Эти парни не знают, что, в отличие от прежних Уокеров, у меня нет ночной тени, облегающей словно плащ.
Сюзи прокашливается и говорит, высоко задрав подбородок:
– Это Ретт.
Она кивает на парня с ямочкой на щеке, а тот смотрит на меня, но не улыбается, просто окидывает холодным, оценивающим взглядом. Словно пытается прикинуть, правда ли все, что говорят обо мне, или это просто сплетни. Могу ли я на самом деле заморозить кровь в жилах человека одним щелчком пальцев. Если честно, в этот момент мне очень хочется, чтобы я это могла.
– А это Лин, – продолжает Сюзи, указывая взглядом на парня слева от меня, который кивает мне, но не произносит ни слова. На нем большой, не по росту, синий пуховик, в котором Лин выглядит как в коконе – капюшон поднят, руки засунуты глубоко в карманы.
Такое впечатление, что он их решил не вынимать оттуда до самой весны, а сейчас промерз так, как никогда в жизни. Возможно, его прислали сюда из каких-нибудь теплых краев, Калифорнии, например, или Флориды. Оттуда, где небо всегда голубое, а воздух пахнет кокосами.
– Я Джаспер, – представляется третий парень, тот, что в одном свитере с оленем. Он улыбается, приподнимает бровь и говорит, протягивая мне бутылку: – Виски?
Но я игнорирую его предложение.
Мне не интересно, как их зовут; я пришла сюда не чтобы тусоваться с ними – пить виски, жарить зефир на костре и рассказывать глупые детские страшилки.
– Вы должны потушить огонь, – вновь, еще жестче повторяю я.
Ретт ухмыляется, берет палку и тычет ею в костер, поднимая еще больше искр, которые сыплются на ветки, дразня деревья.
– Может, нам следует послушать ее, – говорит Лин, пожимая плечами в своей слишком большой для него куртке. – После всего, что случилось…
Ретт взмахивает палкой, с ее обугленного почерневшего кончика поднимается вверх струйка сизого дыма.
– Заткнись, Лин, – говорит он, обнимая свободной рукой Сюзи. – Мы об этом не говорим.
– Да кому она расскажет? – отвечает Лин, бросая быстрый взгляд на меня.
– Всем, кому захочет, – говорит Джаспер, помахивая в воздухе бутылкой.
– Вот засада, – бормочет Лин и пинает ногой снег, выбивая под ним ямку в красноватой глинистой земле, которая прилипает к его башмаку.
По его глазам я вижу, что ему есть что сказать, только сделать этого он не может.
– Вся эта история – сплошная засада, – соглашается Ретт, втыкая дымящуюся палку в снег возле ног, и смотрит на Лина из-под своей смешной шапки так, словно приказывает ему молчать. – Но что сделано, то сделано.
Теперь я понимаю, что передо мной не просто трое парней, которые украли где-то бутылку спиртного и пошли на озеро, чтобы выпить ее. Нет, у них здесь что-то вроде собрания. Сходка. Они здесь, чтобы тайком от всех поговорить о том, что случилось. А что случилось?
– Дорогу рано или поздно расчистят, и тогда нам так или иначе придется иметь с этим дело, – поднимает на него глаза Лин.
– Твари не знают, что случилось, – холодно отвечает ему Ретт.
«Твари»? Я знаю, что так парни иногда называют вожатых.
– Твари – идиоты. Во сто раз хуже придется, когда следователь свои вопросы начнет задавать, – говорит Джаспер. Тут его пошатывает, и из бутылки, которую он держит в руке, на снег падает несколько янтарных капель. – Этот лагерь был для меня последним шансом, – его брови сходятся к переносице, во взгляде читается неуверенность и страх. Он очень боится того, что с ним может произойти. – Если я засвечусь, – продолжает он, – мои предки меня обратно домой не пустят.
Они замолкают, и слышен только ветер, который поднимает белые вихри с поверхности озера, свистит в ветвях деревьев, сдувая с них снежные шапки. Здешнему лесу не нравится наше ночное сборище, наши громкие голоса, языки пламени и снопы искр. Мы разбудили лес, и это очень плохо.
– Вы говорите о парне, который умер? – осмеливаюсь спросить я.
От моих слов все дружно вздрагивают. Я тяжело сглатываю, чувствуя на себе сразу столько взглядов, и сразу понимаю, что я здесь в абсолютном меньшинстве. Пожалуй, не стоило мне сюда приходить, плохая это была идея. А сейчас над полянкой повисает напряженная тишина, даже деревья, кажется, склоняются ближе, внимательно слушают, шевелят ветками, пробуждаясь от снежного сна.
Мое сердце грохочет. Мой желудок сжимается в тугой узел.
Но затем Ретт говорит, переводя гневный взгляд на Сюзи:
– Что ты ей растрепала?
– Ничего, – поспешно отвечает Сюзи, разводя руки в стороны, желая показать, что она здесь ни при чем. – Да ты все равно ничего мне не рассказывал. Я знаю только то, что подслушала в лагере от других.
– Отлично, – криво усмехаясь, замечает Джаспер. Его вновь шатает, и он, с трудом удерживая равновесие, отступает на шаг назад от костра. По-моему, Джаспер уже набрался. – Значит, мы с вами уже в заднице.
– Я знаю только, что парень умер, и больше ничего, – качаю я головой.
А еще знаю, что той же ночью Оливер ушел в лес. И что я нашла его среди деревьев. А вчера он ходил вдоль озера на кладбище и стоял там у могилы Уиллы Уокер. И еще знаю, что в ту ночь, когда была снежная буря, случилось что-то очень, очень нехорошее.
