мнят, что «давал жизнь» именно дикий олень.
Можно ли считать, что формирование этих народов окончено? Конечно, нет. И сейчас происходят процессы, при которых отдельные группы разных народов сливаются, ассимилируются, поглощаются или, наоборот, поглощают сами инородных соседей. Процесс «возникновения» народов никогда не прекращается. Этнический котел варится все время.
При современных способах «подогрева» — мощных миграционных процессах, распространении единых культурных элементов — скорость «варки» приобрела космические характеристики. Этнографам надо спешить. Надо торопиться ухватить то, что еще остается от древних различий.
Но все-таки почему же у гыданских ненцев такой фольклор, где вымысел преобладает над правдой? Фольклор вообще можно сравнивать с неким материалом, в котором одновременно запрессованы и палеолитические каменные наконечники копий, и средневековые кольчуги, и современные транзисторы. Но как же можно объяснить то, что у классических оленеводов, у людей, с которыми связывают упряжное оленеводство на Севере вообще, некое божество катается на лошади и помахивает сабелькой? Вдобавок и обитает отнюдь не в чуме, а в доме с окошками? И Яу-Мал (Ямал), оказывается, есть не только на севере, но и на юге, в том месте, откуда вытекают все речки.
Я полагаю, что это проявляется та самая южная частица ненецкого народа, которая явилась сюда довольно поздно и еще кое-что порассказала о житье где-нибудь на Алтае.
4
Сегодня произошло знаменательное событие: на стойбище Юси приехал гость. Явился старина Алю с Таймырской стороны. Он из славного рода Яров.
Старина Алю ввалился, когда все семейство Юси и мы с Геннадием Емельяновичем пили утренний чай. Собаки почуяли чужого еще издалека, но из чума вылезать не стали. Они только тявкали хором, повернув морды в ту сторону, откуда ехал чужой. Алю влез в чум прямо в гусе. Гусь у него был роскошный, белоснежный. Кисы тонкой работы, из нежного камуса, со множеством полосок на голени.
Последовала традиционная процедура знакомства.
Алю прошел на половину против того места, где сидел Юси. Он правильно рассчитал, что та сторона, где сидим мы с художником, гостевая. Алю уселся и молча уставился на Юси. Юси, не ожидавший такого поворота событий, тоже вперился взглядом в пришельца. Похоже, он не рассчитывал, что здесь может появиться кто-либо незнакомый.
— Как тебя зовут? — наконец спросил Юси.
— Алю, — ответил гость и снова уставился на Юси.
Но Юси этого было мало.
— Еркар какой, какой род у тебя? — продолжил он расспросы.
— Яр, — ответил Алю и плюнул небрежно в сторону входа.
— Откуда пришел?
— С Енисейской стороны.
Юси даже привстал от волнения.
— Так далеко шел! — сказал он с оттенком почтения.
— Эгей, — небрежно подтвердил старик.
— Давай чай садись пить, — спохватился Юси.
Алю не заставил себя упрашивать. Он вышел наружу и через малое время снова появился в чуме, но уже без своего роскошного гуся.
— А я знаю — ты Юси Салиндер, — заявил Алю, присаживаясь возле столика хозяина чума.
— Кто сказал? — хладнокровно осведомился Юси.
— Няучи, — ответил гость.
— Правильно, — подтвердил Юси, — Няучи с Енисейской стороны стоит. Сначала должен был ты к нему ходить.
— Эгей, — согласился Алю.
Некоторое время тишина прерывалась только чавканьем да чмоканьем. Трехкилограммовый чир исчезал на глазах. Второй чайник был почти выпит, и знаков того, что можно третьего не ставить, Алю не делал.
Панна сходила к нарте, где лежали припасы, и принесла олений желудок, наполненный кровью, и кусок мяса. Алю удовлетворенно проворчал что-то с набитым ртом и взялся за ножик.
После еды вся наша компания покуривала, обмениваясь незначащими репликами. Наконец Юси решил, что приличие соблюдено и можно наконец узнать, что привело сюда гостя.
— Ты-то здесь чего ищешь? — спросил он деликатно.
Алю откашлялся. Некоторое время он сидел, ничего не отвечая. Видимо подбирал слова. Потом заявил:
— Оленей сдавать пришел.
Это было ни с чем несообразно. Тащиться в такую даль, гнать сюда оленей с Таймыра, чтобы сдать их на Гыданском полуострове!
— На Енисейской стороне их не принимают, что ли? — удивился Юси.
— Говорят, что здесь больше платят, — ответил Алю, опуская глаза.
— Эбэй, — недоверчиво протянул Юси, глядя на гостя.
Тот по-прежнему разглядывал собственные кисы. Что-то старик скрывал.
— Где олени-то твои?
— С твоими вместе теперь, — ответил Алю.
— Сколько привел?
— Двести.
Юси только головой покрутил. Теперь предстояло эти две сотни вылавливать из большого стада Юси.
— Однако Татьяна Салиндер теперь с кем живет? — в свою очередь спросил Алю.
— У нее теперь муж умер, — сказала Панна.
— Знаю, — пробурчал Алю.
— Теперь у нее мужика нет, — Панна с интересом смотрела на Алю.
— С кем живет-то? — настаивал Алю.
