— Вот именно, что в границах! Ты понимаешь, сын, куда я гну. Так какого черта не видишь перспективы, словно отупел от своего офиса!
Черт! Это слишком. Я выворачиваю руль и резко торможу на обочине. Машину ведет в сторону, но уже через секунду она послушно затихает, взрыкнув двигателем. Я закусываю губы, сжимая руки в кулаки. Включена громкая связь, и мне не нужно спрашивать отца, чтобы убедиться, слышал ли он визг шин. Слышал.
Когда отец заговаривает, он продолжает уже тише. Но это не меняет дела. Он не привык отступать.
— Что с тобой случилось, Дмитрий? Куда подевалось твое честолюбие? Третью неделю с тех пор, как Диана сообщила о твоем решении разорвать помолвку, все летит к чертовой матери. Месяц до свадьбы, и все коту под хвост!
— Два месяца.
— Да какая разница? Скажи спасибо, что ее семья продолжает держать обстоятельства ссоры в секрете!
— Не было никакой ссоры, им нет смысла ничего прятать.
— Тем более! Подумай, как скажутся слухи на репутации бедной девушки…
— Я думал, отец. Поэтому и попросил Диану первой сделать заявление о разрыве, но она молчит. Сегодня я лечу к ней. Надеюсь, мы решим, как нам жить дальше. Больше ждать я не хочу.
— Вот и лети! И поразмысли в дороге, чего лишаешься! У бедной девочки стресс. Мы все еще надеемся, что ты одумаешься. Не понимаю, какого рожна тебе надо, сын? Диана красавица! Прекрасное образование, единственная наследница, и по уши в тебя влюблена. Да она бы еще вчера вышла за тебя замуж, если бы ты ей голову не морочил!
В памяти всплывает образ красивой шатенки с карим взглядом. И так же быстро исчезает.
— Я не хотел этого брака, и тебе это известно. Это с самого начала была плохая идея из ваших с Бартоном амбиций. — Я провожу ладонью по лицу и откидываю голову на подголовник сидения. — Хорошо, что ничего не успело зайти дальше. Даже думать не хочу, что было бы, если бы свадьба состоялась.
— И все-таки, сын, в чем причина? Ты что, внезапно разлюбил Диану?
— Перестань, пап. Я тебя уважаю и надеюсь, что это взаимно.
— Дима…
— Я не передумаю. Уже не будет по-другому, услышь же! Точка. Никогда. Дай мне жить так, как я хочу, иначе…
— Иначе что? Опять грозишь мне? — Вот теперь голос отца повышается и превращается в лед. Но я готов к этому. Мой собственный ответ звучит ничуть не теплее.
— Или я найду работу в другом месте и в другой стране. Ты знаешь, зачем я вернулся. Честолюбие никуда не делось, и у меня его хватит, чтобы добиться всего самому.
Я оставляю машину на парковке и возвращаюсь в свой дом. Не спеша вхожу в квартиру, раздеваюсь, снимаю обувь и останавливаюсь на пороге просторной гостиной-студии, погруженной в полумрак. Здесь так непривычно тихо, словно мир в этих стенах существует в другом измерении, где все застыло без движения. Где я вот уже которую ночь не могу найти себе места, как будто из хозяина превратился в гостя, готового в любой момент уйти.
Я включаю свет в прихожей и подхожу к высокому окну в полстены. Обращаю взгляд на ночной город — тот лежит внизу россыпью мерцающих огней. По-зимнему стылый, холодный и колючий. Неприветливо ощетинившийся к прохожим хрустящим снегом и льдом. Мне бы и самому застыть в его холоде, зима — мое любимое время года, но где-то в этом городе осталось тепло, к которому я хочу вернуться.
Где-то в этом городе живет она. Малина.
Я поднимаю ладонь и касаюсь пальцами стекла. Всматриваюсь в очертания зданий, вспоминая синеглазое лицо, темно-русые волнистые волосы, красивые плечи и нежно-розовые, сочные губы. Улыбку, от которой у меня всегда стучало сердце. Ту единственную, для кого оно стучало.
Подумать только, однажды я смог себя убедить, что для меня она потеряна навсегда. Что мое молчание привело к тупику, за которым больше нет места надежде. Первый в моей жизни проигрыш — и самый болезненный, выбивший почву из-под ног. Я едва начал жить, а уже понял, что окажусь в этой жизни один.
Юные сердца тоже умеют разбиваться, даже если никому нет до них дела.
Как давно это было — наш последний разговор с Кириллом и решение уехать. Ставшая еще красивее Машка, юная и счастливая в своей любви, и насмешливое брата — в ту минуту я хотел верить, что для него она так же серьезна, как для меня:
«Смирись, Гордеев, и запомни: не всегда и не во всем тебе быть первому. Так и скажи своему сухарю папаше. Лучше бы ты сразу уехал отсюда, куда он тебе приказал. Машка от меня не уйдет, зря надеешься. Она влюблена по уши, и плевать ей на тебя. И знаешь, что еще?
— Нет. Не хочу знать.
— А я все равно скажу. Я уже был с ней, и мне понравилось.
Мы стояли в университетском парке и смотрели друг другу в глаза. Злой смешок ударил особенно больно.
— Она беременна от меня. Как тебе эта новость? Зашибись, правда?
Кирилл тогда затянулся сигаретой, выпустил дым и рассмеялся, неожиданно по-братски обняв меня за плечи.