Один парень выжил. Второй парень умер.
– Это был несчастный случай, – слегка заплетающимся языком произносит Джаспер, глядя на меня через костер. Брови у него подняты, голова слегка наклонена влево. Он хочет, чтобы я поверила ему. Пытается убедить меня, что это был всего лишь несчастный случай. И нечего об этом говорить. И думать об этом не надо. Занимайся, дескать, своим делом, отстань.
Но я не отстаю и продолжаю расспрашивать:
– Как он умер?
Ретт бросает обугленную палку в костер догорать.
– Тебе же сказали, что это был несчастный случай, – рычит он, снимая руку с плеч Сюзи. Злой. Пьяный. Он не хочет, чтобы я стояла здесь, возле их костра, и задавала вопросы.
Вновь над полянкой повисает напряженная тишина, и я понимаю, что, пожалуй, зашла слишком далеко. Ретт смотрит на меня, словно готов броситься и схватить за горло, лишь бы я замолкла. Внутренний голос все настойчивее требует, чтобы я повернулась и ушла… но я остаюсь на месте.
Джаспер откашливается, его вновь заносит влево, и он с трудом удерживается на ногах.
– Голосую за то, чтобы всем нам беспробудно пить, пока не расчистят дорогу, а затем… ко всем чертям отсюда, – он запрокидывает голову, в очередной раз прикладывается к бутылке, и у него начинают смыкаться глаза. – Когда я… напьюсь, мне все… по бар… барабану.
Вижу, как закатывает свои глаза Сюзи. Джаспер слишком сильно напился, и это начинает раздражать даже ее.
Снова короткое молчание, которое я нарушаю, задавая вопрос, который, наверное, лучше было бы придержать, но этого у меня не получилось.
– Что именно по барабану?
– Голоса, – поспешно, почти шепотом отвечает Лин, и делает это раньше, чем его успевает остановить Ретт. Глаза Лина смотрят на меня так, словно я должна догадаться сама, о чем он говорит. Словно лунная ведьма действительно может прочитать его мысли. Понять то, что он скрывает за плотно сомкнутыми губами.
И, быть может, я на самом деле знаю, что он имеет в виду.
Вспоминаю о тех звуках, которые я слышала, когда была маленькой. Они эхом доносились с кладбища – плачущие причитания, безумные завывания мертвецов. Как и все Уокеры до меня, мы слышим, чего не могут слышать остальные. И видим тоже.
Мое сердце бешено стучит в груди, холодок ползет вдоль спины, пересчитывая позвонок за позвонком.
– Что за голоса? – спрашиваю я. Мне нужно знать.
Лин моргает, долго жует губами, прежде чем решается сказать вслух.
– По ночам, в нашей хижине. Мы что-то слышим.
У Джаспера в руке что-то сверкнуло, привлекая мое внимание. Этот предмет похож на зажигалку – серебряную, блестящую. Да, так и есть. Зажигалка. Джаспер щелкает рычажком, смотрит на вспыхнувший язычок пламени, снова закрывает зажигалку и прячет ее в карман, будто ему не хочется, чтобы еще кто-то, кроме него, любовался этой изящной вещицей.
– И не только по ночам, – кашлянув, говорит Джаспер. – Я слышал это и днем тоже. В лесу. Словно это преследует меня.
– Что? Что преследует вас? – спрашиваю я, делая шаг вперед, ближе к огню.
Лин пожимает плечами, а Джаспер делает еще глоток виски из бутылки. Ретт смотрит на огонь – на его округлое лицо ложатся контрастные пятна света и тени. На мой вопрос никто из них не отвечает.
Возможно, они не знают. Или молчат потому, что боятся чего-то.
Чего-то, что они не могут увидеть.
А может быть, все это происходит лишь у них в головах. «Снежное безумие», как называла это бабушка. Холод имеет свойство заползать в сознание человека, гнездиться там и запускать свои ледяные щупальца в мысли, сбивая с толку, лишая рассудка. Рождает страх, который заставляет человека видеть то, чего нет на самом деле. Слышать то, чего не существует. Лес любит играть в такие игры.
Джаспер отшатывается от огня, лицо у него раскраснелось, как мак.
– Макс сам виноват, что все так получилось, – невнятно, пьяно бормочет он.
– Не вали все на Макса, – стискивает зубы Ретт. Его глаза устремлены на Джаспера.
А мои мысли сосредоточены на одном коротеньком имени – Макс.
Это тот парень, который умер?
– Значит, ты считаешь, что мы во всем должны винить Оливера? – спрашивает Лин и вытаскивает руки из карманов мешковатой куртки, словно готовясь к драке.
– Но это же должна быть чья-то вина, – парирует Джаспер, по-петушиному выпячивая грудь.
Тут вперед выступает молчавшая до сих пор Сюзи.
– Стоп, прекратите! – говорит она, поднимая обе руки вверх.
Все трое стоят набычившись, они напряжены, словно готовые вот-вот лопнуть струны. Не мигая, смотрят друг на друга, тяжело дыша.
А я гадаю: знают они о том, что это я нашла Оливера? Что это я привела его назад из леса? Знают ли они, что это у меня в доме оставался Оливер и сказал, что не верит им? В глубине души я начинаю сомневаться, что Оливер мог прийти ко мне на спор. Что это был дурацкий розыгрыш, на который я повелась. Нет, если бы эти парни были его друзьями, он сейчас был бы с ними здесь, возле этого костра, – разве не так?