азы каждой части с первоначальной высокой нотой тоже слегка изменился. Сначала скачок от низкого ля к высокому на восьмых долях происходил на односложном слове – fort (вперед) во второй строфе, Stich (буквально «жало» или «клык») в четвертой. При пересмотре более низкая тесситура – основной диапазон – позволила Шуберту сделать высокие ноты более агрессивными, менее вписанными в мелодическую линию, высота тона придаёт словам fort и Stich дополнительную пронзительность, совпадающую с обозначением темпа как stark (сильный), добавленным Шубертом над записью вокальной партии.
Стихотворение начинается с парадокса – парадокса обсессивно-компульсивного состояния скитальца: «только когда я лёг отдохнуть, я почувствовал усталость». Неприветливость пути подстегивала его, было слишком холодно, чтобы останавливаться, ветер его подгонял. Темп здесь обозначен словом mässig (сдержанный), поэтому для ощущения усталости не используются ни замедленность, ни статика. Напротив, фортепьянное вступление воплощает стремление продолжить борьбу. Есть, вероятно, более корректные с технической точки зрения и более исчерпывающие способы описать, что происходит в этих шести тактах. Но что до меня, я каждый раз слышу музыку, передающую попытку подняться, болезненное усилие, – за счёт интервалов, сыгранных правой рукой: увеличенная пятая (он тянется вверх), четверть (опять ложится), еще одна более высокая увеличенная пятая доля (опять тянется), мажорная треть (опять сдается) и затем лишь восьмая, устанавливающая иллюзорную мажорную тональность (ля-мажор), пока песня не вернётся в основной ключ – в ре-минор. В этом тягостном борении каждый пик имеет свой характер и свое значение. Крутое вокальное завершение каждой части – строк «Буря толкала меня вперёд» и «Вонзает жгучее жало» – дает представление о скитальце, пусть утомленном, но ещё способном выказать силу, в атлетичном, ободряющем подъеме голоса. В двух последних строфах – второй части песни – этот вокальный образ сочетается с другим: поэтическим образом червя, жалящего в неподвижности отдыха. Я всегда принимал этого червя как должное. Возможно, где-то у меня в подсознании он оправдывается английской пословицей о «черве, который ужалит», хотя это и не совсем сюда подходит, или невидимым червем, подтачивающим больную розу у Блейка.
39-й рисунок из «Песен невинности и опыта, показывающих два противоположных состояния человеческой души» Уильяма Блейка. Гравюра, около 1825–26 гг.
Здесь Wurm, однако, не совсем червь в современном смысле слова, скорее некое создание вроде тех, что упомянуты в «Беовульфе». Это змея или даже дракон, Lindwurm, германской мифологии, который коварно извивается на скользящем pianissimo музыки, подготовляющем восходящую градацию голоса на словах о его «жале».
Если вначале музыка играет с нами, звучит довольно тихо, piano, как бы теряя силу от повторения, то финальный аккорд фортепьянной партии с пометкой о паузе над ним, может внушить мысль о переутомленном спутнике, который наконец засыпает в хижине, где он нашёл приют, и просыпается от весенних грез в следующей песне.
У Мюллера есть интригующая подробность в строках о хижине, где засыпает скиталец. Это «тесный дом угольщика», и угольщик – первый прозаический персонаж среди мрачных и странных действующих лиц цикла, с тех пор как мы встретились с отцом девушки во второй песне. Стоит зима, и дом или, скорее, хижина, пустует, но неслучившаяся встреча с отсутствующим работником усиливает ощущение изоляции, в которой находится герой. Угольщики часто бывали одиночками, жившими и работавшими сами по себе, поэтому хозяин хижины – двойник скитальца, как и шарманщик, который появится в последней песне. О таком человеке рассказывает басня Эзопа: «Угольщик работал в одном доме; подошел к нему сукновал, и, увидев его, угольщик предложил ему поселиться тут же: друг к другу они привыкнут, а жить под одной крышей им будет дешевле. Но возразил на это сукновал: “Нет, никак это для меня невозможно: что я выбелю, ты сразу выпачкаешь сажею“»[19].
Басня Эзопа напоминает о визуальном контрасте, который чернота угольщика вносит в ослепительную галлюцинаторную белизну зимнего странствия, предвещая цвет ещё одного будущего спутника – вороны, и такой контраст без слов всегда налицо во время концерта: белые и черные клавиши фортепьяно, чёрный цвет самого инструмента, чёрный и белый цвета строгого костюма певца.
