«Благородный молодой человек, состоявший при дворе императора Карла V, влюбившись в некую красавицу, зашёл столь далеко, что сорвал, пользуясь и любовью, и силой, цветок её невинности. Когда это открылось, он был заключен в темницу, в особенности по той причине, что всё произошло в помещениях императора. Молодого дворянина приговорили к обезглавливанию. И затем, когда вечером ему сказали, что жизнь его окончится на следующий день, ночь была настолько ужасна для него, что утром никто не узнал приговоренного, приведенного из темницы перед лицо судьи, чтобы огласить приговор. Ибо страх так изменил его, что вместо прекрасного румянца, светлых волос, приятного взора и лица на загляденье он обрёл облик непогребенного трупа, и его волосы и борода поседели, как у семидесятилетнего. Император заподозрил, что его подменили другим преступником, и приказал провести расследование относительно того, как произошла столь внезапная чудесная перемена. Его желание воздать молодому человеку по справедливости сменилось жалостью, и он помиловал подсудимого, сказав, виновный уже понес достаточную кару».
Стюарт первого класса с «Титаника» Александр Литлджон до катастрофы и спустя шесть месяцев после неё
Авторитетный медик Пьер Франсуа Рейе в «Словаре медицинских наук» объяснял в 1812 году, что «пароксизмы ярости, неожиданные и неблагоприятные известия, частые головные боли, избыток сексуального возбуждения и тревога, как известно, вызывают преждевременное побеление волос». Скиталец в «Зимнем пути», как легко предположить, страдает от всех этих состояний. Споры о причинах внезапного поседения волос, этого засвидетельствованного во многих случаях явления, продолжаются по сей день. Наиболее правдоподобным объяснением сейчас кажется «острый эпизод рассеянной алопеции, при котором неожиданное побеление волос «за одну ночь» вызывается преимущественным выпадением пигментированных волос вследствие этого расстройства, предположительно, иммунного характера» (Трюб и Наварини в приложении к «Дерматологии»). Таким образом, неожиданное поседение больше не считается связанным со стрессом или беспокойствами. Человек с шевелюрой, в которой смешаны тёмные и седые волосы, в большей или меньшей степени стремительно теряет тёмные в результате аутоиммунной реакции и оказывается полностью седоголовым.
Но какой бы ни была физиологическая реальность, образ, использованный Мюллером, сообщает его стихотворению и песне Шуберта оттенок шутливого гротеска. Музыкальное присутствие ужаса здесь – не совсем то, чем оно кажется.
ВоронDie Krähe
Eine Krähe war mit mir
Ворона летела за мной
Aus der Stadt gezogen,
От самого города,
Ist bis heute für und für
И до сих пор непрестанно
Um mein Haupt geflogen.
Кружит над моей головой.
Krähe, wunderliches Tier,
Ворона, удивительное животное,
Willst mich nicht verlassen?
Ты не покинешь меня?
Meinst wohl bald als Beute hier
Ты и в самом деле хочешь
Meinen Leib zu fassen?
Разорвать потом моё тело?
Nun, es wird nicht weit mehr gehn
Осталось немного идти,
An dem Wanderstabe.
Мне, опираясь на посох,
Krähe, lass mich endlich sehn
Ворона, покажи мне наконец
Treue bis zum Grabe!
Верность до гроба.
В путь меня печальный мой
Ворон провожает.
Все кружится надо мной,
Все вокруг летает.
Ворон, странный ты какой!
Ты о чем хлопочешь?
Или труп холодный мой
Поклевать ты хочешь?
Да, тебе недолго ждать,
Тают мои силы.
Дай хоть ты мне увидать
Верность до могилы!
Липпи Хедрен на рекламном снимке для «Птиц» Альфреда Хичкока (1963)
Шуберт, Франц, каркал в последний раз. 26 июля 1812 года.
Написано хористом Шубертом на его партитуре альта в До-Мессе Петера фон Винтера.
В музыке, соединяющей эту песню с предшествующей, «Сединами», происходит едва одолимое пространственное перемещение. «Седины» заканчиваются в самом низу фортепьянной дуги, описанной в предыдущей главе. Теперь в «Вороне» музыка взрывает вверх. Нас потрясающим образом дезориентирует высокий голос в фортепьянной партии, невесомой, галлюцинаторной. Мы поднимаем взгляд и видим птицу, но мы и сами в воздухе вместе с ней, вознесенные музыкой.
Когда мы с режиссером Дэвидом Олденом в 1997 году делали фильм об этом цикле, Олден придумал образ, усиливающий это ощущение. Скиталец вроде бы показан с птичьего полета, полёта ворона, но его чёрный плащ развевается как крылья, и головокружительной танец камеры смешивает объективное и субъективное, наблюдающего и предмет наблюдени. Скиталец становится вороной, и все зрители тоже.
Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что такой монтаж соответствует чему-то, что уже есть в стихотворении и чему музыка только придаёт более высокое звучание – а именно, смутной потере идентичности, ясного различения между собой и другим. Я не уверен, что вполне оценил находку режиссёра тогда, когда снимался фильм.
На человека падает тень птицы, кружащей над головой, ждущей падали. Однако если человек – добыча, был ли он охотником, преследующим цель: находящим путь в темноте по звериными следам («Спокойной спи»), ищущим «ее следы» («Оцепенение»)? Не указывает ли его близость к птице, с которой он запроста разговаривает, обращаясь: Wunderliches Tier, «удивительное животное», – на некоторое отождествление, на размыкание барьеров, подчеркнутое головокружением, передаваемым музыкой? Он оказывается вверху, там же, где и ворон, он смотрит вниз, как и мы вместе с ним.
