– За счет компании.
– Ясно. Спасибо, Дэйзи.
Дэйзи решительно пересекла кабинет и села на стул, стоявший перед столом Мередит.
– Так, – она скрестила руки, – выкладывай.
Мередит вскинула голову. Сказать по правде, Дэйзи застигла ее врасплох. О чем она только что говорила?
– Что?
– Я сказала, что лечу на Таити за счет компании.
Мередит рассмеялась.
– Так и быть, признаю, я не слушала.
– Что-то случилось?
Мередит подумала, что Дэйзи связана с их семьей столько, сколько она себя помнит.
– Как ты познакомилась с моей мамой?
Дэйзи удивленно вздернула брови-ниточки.
– Хм, надо подумать. Мне было лет десять, наверное. Может, меньше. Шумиха поднялась из-за нее страшная, это я помню. Еще бы: до войны твой папа ухаживал за Салли Герман, а домой вернулся женатым на другой женщине.
– Значит, он почти ее не знал.
– Трудно сказать. Но влюблен был по уши. Моя мама говорила, что в жизни такого не видела. Она тогда выхаживала Аню.
– Кто?
– Моя мама. Почти весь год после ее приезда.
Мередит нахмурилась:
– В смысле – выхаживала?
– Аня в то время болела. Разве ты не знала? Кажется, она почти год не вставала с постели, а потом вдруг поправилась. Мама думала, что они подружатся, но Аня есть Аня.
Ничего себе новость. На памяти Мередит мать даже не простужалась ни разу.
– Чем болела? Что за болезнь?
Как можно слечь на год, а потом внезапно поправиться?
– Я не знаю. Мама мало что мне рассказала.
– Спасибо, Дэйзи.
Она проследила, как Дэйзи выходит из кабинета и закрывает дверь.
Следующие пару часов Мередит старалась сосредоточиться на делах, но мысли ее снова и снова возвращались к матери.
К пяти вечера ей надоело притворяться, что она работает, и она решила поехать домой.
– Дэйзи, разберешься с проблемой на складе? – попросила она перед выходом. – Если что-то серьезное, то звони. Я на сегодня все.
– Разберусь, конечно.
Десять минут спустя она уже входила в дом матери, где ее встретил запах свежеиспеченного хлеба. Мать хозяйничала на кухне в широченном белом фартуке, руки у нее были в тесте. Как обычно, хлеба она напекла на целую армию. Морозильник в гараже уже забит буханками.
– Привет, мам.
– Ты сегодня рано.
– Работы было немного, так что я решила заняться упаковкой твоих вещей. Как закончу, сможешь проверить, не отдаю ли я что-нибудь лишнее.
– Делай как считаешь нужным.
– Тебе все равно, что я оставлю, а что отдам?
– Да.
Мередит не нашлась что ответить. Неужели для матери вообще ничто не имеет значения?
– А где Нина?
– Ушла по каким-то делам с час назад. Камера у нее с собой, так что…
– Так что вернется неизвестно когда.
– Именно.
Мать снова принялась за тесто.
Мередит постояла на кухне еще с минуту, потом вернулась к входной двери, сняла куртку и повесила ее на крючок. Она направилась по коридору к папиному кабинету, но на полпути остановилась. Разбирая вещи матери, она не задавалась целью что-нибудь среди них отыскать – не проверяла карманы и не рылась в глубине ящиков.
Бросив взгляд в сторону кухни, где мать месила тесто, Мередит свернула на лестницу и поднялась в родительскую спальню.
С правой стороны просторной, длинной гардеробной висели в ряд черные и серые вещи матери – почти все из мягкой мериносовой шерсти или хлопка с начесом: водолазки, кардиганы, длинные юбки и свободные брюки. Ничего модного, нарядного или дорогого.
Одежда, в которой тебя не видно.
Мысль эта возникла из ниоткуда и удивила даже ее саму. А ведь это можно было заметить давно, стоило лишь приглядеться. Сказка побудила их посмотреть на все – а главное, друг на друга – по-новому. За этой мыслью последовала еще одна. Почему же тот спектакль на Рождество – и сама сказка – задели мать так сильно? Прежде Мередит думала, что совершила в тот день ошибку, выбрав сказку для спектакля, и поэтому мать разозлилась на нее.
Но что, если дело вовсе не в Нине и Мередит? Может, мать просто не могла смотреть, как ее история разгрывается на сцене?
Пройдя вглубь гардеробной, Мередит посмотрела на комод. Возможно, именно тут лежит то, что прольет свет на мамину жизнь. Наверняка. Разве есть хоть одна женщина, которая не хранила бы в укромном месте какую-нибудь памятную вещицу?
Мередит прикрыла дверь, оставив только узенькую щель, вернулась к комоду и выдвинула верхний ящик. В нем лежало белье, аккуратно сложенное в три стопки: белое, серое, черное. Рядом свернутые в клубки носки таких же расцветок, в углу пара бюстгальтеров. Она пошарила под вещами, провела пальцами по гладкому деревянному дну ящика. Морщась от охватившего ее чувства вины, Мередит все же принялась и за второй, и за третий ящик, где так же аккуратно были сложены футболки и свитера. Наконец, опустившись на колени, Мередит открыла нижний ящик. Внутри оказались пижамы, ночные рубашки и старомодный купальник.
Никаких тайн. Ничего более интимного, чем белье.