— С братом живет только.
— Далеко стоит?
— Немножко далеко, немножко близко.
— Саво (хорошо).
Я увязался за стариками в стадо. Олени паслись широко, вместе с оленями Алю в стаде было более тысячи голов. Мы не спеша ехали по краю стада, глядя, нет ли отколов. Отколами называют группы оленей, которые отрываются от основной массы животных. Отколы высматривают по приметным животным.
Олени пасутся более или менее постоянными группами. В каждой группе имеется приметное животное: или окраска у него особенная, или рога необычной формы, или еще что-либо примечательное. Пастух знает, сколько оленей в той или иной группе. Приемы выпаса и заключаются в том, чтобы окружить стадо следом своих нарт и смотреть — не пересечен ли этот след следами оленей. Если пересечен, надо немедленно гнаться за беглецами и водворять их в стадо. Малоизвестный старинный пастушеский обычай запрещал раньше оленеводам считать оленей. Согласно древним верованиям, от того, что оленей будут считать, пересчитывать, они станут болеть и пропадать. Подсчетом оленей занимались только русские администраторы. Сейчас не так — пастух постоянно пересчитывает своих приметных, прикидывает, все ли целы.
На Гыданском полуострове много оленей. Каждому работнику рыбозавода разрешается держать по семьдесят голов основного стада. Кроме этого полагаются олени на каждого члена семьи. Предположим, что половина этого стада — важенки. Тогда каждый год прибавляется десятка по три новых животных. А двадцать оленей стоят столько же, сколько наш лучший автомобиль. Поэтому олени — это как деньги в банке, который выплачивает пятьдесят процентов годовых. У некоторых здешних ненцев имеются такие счета, которые иным западным предпринимателям не снились. Олени на Гыдане — это все. Можно сказать, что олени — это не только мясо, но и рыба. Здесь рыбачат на оленях. Летом рыбаки остаются на своих участках в самых рыбных местах и образуют неводные бригады. Их олешков собирают в стада, и особые пастухи уходят с ними на север, к побережью. Осенью рыбаки снимаются со своих мест и расходятся на оленях по тундре, на озера и речки, где рыба хорошо ловится зимой. Начинается подледный лов. Подо льдом успешно ловить рыбу на одном месте очень трудно. К тому же и лучшие места лова часто бывают далеко от тальниковых мест, от топлива, без которого человеку жить нельзя. Олень тоже на одном месте долго стоять не может. Надо передвигаться, надо кочевать. Вот поэтому в добыче рыбы не менее половины оленьего труда. Олень на Гыдане — это все.
По лицу Юси я видел, что он не особенно доволен вторжением Алю.
— Чего так делал? — ворчал тихонько старик, — Теперь совсем работы много будет — его двести оленей ловить.
Олени гостя перемешались с оленями хозяина основательно. Почти повсеместно рядом с животным, меченным тамгой Юси, можно было видеть оленя с тамгой Алю. Оленей здесь, как и в других местах Крайнего Севера, или на Северах, как тут принято говорить, метят прямо по шерсти. Как только теленок рождается, каждый хозяин делает метки на его ушах — один, два, три надреза, разной формы проколы. Когда олень вырастает, то прямо на боку или на крупе ему ставят ножом тамгу — наследственный знак собственности. Тамги обычно простые по начертанию, состоят из прямых линий. Осторожно, чтобы не поранить оленю кожу, подрезают волос. Такой знак далеко виден. Тамгу подновляют несколько раз в год. Некоторые хозяева не метят своих оленей, если постоянно живут с родными и вместе с ними владеют оленями. Тамгу ставят только тогда, когда гонят оленей на забой, где они могут смешаться с чужими. Алю переметил оленей бесспорно перед самым путешествием.
— Пойдем смотреть, куда завтра каслать будем, — предлагает Юси.
В самом деле, пора уже покидать это пастбище. Сети снимать рано, а уходить отсюда уже пора. Можно перекаслать, а за сетями потом вернуться.
Юси поехал вперед, мы — за ним.
Сбоку замаячили в неверном, блеклом свете какие-то темные пятна.
— Что это? — крикнул я Юси.
Тот остановил оленей и встал с нарты, всматриваясь в ту сторону.
— Хальмер (могилы), — наконец ответил он, как мне показалось, неохотно.
— Пойду посмотрю, — сказал я и стал разворачивать упряжку.
— Эбэй, — всполошился Алю, — Оленей-то зачем с собой берешь?
— А что, нельзя разве? — спросил я.
Алю засмеялся:
— Лучше один иди.
— Ладно, — согласился я, зная, что в этом деликатном вопросе со стариками лучше не спорить.
У ненцев есть несколько типов захоронений. На Гыдане я видел только один, когда покойника кладут на землю и накрывают его специальным ящиком. В головах устанавливается арка — три рейки, прибитые к краям ящика. Старикам кладут рядом их личные вещи.
В этом месте было сразу шесть хальмеров. Это тоже традиция — хоронить группу родственников в одном месте. Я походил вокруг, поснимал фотоаппаратом хальмеры и не спеша побрел к упряжкам.
Старики сидели на своих нартах и глядели, как я иду.
— Ничего не трогал? — спросил подозрительно Алю.