с другом, певцом Фоглем, поездку в верхнюю Австрию, но при этом регулярно посещал венского врача Августа фон Шеффера. 18 ноября Иоганна Лутц написала из Вены в Италию своему жениху, Леопольду Купельвизеру, что «Шуберту вновь хорошо». 24 декабря Мориц фон Швинд, художник, близкий друг композитора, пишет Шоберу: «Шуберту лучше, скоро он опять обзаведется настоящими волосами вместо тех, что должен был сбрить во время сыпи. Он носит очень удобный парик». Скоро оптимизму пришёл конец. В марте 1824 года доктор Якоб Бернхард прописал новый режим лечения, включавший строгую диету и обильное потребление чая, однако к концу месяца Шуберт выражает отчаяние в письме Купельвизеру: «Представь себе человека, чьё здоровье никогда уже не поправится, который в отчаянии из-за этого поступает только все хуже и хуже, а не лучше. Представь, я повторяю, человека, чьи самые блистательные надежды погибли и для которого блаженство любви и дружбы лишь мука, и то в лучшем случае, человека, чей энтузиазм (по меньшей мере, побуждающий к чему-то) по отношению ко всему прекрасному вот-вот иссякнет, и я спрошу тебя, не есть ли он жалкое, несчастное существо?»
В апреле он испытывает мучительные боли в костях, в особенности – левой руки, страдает афонией – потерей способности речи. Некоторое время он не может ни играть, ни петь. К июлю 1824 года эти симптомы исчезли. В начале 1825‐го Шуберт опять оказывается в больнице – до июля. На протяжении всего остатка короткой жизни композитора его физическое состояние колеблется то в лучшую, то в худшую сторону, как и его настроение.
Практиковавшееся в те времена лечение ртутью не помогло. Двое медиков, наблюдавших Шуберта в последние годы, Йозеф фон Феринг и Эрнст Ринга вон Заренбах, были авторами книг о лечении сифилиса. Два пособия Феринга: «Лечение сифилиса ртутными притираниями» (1821) и «Сифилисотерапия» (1826) – дают представление о мучительных унижениях, которые претерпевал композитор помимо страданий от самой болезни. Никакого мяса, никаких углеводов. Ни молока, ни кофе, ни вина – только вода и чай. Жарко натопленная комната (с температурой до 29 градусов) с плотно закрытыми окнами. Нельзя менять нижнее и постельное бельё, ни умываний, ни ванн, кроме очищения ротовой полости. На всем протяжении лечения пациент не должен выходить из комнаты. Мазь из жира и ртути втиралась в разные части тела через день. Ртуть применялась в такой концентрации, которую по нынешним нормам следует считать высокотоксичной, но на самом деле из-за непроизвольного вдыхания её количество в теле пациента было еще больше, чем предписывалось. Феринг рассматривает истории болезней: четыре успешных исцеления, одно лечение, завершившееся смертью пациента, по причине – полагает врач, – что тот проявлял строптивость, меняя бельё и употребляя вино.
Последний этап этого мрачного пути, видимо, начался 1 сентября 1828 года, когда Шуберт переехал в квартиру своего брата Фердинанда в Кеттенбрюккен Гассе, в тогдашнем венском предместье Ной-Виден. Ему посоветовал перемену обстановки новый врач фон Заренбах: похоже, расположение квартиры делало её более удобной для лечения ртутью. Шуберт чувствовал себя плохо, принимал лекарства. В начале октябре они с Фердинандом и парой друзей совершили пешую прогулку к могиле Гайдна в Айзенштадте, дорога туда и обратно насчитывала сорок миль. Неудивительно, что Шуберту стало нехорошо по возвращении, однако длительные прогулки часто предписывались при ртутной терапии. 31 октября композитор почувствовал недомогание от съеденной рыбы, как будто при отравлении, ему уже случалось жаловаться на подобные ухудшения состояния. По словам брата, начиная с этого дня, Шуберт ел очень мало. Он предпринял изнурительную трехчасовую прогулку 3 ноября, а 4‐го начал заниматься контрапунктом с музыкантом и преподавателем Симоном Зехтером. 9‐го он обедал у Шёнстейна, однако 11 ноября слег в постель. Лихорадочный бред сменялся короткими просветлениями, Шуберт работал над оперой «Граф фон Гляйхен» и правил верстку второй части «Зимнего пути».
12 ноября он написал последнее письмо:
«Дорогой Шобер,
Я болен. Я ничего не ел и не пил одиннадцать дней, я еле, пошатываясь, перехожу от кресла к постели и назад. Если я и съедаю что-нибудь, оно тут же выходит обратно.
Будь так добр, поддержки меня в этой отчаянной ситуации литературными средствами. Из Купера я прочел «Последнего из могикан», «Шпиона», «Лоцмана», «Пионеров». Если у тебя случаем есть что-нибудь еще из его вещей, я умоляю тебя оставить книгу в кофейне у фрау фон Богнер для меня. Мой брат, который сама добросовестность, обязательно передаст книгу мне. Или что-нибудь другое.