— Поверить не могу! Но ты сам виноват, брат! Смирись! Ну, не любят девчонки таких зануд, как ты…
На этом месте воспоминание о том вечере обрывается. Помню только, как сбросил с плеч его руку, оттолкнул от себя и сказал с яростью в насмешливое лицо:
— Да пошел ты! Какой ты мне брат!»
Но Кирилл ошибся. Оказалось, что любят, да еще как.
Во Франции было достаточно времени, чтобы повзрослеть, остыть и убедиться в обратном. Я пробовал забыть, пробовал не думать, пробовал разбудить в себе чувства, хоть отдалено похожие на те — самые первые. Не искал, — находили сами. Не вышло. Едва начавшись, все заканчивалось досадой и пониманием: не с той, не там, не она.
И все же у меня получилось смириться и забыть. Пусть без чувств, но решиться строить свою жизнь дальше. Я возвращался в город, будучи твердо уверен в том, что часть моей жизни, связанная с юностью, осталась в прошлом.
Был уверен, пока Малина вдруг не стала мне сниться. Сначала появившись несмело, словно ожившее воспоминание, с каждой ночью все ярче воскресающее в памяти. Как проклятие из прошлого, которое с приходом утра я с раздражением гнал прочь.
А затем неожиданно возникла там, где я меньше всего ожидал ее увидеть. В сердце компании моего отца. В тот момент, когда я уже жил будущим и планами. Когда был твердо убежден в том, что даже если и встречу, то ничего не почувствую. Ведь прошло шесть лет, она наверняка стала другой. Как изменился я сам, став черствее, под стать своему отцу.
«Димка Гордеев?! Ты, что ли?! Димка, ну надо же! Смотри, как возмужал! И волосы отрастил. У тебя же всегда был ежик!»
Тонкое лицо, синие глаза, и улыбка искренней радости на мягких, знакомых губах. Русые прядки у нежных щек и голос… ее голос.
Она не изменилась. Совсем. Словно только вчера сошла со школьной скамьи.
И для меня ничего не изменилось. Стоило только ее увидеть, и пришло понимание, что у моего проклятия всегда будет одно имя.
Маша. Малина.
Я не привык улыбаться, но думая о ней, улыбка сама появляется на лице. Я не соврал сегодня, прощаясь. Больше всего на свете я бы хотел, чтобы она сейчас оказалась рядом и подошла ко мне. Почувствовать ее руки на своих плечах, тепло дыхания у губ, и еще раз услышать тихую просьбу, прежде чем прижму к себе: «Дима, поцелуй меня, я хочу».
Я был готов ждать, но в командировке все случилось само собой, и я чуть не убил себя за то, что не сумел сдержаться. А затем едва с ума не сошел от радости, что Малина ответила. Сама ответила, не прогнала.
С того времени во мне словно ожила пустота. Без нее пустота. И чем дальше я отдалялся, тем болезненнее и глубже она ощущалась. Теперь уже не уехать и не забыть, не обмануть себя, как в прошлом. Теперь нет силы терпеть расстояние. До прошлой ночи не знал, нужен ли Малине, а когда прощались…
Ради того, чтобы глаза Машки светились и смотрели на меня вот так же, как смотрели сегодня, я понял, что готов на многое.
Но время не ждет. Чтобы идти дальше, необходимо окончательно поставить точки и начать все с чистого листа, даже если мое решение будет стоить отношений с отцом и будущего в его компании.
Я иду в душ, одеваюсь и собираю сумку. Пью кофе на кухне, поглядывая на часы. Самолет через три часа, и в моих планах успеть на рейс.
Звонок в дверь раздается внезапно. Я никого не жду, но ночной гость явно не смущен данным фактом. Как через минуту я сам не удивлен тому, что вижу на своем пороге Мамлеева.
Это вполне в привычке Кирилла — считаться исключительно со своими желаниями, мне это хорошо известно с детства.
— Ну, привет, старина. А вот и я.
Не считая встречи в гостинице, мы не разговаривали с Кириллом с того самого дня, когда были студентами, и вот, спустя годы, снова с напряжением смотрим в лица друг другу.
Я никогда не приглашу его войти, и он это знает. Оглядывает видимую часть моей квартиры, неосознанно потирая тыльной стороной ладони синяк на подбородке.
— А у тебя здесь прилично. Ничего так устроился, я смотрю.
— Чего тебе?
— Ты один?
Я игнорирую вопрос, честно предупреждая Кирилла:
— У тебя есть минута, Мамлеев. Или говори, зачем пришел, или уходи. Я занят.
Он улыбается так же тонко и криво, как я помню. Шутник. Раньше он любил шуточки и умело втирался в доверие. Старший брат, почти ровесник. Он мне нравился, и я многое ему прощал. До поры.
— Поговорить хотел.
— Говори.
На самом деле, я делаю ему одолжение, и он это понимает.
— Неожиданная у нас с тобой вышла встреча — там, у Ольховской. Не находишь?
— Я бы так не сказал. Судя по всему, ты отлично знал, кто на ней будет и зачем.
Знал, и Кирилл пожимает плечами, пряча руку в карман куртки. Передо мной ему юлить ни к чему.
— Извини, брат, бизнес. Ты же понимаешь, ничего личного. Такой тендер грех было не попытаться перехватить.
Врет. С тех пор, как нам исполнилось десять, это личное всегда между нами, как камень преткновения — однажды появившись, никуда не исчезло. Эту войну не я развязал, но факт: ему никогда не удавалось меня обойти — ни в учебе, ни в спорте, ни в драке.