Почему Мюллер вводит призрак угольщика в малонаселенный мир своего поэтического цикла? Мы можем воспринять персонаж буквально: это изготовитель чрезвычайно важного материала в доиндустриальную эпоху, без которого были бы невозможны плавка металлов и производство железа. Дерево горит при значительно более низкой температуре, чем уголь. На протяжении тысячелетий угольщики жили в лесах, занимаясь своим ремеслом там, где под рукой было сырье, складывая большие конические поленницы вокруг столба, покрывая их торфом или глиной, поджигая снизу и затем следя за гореньем и подправляя сооружение. Дерево перегорало в уголь, выделяя влагу и втрое теряя в объёме. Процесс мог занимать недели, ремесло требовало особых познаний и навыков. Иногда угольщики обзаводились семьей и вместе с ней кочевали с места на место. Члены семьи работали где придется и приносили угольщику еду. Работа носила сезонный характер, поэтому хижина угольщика в «Зимнем пути» пуста. Такие хижины – что-то вроде шалаша, очень примитивное жилище – были разбросаны в пространстве и времени по разными областям континента и разным тысячелетиям, это архетипический доисторический вид жилья самой элементарной формы, сохранявшейся непрерывно с каменного века. Простейшую коническую постройку вроде той угольной кучи, складывать которую и было ремеслом угольщика, образовывали примерно двенадцать шестов, поставленных в круг. Наклоненные к центру и скрещенные наверху, как в вигваме, они образовывали каркас, который покрывался торфом, шкурами, тростником или тканью. Как раз именно «тесное» обиталище, с грубой кроватью из досок и сена, едва ли что-то большее. Для обогрева у входа разводили небольшой костёр из углей. К хижине могли пристраиваться маленькие сени с деревянной дверью или завесой из мешковины, чтобы помещение не продувалось.
В 1820‐е годы пережигание дерева на уголь стало архаичным занятием, угольщики оказались на предельном общественно-историческом рубеже. Многие из них были одиночками, большинство, по крайней мере, держалось на отдалении от социума. Глядя с нынешних позиций, можно сказать, что их промысел уже пришел в упадок. Вытеснение древесного угля коксом было одной из черт индустриальной революции, темпы которой в середине XVIII столетия в Европе возросли, и в конце концов, по словам историка-экономиста Тони Ригли, она привела к освобождению человека от каторги органической экономики. Разработка залежей таких веществ, как каменный уголь, а затем нефть и газ, покончила с традиционной ограниченностью ресурсов в эпоху, когда начал возникать современный мир, каким мы знаем его теперь. К 1788 году две трети доменных печей в Британии работали на коксе.
В Англии и Уэльсе перемены в использовании источников энергии с 1560 по 1860 год выглядят потрясающими:
На вертикальной оси количество потребляемой энергии на человека в мегаджоулях. Единицей обозначен каменный уголь, двойкой – вода, тройкой – ветер, четверкой – древесина, пятеркой – тягловый скот, шестеркой – человеческий труд.
Немецкоязычная Центральная Европа, конечно, сильно отставала от передовой Великобритании в плане подобных изменений, но уже в 1810 году Фридрих Крупп строит первый сталелитейный завод в Эссене и к 1816 году закладывает основы того, что в течение XIX века превратится в крупнейшую мировую промышленную компанию.
Все это придаёт нашему не появляющемуся на сцене угольщику символическое значение в культуре, где создавался «Зимний путь», вне зависимости от того, думали Мюллер и Шуберт о ремесле и судьбе таких рабочих или нет. Рабочий-угольщик – воплощение традиционного хозяйствования. Живший в глубине древнего леса, он вызывает щемящее чувство: вспомним, как важен был лес для самосознания германцев со времён Римской империи. Наш угольщик стоит на границе современного индустриализма и исчезновения своего промысла.
Вживаясь в столь сложное и богатое перекличками произведение, как «Зимний путь», подходишь к нему с самых разных сторон, в том числе – и задаваясь вопросом, что значит «Зимний путь» для нас, какое послание он несёт – точно письмо в бутылке из 1828 года. Как связан цикл Шуберта с сегодняшними заботами и тревогами? Какие отношения возникают между ним и нами, пускай и самые неожиданные? Угольщик Мюллера в этом отношении особенно интересен. Для чего бы он ни предназначался у Мюллера или Шуберта, на что бы ни указывал, нельзя отрицать, что его присутствие в стихотворении требует объяснения. Почему хижина угольщика, а не шалаш пастуха или просто любой домишко? Отчасти этот образ воздействует на нас из-за мысли об уже утраченном образе жизни и изменениях в экономике. Может быть, другой, глубже запрятанный, неожиданный смысл образа – зашифрованное политическое послание, исходящее от Мюллера, которое перенял Шуберт.
В зимнюю пору посленаполеоновской реакции, направдляемой Меттернихом, в немецких государствах – например, в подчиненном Пруссии Дессау, родном городе Мюллера, так же, как в столице Габсбургов, Вене, городе Шуберта, политические узы – на межличностном и общенациональном уровне – были непостоянны, сложны и держались в тайне. Континентальные державы, отразившие натиск Наполеона на монархии традиционного типа, – Пруссия, Австрия, Россия – в сентябре 1815 года договорились составить пресловутый Священный союз, призванный к «увековечиванию светских установлений» и исправлению их «недостатков» посредством «справедливости, любви и мира». Альянс четырёх в ноябре 1815 года и Альянс пятерых, сформированный на Ахенском конгрессе осенью 1818 года, ввёли в игру Британию и реставрированную французскую монархию Бурбонов, хотя несогласие англичан в Ахене с предложенным императором Александром I «всеобщем соглашении о гарантиях» показало хрупкость международных попыток противостоять демократии, революции и светскому духу. В 1819 году произошли студенческие бунты в Германии, убийство плодовитого консервативного драматурга Августа фон Коцебу студентом, исключённым из университетского братства,