С разочарованием и чувством стыда Мередит задвинула ящики. Вздохнув, поднялась и оглядела одежду на вешалках. Все в идеальном порядке. Каждая вещь на своем месте. Из общей гаммы выбивалось только сапфирово-синее шерстяное пальто, висевшее в самой глубине гардеробной.
Мередит узнала это пальто. Она видела его на матери только однажды, еще в детстве, когда они всей семьей ходили на постановку «Щелкунчика». Папа изо всех сил уговаривал мать пойти, закружил ее в объятьях, поцеловал и сказал: «Ну пожалуйста, Аня, всего разок…»
Мередит сняла пальто с перекладины. Кашемировое, сшитое по моде сороковых годов: широкие плечи, приталенное, свободные рукава с манжетами. От ворота к талии шел ряд люцитовых пуговиц с замысловатым рельефом. Мередит надела пальто; шелковая подкладка показалась ей невероятно мягкой. Сидело оно на удивление хорошо, и, стоя в нем, Мередит представила себе мать молодой улыбчивой девушкой, которой нравится кашемир.
Но матери это пальто, похоже, не нравилось – надевала она его слишком редко. Впрочем, и избавиться от него она не пыталась, что неожиданно для женщины, которая почти ничего не сохраняла из сентиментальных побуждений. Хотя, может, она не выкидывала пальто, потому что не хотела расстраивать мужа. Стоило оно, наверное, дорого.
Мередит сунула руки в карманы и осмотрела себя в полный рост, покрутившись перед зеркалом.
Тут-то она и заметила, что к подкладке возле одного из карманов что-то подшито.
Нащупав слегка разъехавшийся шов тайника, она надорвала его и извлекла небольшую мятую и выцветшую черно-белую фотографию.
Мередит вгляделась в снимок. Изображение было довольно размытым, и потертости на местах сгиба мешали его рассмотреть, но на фото явно были два ребенка, держащихся за руки, на вид лет трех-четырех. Сперва Мередит решила, что это она и Нина, но разглядела пальто и сапожки детей – слишком теплые, да и фасон устаревший. Она перевернула снимок и на обороте увидела надпись на русском.
– Мередит!
Она покраснела, не сразу сообразив, что голос принадлежал Нине, которая, громко топая, поднималась по лестнице.
– Нина, я тут, – приоткрыв дверь гардеробной, позвала Мередит.
В брюках, камуфляжной футболке и походных ботинках Нина выглядела так, будто собралась на сафари.
– Вот ты где. А я повсюду тебя…
Мередит схватила ее за руку и втащила в гардеробную.
– Мама на кухне?
– Кто же еще накормит хлебом всех голодающих мира. Да, она там. А что?
Мередит сунула руку в карман пальто.
– Смотри, что я нашла.
– Ты что, рылась в ее вещах? Умница. Не знала, что ты на такое способна.
– Просто посмотри.
Нина взяла фотографию, довольно долго вглядывалась в нее, а потом посмотрела на обратную сторону. Увидев надпись на русском, она снова перевернула снимок.
– Вера и Ольга?
Сердце Мередит на мгновение замерло.
– Думаешь?
– Непонятно, девочки это или мальчики. Но вот этот ребенок чем-то похож на маму, тебе не кажется?
– Честно? Не знаю. Что будем делать со снимком?
Нина подумала.
– Пока оставь его тут. Потом заберем. Расспросим маму, когда придет время.
– Она поймет, что я шарила в ее вещах.
– Нет. Она сразу подумает на меня. Я же журналистка, забыла? Шпионить – моя профессия.
– Дэйзи рассказала мне, что мама чем-то болела, когда только вышла замуж за папу. Все думали, что она умрет.
– Мама? Болела? Она же даже не простужается никогда.
– Именно. Странно, правда?
– Теперь я точно уверена в своем плане, – сказала Нина.
– Каком еще плане?
– За ужином расскажу. Мама тоже должна услышать. Ладно, идем.
Нина проследила, как Мередит возвращает фотографию в потайной карман и вешает пальто на место. Затем они спустились по лестнице.
Мать сидела за столом. Повсюду громоздились буханки хлеба, среди которых затерялись пакеты из располагавшегося неподалеку китайского ресторанчика.
Нина перенесла картонные коробочки с китайской едой на стол и расставила их вокруг графина с водкой и рюмок.
– Можно мне вина? – попросила Мередит.
– Можно, – рассеянно ответила Нина, наливая две рюмки вместо обычных трех.
– Ты сегодня какая-то… возбужденная, – сказала мать.
– Как собака, встречающая почтальона, – добавила Мередит, когда сестра села за стол напротив нее.
– У меня для вас сюрприз. – Нина подняла рюмку: – Ваше здоровье.
– Что за сюрприз? – спросила Мередит.
– Сначала поговорим. – Нина потянулась за говядиной с брокколи и положив себе на тарелку. – Хм-м… Больше всего на свете я люблю путешествовать. Я обожаю страсть во всех ее проявлениях. А мой мужчина отчего-то хочет, чтобы я остепенилась.
Таких откровений Мередит не ожидала, однако, к своему удивлению, решила не понижать ставку.
– Я люблю покупать красивые вещи. Когда-то я мечтала открыть целую сеть сувенирных лавок «Белые ночи». А мой муж… от меня ушел.