т Йомпу сквозь щели досок улыбается, зубы показывает. На его зубах видна икра, которую все лето они собирали, которую все лето в оленьи желудки складывали.
Думает Вэнг-вэсата:
— Наверное, мой брат над нами смеется. Наверное, он живой.
В чум пошел Вэнг-вэсата, говорит старухе:
— Наверное, брат мой не умер. Наверное, он живой. Так думаю, что видел, как смеется он. На зубах у него икра.
Старуха говорит:
— Ты зачем возле покойника играешь? Это просто почудилось тебе.
— Нет, — говорит тогда Вэнг-вэсата. — Мне тогда ничего не могло чудиться. Сам все видел.
— Иди еще смотри.
Тогда три раза ходил к могиле Йомпу брат его Вэнг-вэсата. Три раза он смотрел на могилу брата своего. Тогда он думает:
— Брат мой живой, наверное.
Сколько-то времени прошло, пришел к этой могиле брата своего Вэнг-вэсата, говорит:
— Медведь сюда идет! Как бы он могилу брата моего не тронул! Хаза (бабушка)! Как бы этот медведь моего брата не разодрал!
Выскочил тогда Йомпу, закричал:
— Где этот медведь? Откуда он идет?
У самого еще икра на зубах видна.
Тогда Вэнг-вэсата сказал:
— Пускай старуха не говорит, что я врал. По-моему, брат мой Йомпу живой. Это он просто хотел наш олений желудок с икрой один съесть. Нарочно так сделал.
Тогда старуха говорит:
— Йомпу, зачем так ты сделал? Мы трое эту икру в олений желудок складывали, мы трое эту икру и есть будем. Нам бы всем ее хватило.
Тогда Йомпу говорит:
— Бабушка, мать матери моей, сшей мне одежду из бересты, из березовой коры!
Тогда ему эта бабушка отвечает:
— Из березовой коры, из бересты, малицу не шьют. Ты зачем нашу икру один есть хотел?
Йомпу ей говорит только:
— Сшей мне одежду из коры дерева, сшей!
Тогда старуха говорит:
— Как сошью? Не умею я!
Йомпу говорит:
— Сшей, прошу я тебя! Как прошу. Разве ты мою просьбу исполнить не можешь?
Тогда старуха говорит:
— Ладно, пробовать буду.
Сама бересты набрала. Села шить одежду из коры деревьев. Сшила одежду плохонькую. Из бересты как одежду мужчине сошьешь?
Йомпу сани взял. В лес пошел в этой одежде. Сам сказал:
— За дровами пошел.
В лес вошел, смотрит — ненец на двух оленях едет, нарта у него большая. Олени у этого человека белые, красивые, большие.
Смотрит на них Йомпу. Сам себе лицо снегом натер. Просто запорошил себе лицо снегом. Сам к этому близко подошел. Тогда тот ненец, его увидя, говорит:
— Тебе жарко, Йомпу? Ты, я вижу, вспотел. А мне совсем холодно!
Тогда говорит Йомпу:
— В теплой одежде как не вспотеешь?
Встречный человек говорит:
— Меня пожалей, Йомпу! Давай одеждой меняться! Я тебе свою малицу и гусь отдам. Ты мне свою корьевую одежду дашь. Кисами тоже меняться будем.
Йомпу говорит:
— Эту мою одежду нельзя просто так носить. Надо также брать и сани мои. Одежда моя и сани мои — не простые вещи. Если говорить моим саням: «Йомпу, без оленей везите меня!» — эти сани меня везти без оленей будут. Пробуй давай.
Встретившийся ему ненец говорит:
— Давай тогда меняться и нартами. Бери мою нарту с оленями и всю мою одежду. Я на твоей нарте домой пойду.
Йомпу говорит:
— Жалко мне и одежду мою, и нарту мою. Однако что делать, если человек просит?
Тогда поменялись они и одеждой, и нартами.
Опять Йомпу говорит:
— Пока я за гору не уйду, пока ты меня видеть будешь, мои сани с места не стронутся. При мне тебя слушать не будут.
Поехал домой Йомпу на белых оленях. Гусь у него белый, малица белая, кисы тоже белые. Встретившийся человек возле его саней остался в берестяной одежде. Как только скрылся Йомпу, встал этот человек, говорит:
— Йомпу санки, везите меня.
На месте стоят эти сани. Тогда закричал человек. Понял, что теперь он совсем замерзнет.
Йомпу, домой придя, двух оленей забил на мясо. Говорит брату:
— Ты, брат, жалел, что я икру ел, а теперь я тебе на целый год оленьего мяса даю.
Брату также гусь отдал белый. Старухе шкуры отдал. Так зажили.
Мась.
— Вот теперь тебе имя пришло, — сказал мне старик по окончании рассказа. — Теперь тебя будем Йомпу-обманщик звать. Этого-то человека, — он кивнул на художника Емельяныча, — как брата, будем Вэнг-вэсата звать.
— Почему же Полусобакой? — обиделся художник.
— Пускай Полусобака, — успокоил его Юси, — совсем был хороший Вэнг-вэсата.
