Теперь над ним чистые стонут дожди,
В ночи – светляками – кометы…
Гляди – вот под ветрами трактор гниет…
Раскопы пурга обнимает…
Гляди, о душа, – твой великий народ
Без Бога живот свой умает!
Кто это содеял?! К ответу – кого?!..
Я всех назову поименно.
Я шашки и сабли рвану наголо –
За Ад наш трехсотмиллионный!
В толпе Вавилонской сплелись языки,
Ослабились древние крови –
Гляди же, душа, с межпланетной тоски,
Как дула здесь наизготове!
Ах, долго гремел репродуктор в пурге,
Трепались в ночи транспаранты –
Намаслен уж ствол, и винтовка – к ноге! –
Опричники, тля, оккупанты…
Так! Все, что здесь было, – великая ложь!
Но, Боже! Я верую в чудо
Твое! Я люблю тебя! Ты не умрешь,
Красавица, кляча, паскуда,
Век целый тащившая проклятый воз,
Блудница, царица, святая, –
И я, офицер, зревший кровь и навоз,
Скитавшийся между блистающих звезд,
Мальчонкой – к буранам седеющих кос,
К иссохлой груди припадаю.
***
Не богиня… не гадина…
И зачем еще жива…
Отчего же мне не дадена
ЗОЛОТАЯ ГОЛОВА?..
Я бы гладила ее медные блики,
Золотые – ниткой – швы.
Я б отбрасывала с лика
Пряди золотой травы.
Я б ощупывала ночами
Гудящий золотой котел:
Вот она корона,
вот оно пламя,
Вот он, золотой престол.
Вот она, золотая слава –
По трактирам, на путях;
Вот они, скипетр и держава
В крепко сцепленных костях.
ПАРИЖ
Вода – изумрудом и зимородком,
И длинной селедкой – ронская лодка,
И дымной корзиной – луарская барка.
Парижу в горжетке Сены – ох, жарко.
В камине камня трещит полено –
Пылает церковь святой Мадлены,
Швыряет искры в ночку святую…
Париж! дай, я Тебя поцелую.
Я всю-то жизнешку к Тебе – полями:
Где пули-дуры, где память-пламя,
Полями – тачанок, таганок, гражданок,
Где с купола – жаворонок-подранок…
Бегу! – прошита судьбой навылет:
Нет, Время надвое не перепилит!
Рубаха – в клочья?!.. – осталась кожа
Да крестик меж ребер – души дороже…
Бегу к Тебе – по России сирой,
Где вороном штопаны черные дыры,
Где голод на голоде восседает,
А плетью злаченою погоняет!
Ты весь – бирюза меж моих ладоней.
Сгорела я за Тобой в погоне.
И вот Ты у ног, унизан дождями,
Как будто халдейскими – Бог!.. – перстнями…
А я и не знаю – что делать девке?
Забыла русские все припевки.
Лежишь, в мехах дымов – подо мною?! –
Валюсь Тебе в ноги – сковородою –
Где в стынь – расстегаи, блины, форели!
Где реки – в бараньих шкурах метелей!
А елки!.. а зубья кровавых башен!..
Париж, наш призрак велик и страшен,
Наш призрак – выткан по плащанице
Снегов – кровоточащей багряницей:
На рельсах, скрепленных звездой падучей,
Мужик – лоб во проволоке колючей…
И ноги льдяны! И руки льдяны!
Не счесть рябин в хороводе пьяных!
А над затылком – доска пылает:
“ЗЕМЛЯ, ТВОЙ ЦАРЬ ТЕБЕ ВСЕ ПРОЩАЕТ…”
И я, Париж, у Креста стояла.
И я завертывала в одеяло
Легчайшее – кости да кожа – тело.
А пламя волос во пурге летело.
А Ты… –
из мерзлот, где сутемь да слякоть,
Я так мечтала, сгорбясь, заплакать
Над жгучей жемчужиною Твоею,
Над перстнем – розовым скарабеем –
На сморщенной лапе старухи-Европы,
Над кружевом – в прорези грязной робы
Наемного века!.. над яркой бутылкой
Купола Сакре-Кер!
…над могилкой
Той маркитантки, кормившей с ложки
Солдат в императорской, злой окрошке –
О, где там парижский, а где там русский, –
Лишь взор – от слез – по-татарски – узкий…
И ветошь – к ране, и кружку – в зубы…
Париж! неужели Тебе не люба –
Я: руки – в масле, я: скулы – в соли:
Чертополох на Твоем подоле!
Пылинка, осколок полярной друзы –
Я здесь, прорвавшая века шлюзы
Размахом сердца, сверканьем тела…
Я так предстать пред Тобой хотела,
Как мать калеки – пред Чудотворной!
Мы, люди, – у Бога в горсти лишь зерна:
Во вьюге брошена, проросла я
Сюда, где Мария Стюарт – молодая,
Где мчится Шопен, в кулаке сжимая
Ключи от музыки, где немая
Шарманщица плачет перед Ван-Гогом,
А он ее угощает грогом
И в зимнюю шапку кладет монету!
И прочь – с холстами – по белу свету!
