Eiszeit – ледниковый период:
«И вот я приветствую тебя в твоём древнем и святом отечестве уже не в стиле этой книги, автор которой стал для меня незнакомцем, шутливый, предающийся игре; нет, серьёзно и кратко. Ибо Великий пост европейского мира, его Пасхальная неделя страстей, предвосхищающих спасение, не терпит равнодушного пожимания плечами или извинений мимоходом. Тот, кто не в силах действовать в наши дни, может лишь молчать и скорбеть».
В последующие годы у Мюллера было больше столкновений с цензурой в Австрии и германских государствах. Во вторую часть «Песен валторниста» (Waldhornistenlieder), где напечатана и окончательная редакция «Зимнего пути», Мюллер включил некоторые из «Товарищеских и застольных песен» (Gesellschafts– und Trinklieder) с политическими намеками. Некоторые из них были запрещены в Дессау. Восхищение Байроном увенчалось у Мюллера переводом с английского языка биографии этого поэта-радикала, напечатанной в Taschenbuch Urania в 1822 году. Именно из-за этого текста «Уранию» 1822 года запретили венские цензоры. Первые 12 стихотворений «Зимнего пути» входили в состав следующего выпуска этого журнала – за 1823 год. Так что зимний цикл Мюллера попался на глаза Шуберту в сильно политизированном контексте.
Теперь, наконец, вернёмся к угольщику. Нам становится понятно, почему он упомянут в «Отдыхе», мы можем расшифровать его значение. Он не просто рабочий-кустарь, живущий на свирепом ветру социально-экономических перемен, он еще и карбонарий, что по-итальянски буквально значит «угольщик», член тайного общества, чьи красный и чёрный цвета внушали страх габсбургскому правительству и были частью итальянского пейзажа 1820‐х годов, к которому отсылал читателя Мюллер. Его «тесный дом» – это baracca, «хижина», в каких собирались члены этого тайного общества для совершения таинственных обрядов, связывавших их между собой. Изгнанник Байрон вступил в ложу карбонариев в Равенне в 1820 году. Для Мюллера и Шуберта карбонарии были олицетворением приверженности конституционному правлению и сопротивления реакционным целям, которые преследовал Священный союз и его сторонники по всей Европе. Они-то и были те, кто, по словам Мюллера в письме к Аттербому, могли действовать, могли сражаться. «Зимний путь» Мюллера и Шуберта был тихой скорбью, уделом тех, кто не мог действовать.
Когда перечитываешь «Отдых», поёшь эту песню, ощущаешь мятежную ярость, прежде не замеченную, свидетельство подавленной энергии и боли тех, кто не отваживался на действие:
Auch du, mein Herz, im Kampf und Sturm
И ты, моё сердце, в борьбе и буре
So wild und so verwegen
Дикое и отважное,
Fühlst in der Still erst deinen Wurm
В покое чувствуешь впервые, как твой червь
Mit heißem Stich sich regen.
Вонзает жгучее жало.
Весенний сонFrühlingstraum
Ich träumte von bunten Blumen,
Мне снилось яркие цветы,
So wie sie wohl blühen im Mai,
Цветущие в мае,
Ich träumte von grünen Wiesen,
Мне снилось зелёные луг
Von lustigem Vogelgeschrei.
И радостный птичий крик.
Und als die Hähne krähten,
И когда прокричали петухи,
Da ward mein Auge wach;
Я открыл глаза:
Da war es kalt und finster,
Было холодное и темно,
Es schrieen die Raben vom Dach.
Вóроны каркали на крыше.
Doch an den Fensterscheiben
Но там, на оконном стекле,
Wer malte die Blätter da?
Кто нарисовал те листья?
Ihr lacht wohl über den Träumer,
Вы смеетесь над мечтателем,
Der Blumen im Winter sah?
Который видит цветы зимой!
Мне майское снилось утро,
Мне снились цветы на полях.
Мне ясное снилось небо
И песенки птичек в лесах.
Пропел петух полночный,
И я очнулся вмиг.
Кругом и мрак, и холод,
Да воронов слышится крик.
Кто окна ледяными
Листочками разубрал?
В насмешку, что ль, надо мною,
Что я всё цветы видал?
Ich träumte von Lieb’ um Liebe,
Мне снилось, что вернулась любовь,
Von einer schönen Maid,
Снилась прекрасная девушка,
Von Herzen und von Küssen,
Объятья и поцелуи,
Von Wonne und Seligkeit.
Радость и блаженство.
Und als die Hähne krähten,
И когда прокричали петухи,
Da ward mein Herze wach;
Сердце моё пробудились,
Nun sitz’ ich hier alleine
И вот я сижу один
Und denke dem Traume nach.
И думаю о своих грехах.