— Лучше другое имя давайте, — настаивал художник.
— Теперь другое имя как давать будем? — сокрушенно произнес Юси, — Теперь уже имя есть.
Пришлось утешать Емельяныча — рассказать ему, какое место в ненецком пантеоне занимает шутник Йомпу со своим братом. Алю сидел не шевелясь и только одобрительно хмыкал, слушая мои разъяснения. Он позировал добросовестно.
О традиционных верованиях ненцев написано вздора более, чем правды. В старой литературе постоянно упоминается верховное божество Нум. Нум (или Нгум) по-ненецки обозначает сверхъестественное существо вообще. Понятно, что путешественники-христиане искали верования, подобные своим, и описывали собственную систему взглядов под видом ненецкой, скажем. К тому же нельзя говорить о верованиях ненцев вообще. Одни ненцы живут на Енисее, другие — на Канине. Гыданские ненцы, например, до сих пор помнят свою родовую принадлежность, другие не знали ее уже две сотни лет тому назад. Западные ненцы были крещены, восточные избежали приобщения к христианству. Соответственно и взгляды у разных rpyttrt Шенцев были разными. Может быть, западные ненцы и получили кое-какое представление о едином божестве и по нему судили о его остальных собратьях, но гыданские ненцы совершенно точно не признавали единоначалия среди своих богов.
Самым важным божеством, дающим детей, дающим людям пищу, считается Я-Меню — Земля-Старуха. Равными ей считались Хаерад-небе — Солнце-Мать и Иры-небе — Луна-Мать. Эти Матери участвовали в создании Вселенной. Солнце-Мать и Луна-Мать после этого отошли от активной деятельности и в жизнь вмешиваться перестали. Они только выполняли свои прямые функции — грели и светили, но не более. Так же в общем себя ведет и божество Воды — Ид-нгылека. Божество Воды лишь иногда оказывает влияние на человеческую судьбу. То заберет к себе человека, то не даст ему рыбы, то, наоборот, одарит.
Недалеко от стойбища Юси, кстати, есть озеро Лодукей-то. Называется оно так потому, что там, по преданию, с ненецкий родом Лодукей случилась трагическая история. Лодукеи как-то пришли туда, надеясь поправить свои дела рыбалкой. Есть им уже было нечего. Оленей оставалось немного — только в запряжку. Жара к тому же ударила, а это для оленей, особенно во время какой-нибудь эпидемии, верная смерть. Так вот, падали олени у Лодукеев, а рыба в эту жару никак не ловилась. Делать нечего, стали шамана просить покамлать, спросить у духов, почему такая немилость. Камлал шаман, потом говорил, что это Ид-нгылека — Воды божество возжелал жениться на девушке из рода этих Лодукеев.
Человеческие жертвы ни у кого не были в прошлом редкостью. Этой жертве была придана форма брака. По преданию, девушку густо обвешивали металлическими украшениями, а оленям ее свадебного каравана на первой нарте привязывали огромные камни. Оленя утопить не так просто. Камни должны были быть очень большими. Других оленей привязывали последовательно цепочкой к нартам. Этот ужасный аргиш отправили, по преданию, под воду — и стала ловиться рыба. Прямо во все сетки полезла рыба.
Такие сказки в ходу у всех народов. Удивительно они единообразны — везде какому-нибудь водяному или лешему приспичит жениться, и подавай ему девушку, и непременно молоденькую. Ненцы не составляют исключения.
Но особенно почитаемым божеством у ненцев, как и у других народов холодного Севера, была Ту-хаза — Огня Бабушка. Великая Огня Бабушка давала людям тепло, без которого — смерть. Ей и жертвы приносили — кормили свой огонь мясом, и по голосу огня определяли, будет ли удача на охоте и рыбалке. Огня Бабушка была родственницей всех женщин. Она им и при родах помогала.
Есть в ненецком старинном пантеоне и другие сказочные существа. Уже упоминался в лахнаку ужасный волосатый Сюдабю-вэсэку. Верили и в Ваянгы — существо с одной рукой и одной ногой, в чудовищного людоеда Нгаетар.
Не совсем для меня ясным был образ некоей Парны. Дело в том, что Парны не считалась божеством. Она была чем-то вроде мелкого лешего. Во все времена пришельцы приписывали аборигенному населению черты этаких местных хозяев, которые постепенно становились из реальных людей духами. Они и в действительности переходили постепенно в мир иной, а с их исчезновением им приписывались все более и более фантастические вещи.
Старики повсеместно недолюбливают говорить о домовых или о леших. В таежной Сибири до сих пор маститые охотники просят не распространяться на эту тему. В тайге случайного много, всего старики не в состоянии объяснить. Они не то что верят определенно в нечистую силу, а просто на всякий случай ничего не хотят иметь с ней общего. Так и в тундре. Спросить какого-нибудь старика о всякой нечисти, в которую еще верил его отец, — дело рискованное. Старик после этого с тобой и поссориться может или просто посчитает тебя бестактным. Я в таких случаях использую один п