рием: говорю какую-нибудь заведомую чепуху и с удовольствием принимаю разъяснения знающего человека, какие бы горькие слова по моему адресу он ни произнес.
— А еще, Гена, — говорю я в заключение, — раньше верили в красавицу Парны, в самую красивую девушку…
— Какую красавицу Парны? — взрывается Юси. — Чего неправду говоришь!
— Почему неправду? — прикидываюсь я удивленным, — Говорили, что красавица…
— Неправду говорили, — кипятится Юси. — Парны-пирип-ча — Парны-девушка — совсем уродка. Старики-то говорили, что она в земле живет. В земле себе норы роет. Это в горах далеко, туда, к Камню, она живет. Бывает, что живет в больших пнях. Она, эта Парны, постоянно жжет ольху. Оттого дым идет все время. Оттого она грязная, закопченная. А ты говоришь, красивая она. Она, эта Парны, одета в лубяную одежду. У нее мужика, говорили, не бывало. Только с двумя своими дочерьми живет. Как увидит мужика на белых оленях, в белом гусе или бабу в белой ягушке, то с ними в чум едет. Там с мужиком спать лезет. Прямо пристает к нему. У нас так раньше было: за бабу-то оленей давали, выкуп разный. Потом баба к своим родственникам ехала. Там ей оленей давали не меньше, сколько за нее брали. Давали припасы, разные шкуры, кисы, вещи. Тогда Парны к своей родне ехала, а ей с собой в нарты клали мяса мышиного и впрягали мышей в нарты ее. Парны убить можно, только в огонь бросив.
Совсем запутал меня с этой Парны старинаЛОси.
— Так она кому родня-то будет, эта баба? Одна она или много их раньше было?
— Хватит теперь об этом говорить, — насупился Алю, — Может, старые-то люди, правда, видели чего?
— Правда, хватит, — согласился Юси.
— Каслать будем! — говорит утром Юси.
Каслать действительно пора. Олени уже отходят далеко от чумов. Они вокруг выбили ягельники. Будь у нас оленей поменьше, можно бы еще здесь постоять.
— Давай теперь каслать в ту сторону, где Салиндер стоит.
— Зачем туда пойдем? — Юси удивленно посмотрел на гостя.
— Сватать будем. Ты сватом моим будешь.
Панна прыснула в рукав ягушки:
— Я-то сначала подумала, когда ты про нее спрашивал… Не спросила.
— Почему не спросила? — ревниво потребовал объяснений Алю.
— Не стала в мужские дела вмешиваться, — кокетливо ответила Панна, — Ты женщину-то хочешь к себе увезти или сам здесь останешься?
— Где хочу, там и останусь. Я теперь пенсию получаю, — заявил Алю. Пенсионер был крепок, такой здоровенный старичище, что хоть сейчас под венец.
— А на Таймырской стороне у тебя кто остался? — спросил я.
— Две дочери и один сын.
— Где живут?
— Сын в Носке. Одна дочь — на низу Енисея. Вторая дочь — в Хатангском районе. За долганом замужем.
Видно, в роду Алю все были не только интернационалистами, но и незаурядными путешественниками. Хатангский район находится на восточном побережье Таймыра, а сам Алю родом с западного берега.
— Я там, в Хатангском районе, до этого года и жил, — проворчал Алю.
Вот это да! Выходит, Алю у нас заморский гость. Прибыл к нам, на берега Карского моря, с берегов моря Лаптевых.
Юси не спешил отвечать. Он с подчеркнутым вниманием смотрел, как Панна готовила «шар». Панна насыпала махорки в плотный холщевый мешок, положила его на обух топора и стала колотить по нему молотком. Она постоянно посматривала внутрь — хорошо ли измельчается табак. Когда, по ее мнению, он был достаточно разбит, Панна высыпала содержимое мешка на сковородку, поставила ее на печь и подбросила дровишек. По чуму разнесся аромат жарящейся махорки. Через четверть часа Панна ссыпала махорку в кружку и ошпарила ее кипятком. «Шар» был готов. Юси не спеша наложил себе «шара» в табакерку — костяную коробочку с овальной крышкой, заложил хорошую толику за губу, угостил заодно и Алю, пососал, сплюнул и изрек наконец:
— Ладно.
Алю вздохнул облегченно.
— Пошли оленей собирать, — властным тоном приказал Юси. Он входил в роль большого человека — свата.
— Пошли, — сказали мы в один голос с Геннадием.
— Теля, теля! — позвал собачек Юси.
Песики сразу же бросились к хозяину, повизгивая от нетерпения, припадая на Передние лапы и взлаивая.
Мы шли к стаду пешком. С нами увязались и собаки Панны. Они бежали парой сзади всех нас и держались совершенно независимо.
— Хань (отойди)! — прикрикнул на них Юси.
— Зачем прогнал? — спросил я.
— Слушать не будут, — проворчал старик, — Только мешать будут.
— Почему тебя слушать не станут?
— Своя хозяйка есть.
— Ванод (на место)! — еще свирепее крикнул старик, видя, что Паннины собачки остановились в раздумье.
— Слушай, — обратился Гена потихоньку к Юси, — а чего Али сюда принесло жениться? Что, на Таймыре за него уже никто замуж идти не хочет? Тогда какого лешего ты берешься его женить? Может быть, он и очередную бабу уморит?
— Эбэй! — возмутился Юси. — Разве я плохое дело буду делать? Это закон такой у нас — жениться не на своей родне.
— А разве на Таймыре у него только родня осталась?
— Маленько не родня. Однако жену не найдет.
— Почему?
— У нас такой закон: все еркары (роды) на две стороны стоят. В одной стороне такие еркары: Нгадер, Яптунаи, Тесида, Лапсуй, Хороля… Много, всех тебе говорить не буду. Долго говорить надо. В другой стороне стоят вот эти Яры, Салиндеры. Я-то Салиндер. Это Алю почему меня просит сватать ему — одной стороны мы родня. Теперь наша сторона может жену брать только другой стороны. Еркары своей стороны у нас — родня. Отсюда брать нельзя. Так и идет все время. Отец мой себе жену другой стороны брал. Теперь я той же стороны себе бабу брал — это моей матери брата дочь. Однако не совсем родной брат моей матери, не одной женщиной рожденный. Вот теперь этот Алю на Таймырской стороне когда-то женился тоже на дочери брата своей матери. Потом его жена умерла. Тогда он женился на другой — дочери другого брата своей матери. Она тогда опять умерла…
— Ни черта не понятно, кроме того, что все жены у старика умирали, — перебил его Геннадий Емельянович.
— Все очень просто, — вмешался я, — В этнографии это называется экзогамия. Все ненцы делятся на две фратрии — группы родов. Браки заключаются между представителями этих фратрий. Предпочтительнее кросскузенные браки — когда женятся двоюродные братья и сестры. Ясно?
— Немножко ясно, немножко нет, — ответил вконец оненеченный художник.
— Совсем непонятно говорил, — сказал недовольно Юси, — Теперь меня слушай. Жениться надо, чтобы баба твоя совсем близко от тебя рожденной была.
— Как это?
— Чтобы, когда ты родился, совсем близко она рожденной была. Пускай маленько впереди или маленько позади будет. Однако не совсем далеко. Далеко рожденных будут брать или младшие твои братья, или старшие.
— Ясно.
— Теперь Алю все близко рожденные бабы умерли. Нет таких на Таймыре женщин, которых он брать может.
— Постой, — перебил я старика. — Ведь Салиндеры и Яры в одной стороне. Как же он Татьяну Салиндер брать может?
— Татьяна-то не Салиндер-еркара сама. Это у нее муж был Салиндер. Она как раз Яптунай будет. Теперь она за Яра может идти.
— Тут черт ногу сломит, — проворчал художник.
— Совсем у нас простой старый закон, — гордо подытожил Юси.
Стадо отдыхало, сгрудившись.
— Аррь, аррь! — приказал Юси своим помощникам.
Собаки с лаем помчались по краю стада. «Аррь» — чисто собачья команда. Иного смысла, нежели приказ собаке работать, в этом восклицании нет. Для собаки это слово означает много: «вперед», «гони», «беги», «двигайся».
Собаки носились по краю, поднимая оленей. Скоро все стадо было на ногах. Постепенно «голова» стада — самое подвижное ядро — повернула в сторону чумов. Мы вслед за Юси зашли так, чтобы олени оказались между нами и чумами. Стадо неспешно двигалось вперед. Не прошло и четверти часа, как олени оказались на лайде между чумами. Тут настало время поработать мужчинам.
И Юси, и Алю несли с собой ременные арканы — тынзяны. Тынзян плетется из оленьего сыромятного ремня в четыре пряди. Тынзян гладкий, красивый. По цвету он напоминает мамонтовую кость. В одном конце тынзяна — толстом конце, заплетено костяное кольцо. От этого места тынзян постепенно утончается. В тонком конце тынзян как карандаш. Сплести тынзян — искусство. Надо рассчитать и вес его, и длину, чтобы можно было кидать его без промаха.
Вот Юси разобрал тынзян на две части. Он сначала набрал в одну руку арканных колец, а потом разделил их между руками. В правую он взял половину колец, которую собирался бросать. В левой оставался резерв.
Я боюсь навлечь на себя гнев специалистов по метанию аркана своим неточным описанием техники броска, но ничего не поделаешь. Заранее прошу снисходительности у Гайрата Шафигулловича Абсалямова, исследователя северных национальных видов спорта, который ухитрился этому искусству счет и меру придать. Описать все надо. Правой рукой оленевод бросает часть аркана с таким расчетом, чтобы его петля оказалась над бегущим животным. В зависимости от того, где окажется олень, пастух или прибавляет длины летящему аркану, отпуская петли из левой руки, или же, наоборот, приостановит его полет. Левой же рукой он управляет направлением полета тынзяна — передвигает его вправо и влево, вверх и вниз. Он надевает левой рукой петлю аркана на оленя. Тынзян в руках мастера можно сравнить с сачком опытного аквариумиста. Как сачком выхватывается из аквариума рыба, так пастух тынзяном достает из стада нужное животное. Пастухи могут по желанию поймать оленя за одну ногу, пропустив его через петлю тянзяна, сделать так, что он сам зацепится за петлю тынзяна рогом, поймать его за шею или даже за туловище. Пастухи могут бросать тынзян не только на оленей. Мальчишки лет шести ловят тынзяном ручных оленей и собак, набрасывают тынзян на колышки и головки нарт.
— Аррь, аррь! — крикнул Юси и махнул рукой вперед, в сторону того оленя, которого он хотел поймать.
Собаки понеслись вперед, стараясь прижать оленя к хозяину. Животные сделали круг — и вот они мчатся прямо на Юси. Старик делает резкий бросок, тынзян зависает над оленем. Мгновение — и здоровый бык останавливается как вкопанный. Быков ловить сравнительно легко. Важенок — труднее. Важенки подвижнее и резко меняют направление и скорость бега.