И новый мне сон приснился:
Пришла ко мне она.
Жмёт к сердцу и целует,
Любви и красы полна.
Пропел петух вторично
И вновь разбудил меня.
Сижу и вспоминаю
Свой сон улетевший я.
Смотрю в окно на листья,
А мысль твердит своё:
Когда же вы оживете,
Когда обниму я её?
Многие узоры мороза обладают невыразимой нежностью и хрупкой прелестью[20].
Для исполнения этой песни нужно сперва решить, как играть фортепьянное вступление. Мы опять слышим призрачный мажор, тональность сладкой грезы и памяти о былом, как в начале «Липы» («В её тени я видел так много сладких снов») или как тогда, когда она возникает в связи с безудержным порывом освобождения в «Воспоминании» («Иначе ты приветствовал меня, Город непостоянства!»). Эта навязчиво повторяющаяся нежная ритмическая фигура фортепьянной партии на последней строфе «Липы» («Теперь я во многих часах пути от того места»), звучит двенадцать раз, наводя на мысль о музыкальной шкатулке, о машинальных, словно в трансе, игре и пении. Конечно, этот ритм становится основой для триоля в следующей песне «Поток». Сладостное, даже приторное начало «Весеннего сна» написано совсем иначе, однако здесь опять возникает искушение уцепиться за сходство с музыкальной шкатулкой, музыкальной конфетной коробкой – особенно для контраста с мрачностью предыдущей песни: отрывистые удары первой ноты, танцевальное обозначение размера как 6/8, изящный прыжок шестой доли, повторы кружащегося движения и вздох апподжиатуры – опора ноты на ноту в начале второго такта. Все это наталкивает на пародийную трактовку, и если цикл исполняется в экспрессионистском духе, может показаться, что правильнее утрировать, давая тем самым понять публике и напоминая самому себе, что тут нет ничего реального. В конце концов на это есть намёк в самих стихах: можно сколько угодно мечтать о мае, полях, цветах и птицах, но выбор слова, характеризующего птичье пение, нарушает гармонию – что согласуется с «борьбой» между жаворонком и соловьем в «Воспоминании». Geschrei – это крик, вопль, визг, слово не самого спокойного и мирного характера. С другой стороны, не излишне ли подчеркивать пародию, которую Шуберт и так уже написал? Или, идя дальше, можно даже сохранить более наивное, тёплое, трогательное настроение мечты, и это позволит указать на символы любви из прежних песен: цветущий май в «Спокойно спи», отрадные луга, о которых помнит персонаж «Оцепенения». Разные исполнители или один и тот же исполнитель на разных выступлениях выбирают различные решения, различные пути.
В песни три музыкальных сегмента, три темпа, которые, повторяясь, сопровождают все шесть строф: etwas bewegt (нечто движущееся), piano и pianissimo – для мечты, schnell (быстро), движение от piano к forte – для пробуждения, langsam (медленно) и pianissimo для ощущений после пробуждения. «Весенний сон» – одна из тех песен, где повторение одной и той же мелодии на разных словах создаёт как затруднения, так и возможности. В первой строфе музыка уже довольно нежная, при её возвращении в четвёртой строфе усиливается это качество, эта чувственность: любовь взаимна, девушка прекрасна, говорится о поцелуях, сердце (Herzen), радости (Wonne), блаженстве (Seligkeit). На последнем слове мне всегда хочется задержаться, протянуть его в арпеджио, под перебор струн, чтобы подчеркнуть последний слог. У Шуберта это не совсем самоцитация, не тот случай, когда, например, Моцарт переносит немного из «Фигаро» в своего рода оперное попурри – сцену пиршества в «Дон Жуане». Однако само слово Seligkeit приводит на память шубертовскую песню с таким названием – «Блаженство» – и пританцовывающую, вроде бы одухотворенную, но на грани пародии, восторженность, которая воплощена в этой песне:
Freuden sonder Zahl
Радость без забот
Blühn im Himmelssaal,
В райских кущах живёт,
Engeln und Verklärten,
Шум священных крылий
Wie die Väter lehrten.
Словно шорох лилий.
O da möcht’ ich sein
Я мечту таю
Und mich ewig freun!
Быть скорей в раю.
Jedem lächelt traut
Горная страна
Eine Himmelsbraut;
Сладких нег полна,
Harf und Psalter klinget,
Арфы там играют,
Und man tanzt und singet.
Ангелы летают.
O da möcht’ ich sein,
Я мечту таю
Und mich ewig freun!
Быть скорей в раю.
Lieber bleib’ ich hier,
Здесь забот не счесть,
Lächelt Laura mir
Но останусь здесь,
Einen Blick, der saget,
Коль хоть раз Лаура
Daß ich ausgeklaget.
Не посмотрит хмуро.