А Ты горишь за спиной – кострищем,
Мой принц, Париж, что взыскуем нищим…
Я в Нотр-Дам залечу синицей.
Златым мазком мелькну в колеснице
Беззвучного Лувра: картиной – крикну!..
Зазябшей чайкой к воде приникну:
Лицо, и шея, и подбородок –
В Тебе, изумруд мой и зимородок,
Фонарь мой – во мраке родных острогов,
Оборвыш мой – у престола Бога:
Гаврош – с гранатой – под левой мышкой…
Париж. Я с Тобой. Не реви, мальчишка.
Шарманщик играет близ карусели.
А мы с Тобой еще не поели
Каштанов жареных…
ВАГОНЫ. ВОКЗАЛ
Вот они, вагончики,
вагонишки мои…
Дай, побуду миг путейщицею… дай…
А снежки в меня свистят, будто соловьи,
Разбиваются о каменной груди моей Рай.
Райский Сад под ребрами, снежный Эдем.
Голубая кровь – вдоль – по ледяным хвощам.
Нынче я – путейщица.
Мазута черный крем –
На морды колес. Свеклу фонаря –
в пар зимним щам.
Низко кланяюсь винтам, молотком стучу…
На вшивость испытую дырявый металл… –
В шаль завернусь… – а лицо длинное – свечу –
Так жгу в ночи, как алмазный кристалл!
И от меня шарахнется обходчик-пьянь.
И предо мной на колена – грузно – бродяга – бух!..
Встань, мой лысый святой, лисенок драный,
встань.
Я люблю твою плоть.
Я люблю твой дух.
И пусть мне буфетчица-подушка глотку пухом заткнет.
И пусть меня малюта с дубиной
или Ангел с ружьем
К стенке – толкнет,
тряпкой – сомнет,
сапогом истопчет, как лед,
И пусть это видит мой народ,
с которым мы – вдвоем:
Под брюхом мертвого вагона –
мигает красный фонарь –
И молот – в кулак, в другой – резак, кривой ятаган,
И ноги рогаткой:
целься, народ!
Стреляй, народ!
Жарь!
Бей дуру-обходчицу, вашу мать,
по ребрам и ногам!
Выбей, выколоти ей
Рай – из груди!
Выжги под сердцем звезды!
Вымажь в крови!
А после – в рот ей монету –
за обход – заплати!..
………………………………………………………….
Эх вы, вагонетки, вагончики мои…
СМЕРТЬ РЕБЕНКА ПУТЕЙЩИЦЫ МАРИНКИ
Ни кружки, что – к зубам стучащим. Ни примочек.
Во мраке – золотым крестом: не будет ни сынов, ни дочек.
Вокзал горит. Снега дымятся прахом. Светлая солярка
Зимы – горит. Ни шишки золотой еловой. Ни подарка.
Ни соски за пятак. Ни первых поцелуев.
Горит. Все: ноги, грудь, живот – горит напропалую.
Сколь поезд здесь стоит?..
…Локомотив меняют?!
Горит вокзал. Луна над ним горит. В одно соединяют
Пожарища. Куда?! Куда я с ним подамся – с комом жара:
Вертеп, лечебница, ночлежка, ресторан?! – я им не пара.
Сбивает ветер с ног. Култук? сарма? шелонник?.. или… –
Горит сынок мой весь. Крест на его могиле
Сама вкопаю – я! То город… или бездна поля?..
Горит зенит. Горят кресты снегов. И Божья воля
На все. Заплатят за уборку зала ожиданья – хватит
На домовинку: пятьдесят на тридцать. Пусть лежит:
на марлях и на вате,
На иглах кедров, на колоколах-снегах заимок енисейских
и распадков
Тарбагатайских… – да на шкурах тех волков,
что так любились сладко
На злой реке Иркут… а твой отец беспалый,
Суглобый машинист, в ночи считает шпалы,
Девятую сочтет – на день девятый вздрогнет кожей,
До сорока дойдет – в ладони зарыдает: Боже…
Горит!
………………..Уже остыл. Пеленки как грязны. Я отстираю.
Я отслужу. Я отплачу. Я вниду в двери Рая.
И там, где Петр Святой, смеясь, звенит тяжелыми ключами,
Я припаду к тебе, сынок веселый и живой,
и мелко затрясусь плечами,
А ты на облаке стоишь. Беззубый. Топчешь Солнце голой пяткой.
…Ты просто убежал домой. Туда. На небо. Без оглядки.
ГРАД-ПРЯНИК
Ох, Град-Пряник, я дошла к тебе, дошла.
Перед телом белым расступилась мгла:
Паровозы загудели славу мне,
Даль еловая раскинулась в огне!
И сквозь лузганья вокзальных всех семян,
Через визги, через песню под баян,
Через все скрещенья православных рельс,
Через месяц мусульманский, через крест
То ли римский, то ль мальтийский, Боже, то ль –
Через всю тебя, слезы Байкальской боль!.. –
Через гулы самолетов над башкой,
Чрез объятия, черненные тоской –
Через пепел Родин, выжженных дотла –
Ох, Град-Пряник, золотые купола,