэку им говорит:
— Чего за нее брать буду? Сама себя отдала. Видели — после вас пришла. Теперь давайте семьдесят лисиц, семьдесят песцов, триста оленей, — пускай чего-то она стоить будет.
Опять им старик Харючи говорит:
— Теперь к вам еще слово будет. Давайте их теперь вместе соединять будем.
Так сделали. Свадьба была у них.
Теперь Харючи-вэсэку опять говорит:
— Вот, самый младший Ябено теперь мою девку взял. Еще у меня к вам, Ябено-еркар — род Ябено, слово есть.
Старший Ябено говорит тогда:
— Спрашивай.
Харючи-вэсэку говорит:
— Десять сыновей есть у меня. Как из бабы моей они вышли, то спят все время. Хочу их будить. Пускай проснутся. Пусть скажут мне «отец». Пускай один скажет. Теперь, если эту девку мою с собой увезете, кто оленей пасти сможет? Может, вот эта девка — Не-Яркары, которая одна останется? Одной силы не будет. Пускай эта девка Не-Харючи, которая ваших ребят родить будет, еще три года здесь сидит. Пускай младший Ябено, который ее взял, тоже у меня три года будет.
— Это можно, конечно, — старший Ябено отвечает. — Как ты сказал — такой закон всегда есть. Пусть мой Ябено-младший, как закон велит, у той будет, которая ему детей родит. Три года, ты сказал, — закон такой. Спорить разве буду?
Ушли те Ябено-люди. Теперь младший Ябено с той девкой Не-Харючи тело к телу все время лежит.
Ушли Ябено-люди. Они-то рядом с Харючи-ста-риком новый чум поставили. Отдельно стали. Как они терпеть будут, когда люди рядом все время?
Так живут. Теперь два года прошло.
Младший Ябено все оленей старика Харючи пасет. Все время он в стаде бывает. Сколько-то времени прошло, у его бабы мальчик родился, из нее вышел.
Слово теперь к его бабе, Не-Харючи, ушло. Она с сыном играет. Ему груди свои дает, он зубами хватает соски, смеется. Она кричит на него, весело ей. Большой уже мальчик, зубы у него давно есть. Тогда смотрит Не-Харючи на стадо, где муж ее, младший Ябено, есть. Видит, он сидит, думает что-то.
Сама Не-Харючи тоже думает: «Наверное, ему в ум пришло что-то. Что-то случилось. Иначе зачем думать будет, в меня входя каждый день, крича от радости?»
Тогда молча в свой чум ушла.
Когда вечером пришел, ему говорит:
— Спать ложись.
Спать лег младший Ябено. Его своей зимней красивой ягушкой она накрыла. Сама совсем плохонькую, вытертую ягушку надела, совсем туго подпоясалась, на улицу пошла. Там нарту свою взяла, оленей, которые в руки даются, двух в нее запрягла. В стадо ушла. Ночь была там. Утром пришла, все стадо к чумам подогнала. В чум зашла, раздеваться стала, так мужу говорит:
— Тебя сейчас кормить буду.
Он ей говорит:
— Зачем ты в стадо ходила? Может быть, думала, младший Ябено оленей пасти не может? Мужик оленей собирать не умеет?
— Нет. Не об этом я думала, человек, меня берущий.
Теперь слово опять из чума ушло. Теперь собаки залаяли возле чума. Тогда оба они из чума вышли смотреть. Видят, едет человек. Пять оленей в его нарту запряжено. Капюшон его откинут. Длинные волосы на малице. Железный хорей держит. Железным хореем своих оленей погоняет. Кричит этот человек:
— Эбэй, Харючи-вэсэку! Зачем ты это сделал? Ты мне эту девку, дочь свою, обещал! Чего отдал младшему Ябено? Теперь я его убью.
Не-Харючи теперь быстро думает: «Это Манту-чизе идет. Это я ему детей должна родить была. Это ему отец сначала обещал. Этот Манту-чизе матери моей рода человек. Из рода он матери моей. Она тоже Манту родом. Я ему еще раньше дана была. Узнал как-то, что отец другому от меня родить дал. Теперь всех убивать будет».
Манту-чизе тем временем близко подошел. Одной рукой за нюки Харючи-вэсэку чума схватился. Сорвал нюки — шесты даже упали. Тогда он за капюшон малицы старика поймал. Взял его, как тальника палку, на колено положил. Руками ему хребет сломал. Потом так же взял старуху его, которая голову ягушкой накрыла. Тоже хребет ломал ей. Тогда просто на нарте сел. Смотрит. Две женщины остались: Не-Харючи и первая, Не-Яркары, которая первая пришла, мужикам простым не давалась. Говорит им этот человек:
— Смотрите, младшего Ябено убиваю.
Сам ударил его по голове. Отлетела его голова. Мертвый стал.
Опять говорит:
— Чум собирайте. Сейчас со мной пойдете.
(Сертку: «Конечно, собрались они. Как не собраться, если этот убийца? Пошли с ним бедные женщины».)
Манту-чизе вперед пошел. Гонит быстро. Так, за ним идя, в его землю пришли. Там у Манту-чизе свой чум стоит.
— Рядом ставьте чум, — говорит.
Так сделали.
На следующий день Манту-чизе своих сильных пять оленей ловит. К тем новым своим женщинам пришел, оленей поймав, говорит им: