ерь к трем Саперам. Еще-что-нибудь там сделаем.
Тогда две нарты запрягли. В них четырех оленей запрягли. К трем Саперам пошли. Пришли они. Тогда Чизе-вэсу поймал старую важенку и ее ведет. Самая старая важенка это, за которой все олени привыкли ходить. За ней все олени пошли, которых она родила. Весь род ее пошел за ней. Тогда к своей нарте эту важенку привязал. Поехал так. Большое стадо за ним пошло. Говорит Чизе-вэсу товарищу:
— Как три тысячи отсчитаешь, то остальных ты отгоняй.
Так они сделали. У Санеров три тысячи оленей взяли. Когда к своим чумам пришли, то тогда говорит Чизе-вэсу:
— Ты, Мянг-вэсу, этих оленей себе бери. У меня и так есть олени.
Так они сделали. Теперь у Мянг-вэсу стало три тысячи оленей.
Так жить стали.
Один раз Чизе-вэсу опять пришел. Говорит:
— Когда первый раз пришел, то говорил, что мне подчиняться будешь. Теперь мы к Тасинянгы-вэсэку пойдем.
На другую сторону реки они пошли. Сколько-то шли, там чум увидели. В этот чум они зашли. Там Тасинянгы-вэсэку сидит.
Говорит:
— Кто такие вы?
— Из леса мы. Здесь рядом мы ходим. Бедные мы люди. Ищем мы, может быть, нам кто-нибудь оленя даст.
Поели они. Теперь стемнело. Ничего не говорит Тасинянгы-старик, даст или нет бедным людям оленя. Ничего им не дает. Потом тихонько говорит своим сыновьям:
— Эти люди, наверное, воры. Оленей сторожите хорошенько.
Тогда те двое приезжих встали, наружу пошли. Свои нарты найдя, прочь поехали. Совсем светлая эта ночь. Луна светит большая. Светло.
Тогда увидел Чизе-вэсу, что передняя часть стада отошла маленько. Он тихонько тогда впереди ее поехал, этих оленей за собой повел. Три тысячи оленей всего пошло. Сзади их тихонько Мянг-вэсу поехал. Так их погнали.
Скоро они приехали к своим чумам. Тогда там говорит Чизе-весу:
— Может быть, ты этих себе возьмешь?
Мянг-вэсу говорит:
— Этих ты себе бери. У меня есть. Больше не надо.
— Нет. У меня тоже есть. Пускай эти твои будут.
Так сделали. Стадо у Мянг-вэсу теперь шесть тысяч оленей.
Опять просто живут. Погода стоит очень ясная. Снега нет. Приезжает как-то Чизе-вэсу и говорит:
— Наверное, мы с тобой теперь попасться можем. По нашим следам теперь прийти могут, раз снегом их не замело, погода стоит ясная. Я сейчас пойду. Ты мне маленькие саночки дай и одежду самую плохонькую.
Самую плохую малицу он надел. Лицо свое золой испачкал. Так пошел. Смотрит, видит — следы видать. Кто-то на двух нартах шел. Первый четыре оленя держит. Это сам Тасинянгы-старик едет. За ним его три сына идут. Увидев их, Чизе-вэсу тогда спрашивает:
— Кто вы такие, чего ищете?
— У нас олени пропали. Мы по следу идем.
Тасинянгы-старик говорит:
— Ты кто такой? Чего ты ищешь?
— Я бедный человек. Ищу спрятанную осенью рыбу, чтобы ее домой везти. Может быть, я вам помогу?
Тасинянгы говорит:
— Этот человек, верно, дорогу знает. Он может нас повести. Давай мы тебе дадим пока нарту. Ты один съезди. Мы тебя здесь подождем.
Это сказав, ему свою упряжку дает. Поехал на ней Чизе-вэсу. Те за ним пошли. В другую сторону их повел Чизе-вэсу. Он налево свернул. Сам сзади слышит только голос:
— Я вам говорил, что это вор, наверное. Теперь нас опять обманул.
Сначала в свой чум приехал Чизе-вэсу. Потом к Мянг-вэсу он пришел, говорит:
— Мы с тобой вместе не будем теперь жить. Ты пойдешь туда, откуда пришел.
Тогда ушел Мянг-вэсу в свою землю.
Однажды на это место Чизе-вэсу пришел. Видит он, только один чум стоит. Только одна нарта возле этого чума стоит. Четыре оленя в эту нарту запряжены. Слышит Чизе-вэсу голоса в этом чуме. Разговаривают громко:
— Ты же был бедный сперва, — это Тасинянгы-старик говорит, — Откуда у тебя олени? Откуда у тебя такое богатство?
Отвечает Мянг-вэсу:
— Если рассказать, то лахнаку будет.
«Как бы он меня не выдал», — тогда Чизе-вэсу думает.
Сам гусь снял, на нарту бросил. Как бросил он свой гусь на нарту, которая была прислонена к чуму, то затрясся чум, и те двое от своего разговора отвлеклись.
Тогда заходит Чизе-вэсу в чум, видит, правда, двое сидят. Тогда говорит Чизе-вэсу:
— Тасинянгы-старик, зачем тебе знать, откуда у него олени? Он был бедный сначала. А у тебя было столько оленей, что ты богатый был. Я тогда вам поровну оленей сделал, чтобы не было бедного и богатого, чтобы все одинаково хорошо жили. Мянг-вэсу, а теперь тебе говорю: на Евай-сале уходи. Там будешь жить. Я там сидеть буду, где начало Обь берет, там, где Яу-Мал. Ты, Тасинянгы-старик, уходи на север, на Ямал. Так живите.
Так сделали.
Вот и чумы. Юси вовремя кончил рассказ. Наши упряжки останавливаются сзади конусов ненецких жилищ. Нас ждут. Все три чума подняли в нашу честь флаги из дыма. К встрече готовятся, печки топят.
Из чума вышли трое мужчин, к нам идут.
— Ань-торова, — произнес, подходя, невысокий мужичок с реденькой бородкой.
— Ань-торова, ань-торова, Поду, — ответил, широко улыбаясь, Юси.
Другие двое молча пожали нам руки и принялись выпрягать оленей.
На стойбище было всего три семьи. Бригадир рыбаков Поду с женой и сестрой Татьяной, которой так интересовался Алю, и еще двое парней, сыновей Поду. Молодые ребята, только из армии пришли.
Юси явно чувствовал себя не в своей тарелке. Никак не мог приступить к обязанностям свата. То ли молодцов стеснялся, то ли позабыл, как это делается.
Во всяком случае он не должен был сидеть сиднем и пить чай кружку за кружкой, а обязан был говорить без умолку. Насколько известно, у других ненцев заведено, что сват приезжает с посохом или на худой конец с деревянным крюком для котла. Сват должен еще от входа спросить у отца невесты, а в данном случае у брата, не просватали ли еще девицу. Вообще-то все переговоры велись с родителями девушки. Если родителей не было, то с ее братьями.
Относительно гыданских ненцев ясности в этом вопросе не было, а Юси, судя по всему, не намеревался ее внести. Сват должен был выяснить, отдадут ли за его протеже девушку, а потом яростно спорить о выкупе. Для этого, собственно говоря, посох с крюком и употреблялись. Родич невесты вырезал на них зарубки, соответствующие размерам калыма, а сват стесывал их, чтобы выкуп поуменьшить. Все дело здесь было в выносливости. Кто первый дрогнет, тот и проиграл. Порядочные сваты, судя по рассказам, нередко работали целыми неделями. Отец невесты потушит огонь, ляжет спать — знак, что переговоры не состоялись, — тогда сват уезжает. Дня через два он возвращается и опять начинает уговаривать. Сколько бы ни артачился родитель, в конце концов сват измором возьмет. Так же и с выкупом. Добром попусту не бросались. Отстаивали его до последнего. С приданым, правда, было просто. Невеста привозила все, что надо было для жизни. Потом и калым, в общем-то постепенно возвращался. Молодая хозяйка нет-нет да и заглядывала к родителям, а те давали ей то пару оленчиков, то шкуры, то мясо. Поездит, поездит молодая жена — и все данное за нее обратно привезет. Юси оказался со всех точек зрения сватом никудышным.
Юси налился чаем наконец и буркнул, отвечая на заинтересованный взгляд Поду:
— Там Алю Яр с Енисейской стороны со своим стадом стоит. Мое тоже караулит.
— Чего сюда-то пришел? — изумился Поду.
— Твою сестру замуж брать хочет, — бухнул Юси.
— Меня? — откликнулась средних лет миловидная женщина, сидящая с шитьем на гостевой половине.
— Тебя, — сумрачно подтвердил Юси.
Татьяна тут же забрала шитье и пошла из чума. Хоть в этом обряд был соблюден. Невеста немедленно высылалась из чума, в который приходили сваты. Как истолковать ее поведение в данном случае, было не ясно. С одной стороны, уйдя, Татьяна демонстрировала то, что она позволяет рассматривать себя как невесту. Значит, отчасти дело было на мази. Но это, если следовать старинным канонам. А если вполне современная Татьяна этим демонстрировала свое нежелание даже слушать о сватовстве, как теперешние женщины?
Юси был явно в неведении. Растерян был и Поду. Только его парни веселились. Они подмигивали друг другу и пересмеивались.
— Не знаю, что и сказать, — наконец заявил Поду.
— Может, самого сюда прислать? — нерешительно предложил Юси.
— Вот-вот, — обрадовался Поду. — Пускай сам приходит… Однако, чего немолодой человек будет стадо караулить, если парни на стойбище есть, — добавил он, спохватываясь. Видно, соблюдение приличий и ему было необходимо… — Парни, — обратился он к сыновьям, — к стаду идите. Его караульте. Алю пускай сюда идет.
Меньше чем через час явился Алю. Он ввалился в чум Поду и принялся за чай в глубоком молчании. Чум Поду напоминал ковчег. Теперь к его собственным собакам прибавились еще юсины и паннины песики. Кроме Поду с супругой и тремя малолетними сыновьями, братьями парней, которые караулили стадо, здесь сидели Алю, мы с Геннадием Емельяновичем и Юси с Панной.
Алю ел да ел, не останавливаясь, а все молчали. Первым не выдержал Юси:
— Вот сказал я, что жениться. хочешь, — признался он Алю.
Тот продолжал молча есть.
— Лучше сам у Татьяны спрашивай, — поддержал Юси хозяев. Только тогда Алю поднял глаза на свата:
— Тогда зачем мне сват нужен?
— Не нужен, правда, — с облегчением торопливо подтвердил Юси. Видно, роль свата при всей ее почетности его тяготила.