– Да, – говорит он, стараясь придать строгость лицу. – Именно женщина. А ты еще девочка. – Он кладет руку в перчатке ей на плечо. – Придет день, и ты напишешь свои собственные прекрасные строки. К тому времени в школах снова начнут преподавать настоящую литературу, а не социалистический реализм, который Сталин считает вершиной прогресса. Будь терпеливой. Помаши мне, когда я перейду улицу, а потом ступай домой.
Стоя под снегом, она смотрит вслед папе. Щеки обжигают поцелуи снежинок, которые тут же обращаются в капельки воды и забираются за воротник, будто чьи-то холодные пальцы.
Вскоре папина фигура превращается в смутное серое пятнышко, уплывающее в белую даль. Вере на мгновение чудится, что он остановился и помахал ей, но, возможно, ей померещилось. Зато ей хорошо видно, как на заснеженный город опускается вечер, как расплываются краски и очертания домов. Вера старается отпечатать эту картину в памяти, чтобы потом описать в дневнике.
– Помнишь, как я мечтала стать писательницей? – тихо спрашивает она.
Мать долго молчит, а потом еще тише отвечает:
– Я помню все.
– Может, когда-нибудь…
– Тсс… – Мама продолжает гладить ее по волосам. – Только сыплешь себе соль на рану. Уж я это знаю.
В голосе матери она слышит одновременно разочарование и смирение. Неужели когда-нибудь и она заговорит тем же тоном, опустит руки? Не успев сказать что-то в ответ, Вера слышит из кухни Левино бормотание. Наверное, болтает с лучшим другом – игрушечным кроликом.
Пора идти, думает Вера. Она чувствует, как мама целует ее, слышит шепот, но не разбирает ни слова. Гул в голове заглушает все звуки. Она вылезает из-под одеяла и садится на краю кровати. Утро теплое, как и ночь, но на Вере юбка и шерстяной свитер, а у изножья кровати поджидают поношенные ботинки. Теперь они все спят в одежде: воздушную тревогу могут объявить в любую минуту.
Маленькая квартирка заполняется сутолокой и шумом: Ольга жалуется, что не выспалась и что от упаковки экспонатов у нее болят руки; бабушка сморкается; Аня твердит, что хочет есть.
Все как в самый обычный день.
Вера сглатывает ком в горле, но это не помогает. Лева сидит на кухне, вылитый папа: ангельские золотые кудри, выразительные зеленые глаза. Лев. Верин Львенок. Он заливается смехом, рассказывает потрепанному одноглазому кролику, что сегодня, возможно, они пойдут в Летний сад кормить лебедей.
– Опять эта ваша война, – говорит Аня с удивительно надменной для ее пяти лет интонацией. Шепелявость смягчает звучание ее слов, но в глазах виден огонь. Аня тверда как сталь – именно такой когда-то мечтала быть Вера.
– Вообще-то мы с вами идем гулять.
Произнося это, Вера чувствует тошноту, но мама подходит к ней сзади и одним прикосновением помогает прийти в себя. Вера пересекает комнату и берет детские пальто. Вчера она до поздней ночи пришивала к подкладкам деньги и письма.
Лева вскакивает, радостно хлопает в ладоши и восклицает: «Гулять!» Улыбается даже Аня. О войне объявили лишь пять дней назад, но от прежней жизни уже не осталось и следа.
Завтрак похож на поминки: все сидят тихо, потупившись. Только мама сверлит Веру взглядом. Потом бабушка встает из-за стола и тоже смотрит на внучку, но быстро отворачивается, скрывая слезы.
– Пойдем, Зоя, – говорит она сухо. – Нам не стоит опаздывать.
До крови кусая губу, мама опускается на колени перед детьми, обнимает их, прижимает к себе.
– Не плачь, бабушка, – говорит Лев. – Завтра мы возьмем тебя с собой.
На другом конце комнаты сдавленно плачет Ольга, не сумев совладать с собой.
– Нам пора идти, мама.
Мать медленно отпускает детей и встает.
– Ведите себя хорошо, – говорит она напоследок и сует Вере сторублевую купюру. – Это все, что у нас осталось. Увы…
Вера кивает, обнимает ее и переводит взгляд на детей:
– Лева, Аня, пойдемте.
Стоит прекрасный солнечный день. Сначала они идут вшестером, но вскоре мама и бабушка сворачивают к Бадаевским складам, где они работают. Затем уходит и Ольга: с жаром обняв племянников на прощанье и постаравшись скрыть слезы, она бежит к остановке трамвая.
На оживленной улице они остаются втроем: Вера, Аня и Лев. Куда ни глянь, всюду копают траншеи и строят бомбоубежища. Они проходят мимо Летнего сада. В пруду больше нет лебедей, а статуи обложены мешками с песком. Сегодня здесь не слышно ни детских голосов, ни велосипедных звонков.
С нарочито широкой улыбкой Вера берет детей за руки и ведет их в ту часть города, где они еще не бывали.
В здании, куда они наконец приходят, столпотворение. Очереди извиваются во все стороны. За столами, заваленными бумагами, сидят партийные работники в сером, у всех мрачные, озабоченные лица.
Вера знает, что следует встать в ближайшую очередь и ждать, но силы ее покидают. Она глубоко вздыхает и отводит детей в уголок. Скрыться от шума не удается: люди топают, плачут, чихают и умоляют. Пахнет потом, луком и солониной.
Вера садится на корточки.
– Мамочка, тут воняет, – хмурится Аня.
– Ушастику здесь не нравится, – говорит Лева, прижимая к груди кролика.
– Помните, когда папа вступил в народное ополчение, он просил нас быть сильными?
– Я очень сильный, – заявляет Лева и для убедительности выставляет пухлый розовый кулачок.
– Да, – отвечает Аня. Она подозревает неладное и уже какое-то время косо поглядывает на пальто и на чемодан у мамы в руках.
Вера расправляет красное шерстяное пальто, надевает его на Аню и застегивает на все пуговицы.
– Мамочка, мне жарко, – хнычет Аня, пытаясь вывернуться.
– Вы отправляетесь в путешествие, – ровным голосом говорит Вера. – Ненадолго, на неделю или на две. Тебе может понадобиться пальто. А в чемодан… я положила еще одежду и немного еды. Вдруг пригодится.
– А почему ты сама без пальто? – хмурится Аня.
– Мне… мне надо ходить на работу, но вы оглянуться не успеете, как уже вернетесь ко мне, а я буду ждать вас дома. Когда вы приедете…
– Нет! – кричит Аня. – Я без тебя никуда не поеду!
– Я тоже, – всхлипывает Лева.
– Выбора нет. Понимаете, что это значит? Началась война, и Сталин хочет защитить всех детей. Пока наша Красная армия не победит, вы ненадолго уедете. А потом вернетесь домой к нам с папой.
Лева начинает рыдать.
– Ты правда хочешь, чтобы мы поехали? – Голубые глаза дочери наполняются слезами.
Нет, думает Вера и все же кивает.
– Ты должна заботиться о брате. Ты моя умная, сильная девочка. Всегда будь с ним рядом, никогда не бросай его. Хорошо? Будешь ради меня сильной?
– Да, мамочка, – шепчет Аня.
Следующие пять часов они стоят в очередях. Детей записывают, распределяют, отсылают в другую очередь. К вечеру эвакопункт, в который превратили вокзал, под завязку забит детьми и их матерями, но все странным образом притихли. Дети послушно сидят, болтая ногами и потея в теплых, не по сезону, пальто. Матери избегают встречаться взглядами, чтобы не видеть в чужих глазах отражение своей боли.
Наконец прибывает поезд – скрежет стальных колес, клубы дыма и пара. Сперва никто не шевелится – слишком не хочется двигаться, – но как только раздается пронзительный гудок, женщины разом устремляются на перрон, яростно проталкиваясь вперед, желая вырвать своим детям места в спасительном поезде.
Вера тоже прорывается к перрону. Поезд, точно живой организм, выдыхает клубы дыма и дребезжит. Партийные работники акулами кружат вокруг матерей, вырывают у них детей. Лева рыдает, цепляясь за Веру. Аня плачет тихо, но видеть ее слезы еще тяжелее.
– Берегите друг друга и всегда держитесь вместе. Никому не отдавайте свою еду. Если понадобятся деньги, они лежат в кармашках, которые я пришила. Там же листки с моим именем и нашим адресом. – Она прикалывает на лацканы пальтишек бирки с их именами.
– Куда мы поедем? – спрашивает Аня.
Невозможно смотреть, как она, такая маленькая, старается держаться по-взрослому. В пять лет ей следует играть в куклы, а не готовиться к разлуке с семьей.
– За город, в детский лагерь на берегу реки, которая называется Луга. Там вы будете в безопасности. И совсем скоро я за вами приеду. – Вера разглаживает бирку у Ани на лацкане, будто прикосновение к этой надписи может ее утешить.
– По вагонам! – кричит один из партийных работников. – Поезд отходит.
Вера обнимает дочь и сына, медленно выпрямляется, чувствуя, будто в ее теле разом сломались все кости.
Чужие люди забирают ее малюток, поднимают на руки и передают другим.
Дети плачут и машут ей на прощанье. Аня хватает Леву за руку, показывает маме, что она сильная и держит его крепко-крепко.
Они исчезают в вагоне.
Вера замирает в оцепенении. Люди пихают ее, бормочут злобные, отчаянные ругательства. Разве они не видят, что она не в силах пошевелиться? Кто-то с силой толкает ее, и она падает на колени. Над ее головой плывут передаваемые с рук на руки чужие дети.
Вера медленно поднимается, отрешенно глядит на разодранные на коленях чулки, а затем устремляется вдоль вагонов, пытаясь разглядеть в окне лица своих детей. Вскоре она понимает: они слишком маленькие, они не достают до окна.
Слишком маленькие.
Все ли она успела сказать им?
Не теряйте пальто – зима придет быстро, пусть вас и обещают вернуть уже через пару недель.
Не разлучайтесь друг с другом.
Чистите зубы.
Доедайте все до последней крошки. Всегда пробивайтесь в начало очереди.
Берегите друг друга.