Художник Люсьен Фрейд в раннем автопортрете с успехом пользуется тем же ощущением таинственного родства. Белому перу в руке служит изящной антитезой фигура человека в шляпе, видная в окне на заднем плане, антитезой чёрного и белого, и перо выглядит странно оптимистично, благодаря вертикальному положению и светлому цвету, а вот тёмная фигура слегка пугает. Есть автобиографический подтекст: Фрейд поведал, что это перо, данное ему возлюбленной. Но интереснее всего птица на заднем плане. Я не могу утверждать, что это ворона, хотя она и похожа на кого-то из вороновых. Черно-серый окрас напоминает серую ворону, и есть соответствия между изображением птицы и фигурой художника на переднем плане: те же чёрные и серые пятна и белое перо. Благодаря этому возникает множество сменяющихся значений: человек как птица, или человек противопоставлен птице, или это выражение уязвимости, жесткости, неловкости.
Монтаж в фильме Дэвида Олдена по «Зимнему пути», созданный в юбилейном, 1997 году
Ворон хорошо известен как дурной вестник в литературе и визуальных искусствах. Гравюра «Женщина на краю бездны» Каспара Давида Фридриха (1803) устрашает своей мрачностью. Возможно, гравюра сделана как фронтиспис книги собственных стихов Фридриха.
Персонаж гравюры – своеобразный женский двойник героя «Зимнего пути»: она одинока на фоне унылого ландшафта и окружена эмблемами бренности, изоляции и смерти. Только змея отмечает её судьбу как специфически женскую, судьбу Евы, Эвридики и Клеопатры. Героиня стоит на грани саморазрушения.
На первый взгляд, картина Фридриха «Егерь в лесу», начатая летом 1813 года и вывешенная в марте следующего на выставке патриотической живописи в Дрездене, кажется романтической работой, типичной для этого художника: скиталец посреди леса, спиной к зрителю. Такая обращенная спиной фигура, Rückenfigur, была излюбленным мотивом Фридриха. Однако на переднем плане изображена сидящей на пне ворона, зловещая, выжидающая. Ясно, что человек заблудился, он французский егерь, затерявшийся в немецком лесу, и если это 1813 год, то он принадлежит к отступавшей из России армии. Смерть солдата в снегах – вот чего ожидает ворона и что она предвещает. Первый владелец картины, принц Вильгельм Мальте Путбусский описал сцену так: «Это зимний пейзаж. Всадник, потерявший лошадь, идёт навстречу смерти, и ворон прокаркивает ему погребальную песнь». Вероятно, птица растерзает труп, поэтому между персонажем и ей устанавливается мрачная связь. Находясь под угрозой столь ужасной участи, солдат сам превращается в животное, чьи следы на снегу выдают в нем преследующего добычу. Принц Вильгельм Мальте был отпрыском древнего славянско-рюгенского рода и с 1815 года успешно правил Рюгеном под высшим суверенитетом Пруссии, будучи местным государем Каспара Давида Фридриха и его покровителем. Вильгельм Мюллер, что интересно, нанес продолжительный визит в Рюген в 1825 году, опубликовав пользовавшийся влиянием на современников поэтический цикл «Раковины с острова Рюген» (Muscheln von der Insel Rügen) в 1827 году. Однако непохоже, что он видел картину, хотя этого и нельзя узнать наверняка. Но тематическая перекличка между картиной и «Зимнем путём» Мюллера, конечно, весьма соблазнительна.
Каспар Давид Фридрих, «Егерь в лесу». Рисунок, 1814
Что можно сказать о воронах? Они принадлежат к семейству вороновых, к отряду воробьинообразных, Passeriformes, – певчим птицам, или, точнее, воробьиным. Большой подкласс вороновых, около трети, составляют так называемые настоящие вороны – грачи, вóроны, галки и вороны. Даже из формального наименования видно, что различия не так велики, особенно между воронами и вóронами. Последние принадлежат к семейству ворон, первые, наоборот, к виду Corvus, что буквально на латыни означает «вóрон». Большего или меньшего размера, более или менее склонные к стайной жизни, несходные по тону полёта и крику, «черноперые птицы вида Corvus населяют почти все обитаемые части суши», – писал в 1926 году американский натуралист Фрэнк Уорн. «Различаясь до некоторой степени размером и повадками в разных областях, климатах и в естественных средах разного рода, эти птицы, как правило, сохраняют один и тот же цвет, чёрный с лоском, и, зовись они воронами, вóронами, галками или грачами, их всюду отличают от других инстинктивная хитрость, осмотрительность, ум и находчивость». И современные исследователи признают за воронами замечательный ум: по соотношению объёма головного мозга и общего объёма тела они ближе к приматами, чем к другим птицам. Уже во времена Плиния Старшего отмечались вороньи хитрость, способность подражать человеческой речи и изобретательность в сложных ситуациях. История из Плиния о вороне, бросавшей камни в кувшин, чтобы уровень воды поднялся и можно было пить, встречается также у Эзопа. Вороны жили вблизи человеческих поселений с незапамятных времен, их упоминание в мифах отражает этот факт. Они появляются в Библии, где Ной выпускает ворона как вестника из ковчега, вóроны приносят пищу Илии в пустыне, и в норвежском фольклоре. Коренные жители Северной Америки называли племена по тотему ворона. Александр Великий неразумно пренебрег предостережениями прорицателей, когда наткнулся на стаю умиравших ворон у ворот Вавилона. Кажется, во всех культурах мы найдём багаж рассказов о воронах и их мудрости. Своей древностью впечатляют наскальные изображения