Именно в компании Шобера и находясь под его влиянием, как считается, Шуберт заразился сифилисом. Величайший специалист по Шуберту Отто Эрих Дойч кратко сообщает: «Шобер держался в стороне, вероятно, из страха перед инфекцией и не навестил друга в ноябре».
Помешательство на романах Джеймса Фенимора Купера, первого «представительного» американского писателя, согласно одному авторитетному мнению, охватило Европу в 1820‐е годы. «В каждом европейском городе, где я был, – писал художник и изобретатель Самюэль Морзе, – сочинения Купера в любом книжном магазине лежали на виду в витрине». Поэт и журналист Уильям Каллен Брайант попросил путешественника ввести его в курс современной европейской жизни. «Все читают Купера», – был ответ.
Хорошо известно, что Гёте был очарован Америкой, и это показательно для одного из мощных течений в жизни немцев. «Будь мы на двадцать лет моложе, мы отправились бы в Америку», – сказал поэт в 1819 году. Тогда же он читает отчёт Льюиса и Кларка об их экспедиции на американский Запад, а в 1823 – «Книгу очерков» Вашингтона Ирвинга. С 1824 года в Европе появляются переводы романов Купера, и Гете увлекается ими. Он делает записи о своём чтении:
«30 сентября – 2 октября 1826, «Пионеры»
15–16 октября – «Последний из могикан»
22–24 октября – «Шпион»
4 ноября – «Лоцман»
23–27 июня – «Прерия»
21–29 января 1828 – «Красный корсар».
О привлекательности для немцев Америки в целом и сочинений Купера в особенности, можно сказать вкратце словами Гете из его «Ксений» 1827 года, из эпиграммы «Соединенным Штатам» (Den Vereinigten Staaten), с характерным географическим соотнесением:
Америка, тебе живётся лучше,
Чем нашему старому континенту,
Нет у тебя полуразрушенных замков
И базальта,
Тебя не сотрясают изнутри
В нынешнее время
Бесполезные воспоминания
И тщетная борьба.
Фантастическая Америка была землёй обетованной, свободной от ограничительных политических мер и рутины, царивших в Европе с её грузом прошлого. В куперовских первобытных лесах, среди их героических коренных обитателей и грубых, неотесанных поселенцев бодрящий открытый воздух мог бы освежить так называемую Europamüdigkeit (европейскую усталость) той эпохи. Болезнь века уже гнала молодых европейцев в Америку. В 1817 году началась трансатлантическая миграция немцев, возникали семейные связи, благодаря которым усиливалась привлекательность мира романов Купера, мира свободных первопроходцев. Весьма красноречивы следующие соображения Купера в журнале Literarisches Conversations-Blatt («Листок литературной беседы»):
«Образы полной сил жизни и мужественной смерти тысяч людей – вот что вывело меня из паралича повседневности. Они не только придали мне смелости роптать на постепенное разрушение своей гражданской жизни, но и внушили ощущения восторга и счастья».
Для меня всегда останется удивительным примером человеческой природы Шуберт, на смертном одре читающий «Последнего из могикан» и правящий верстку «Зимнего пути». Страдая от болезни, он, разумеется, пытался отвлечься. А что могло отвлечь лучше, чем чтение историй о приключениях на Диком Западе, историй, помешательство на которых сменило аналогичный бум вокруг Вальтера Скотта, предшественника Купера? Скотта Шуберт любил и перекладывал на музыку отрывки из его поэзии. Мысленно возвращаясь к «Зимнему пути», я думаю о скитальце среди пустошей, который глядит на Wegweiser – придорожный столб, но буквально – «указатель пути», и это напоминает о Натти Бампо, герое куперовских «романов о Кожаном Чулке» («Зверобой», «Следопыт», «Пионеры», «Прерия» и «Последний из могикан»). Сын белых родителей, Натти рос у индейцев‐делаваров и, привыкнув к их образу жизни, стал бесстрашен не менее своего друга и спутника могикана Чингачгука. Купер ушёл от простой идеализации индейцев, которую можно найти у Шатобриана в весьма популярных повестях – как, например, «Атала» (1801), которые охотно читали в Германии. Но руссоистская аура благородного дикаря по-прежнему окружает Натти и Чингачгука. И как раз Соколиный Глаз (одно из прозвищ Бампо) представляет собой идеальный синтез природы и цивилизации. Он прекрасно управляется с природной средой, владеет ее тайнами и живёт в единении с ней, всегда находя нужный путь. Натти – полная антитеза отчужденному европейцу, изгою, который «бесконечно блуждает, без покоя и ища покоя».
(13 ноября 1828 года
Два флорина за внутривенную инъекцию.
14 ноября 1828 года
Шуберт просит нескольких друзей сыграть струнный квартет до-диез Бетховена, оп. 131; он переполнен радостью от того, что друзья беспокоятся о нем. Нанята особая прислуга для ухода за больным.
16 ноября 1828 года
Врачи Йозеф фон Феринг и Иоганн Висгриль совмещаются по поводу состояния Шуберта. Их диагноз, по-видимому, «нервная горячка» (Nervenfieber).
17 ноября
Шуберт слаб, но в ясном уме. К вечеру начинается лихорадка.
19 ноября 1828 года в три часа пополудни