– Не знаю, – отвечаю я. – Но уходить отсюда тебе пора.
Парень неожиданно резко встает с дивана и вновь смотрит куда-то мимо меня. На нем зеленые тренировочные брюки и серая фуфайка с надписью «Лучший в мире рыбак» на груди. Я почти не сомневаюсь, что эти штаны и фуфайку парень раздобыл здесь же, в доме. В каком-нибудь ящике комода, где одежда пересыпана шариками нафталина от моли. У парня вытягивается, темнеет лицо, и он мрачно спрашивает скрипучим, как несмазанная дверь, голосом:
– Они нашли тело?
– Какое тело? – переспрашиваю я, боясь, что мне уже и так известно, о чем он говорит, о каком теле.
Парень прищуривается, окидывает меня оценивающим взглядом, пытаясь понять истинную причину моего вторжения в его убежище.
– Кто ты? – задаю я следующий вопрос, но у меня по спине уже ползет холодок, перебирает своими ледяными лапками косточку за косточкой, позвонок за позвонком.
Он медлит, молча жует своей челюстью, но затем все же отвечает:
– Макс.
Макс, Макс, Макс.
– Ты… Макс? – лепечу я, чувствуя, как бледнеют мои щеки, как все тепло вытекает из меня, как из остывающей печки.
– Ну да, – он фокусирует на мне свой взгляд. Кожа у парня бледная и тусклая. Ему срочно надо встать под душ. А еще побывать на солнце.
Макс жив.
Он не умер. Он вовсе не умер.
Каждый вдох огнем обжигает мне легкие, я откашливаюсь и моргаю. Моргаю, чтобы избавиться от дыма. Моргаю, чтобы избавиться от этого парня, который не может быть Максом.
– Ты же вроде как умер, – говорю я.
Он плотно сжимает рот и морщится.
– Они говорили, что ты умер, – продолжаю я. – Те, другие парни. Сказали, что ты утонул.
Все чаще залетают в раскрытую дверь искры – огонь близко, вот он, рукой подать. Нам нельзя здесь оставаться.
– Но я живой, – отвечает парень, подтверждая очевидный факт. Будто я сама не вижу, что он живой! Но в то же время по его тону догадываюсь, что не все так просто и понятно. Нет, что-то здесь не то, что-то кроется за его словами. Что именно?
– Я не понимаю, – говорю я, чувствуя, что у меня начинают дрожать руки. «Может, он не тот Макс? – думаю я. – Другой какой-нибудь?» Я лезу дрожащей рукой в свой карман, нащупываю гладкую поверхность часов, вытаскиваю их и держу на раскрытой ладони. Притрагиваюсь пальцем к задней крышке, на которой выгравировано имя Макса. – Это твои часы? – спрашиваю я, поднося их ближе к нему.
Парень делает шаг мне навстречу.
– А я думал, они пропали, – говорит он, не делая попытки взять их у меня, словно ему хотелось бы избавиться от них.
Как от нежелательной памяти, как от вещи, про которую он старается забыть.
Я сжимаю часы в руке. Он настоящий Макс.
Тот самый, который должен был умереть.
– Где ты их нашла? – спрашивает он.
Я опускаю часы назад в карман своей куртки – между прочим, я уже привыкла к их тяжести и чуть слышному стрекотанию шестеренок, отсчитывающих время.
– Они были у Оливера. С той ночи, когда разразилась снежная буря.
Постойте, но если Макс жив… значит, Оливер его не убивал!
Если Макс жив, то Оливер не убийца. Он не топил Макса и не смотрел, как тот тонет в озере.
– Оливер Хантсмен? – поднимает бровь Макс.
Я молча киваю.
– Что за чертовщину ты тут несешь? – он стоит рядом с кофейным столиком, выдвинув челюсть и напряженно наклонив вперед плечи. Я вижу, как зарождается, крепнет в нем смятение, а вместе с ним кое-что еще. Гнев. – Ты пришла сюда заставить меня признаться в том, что тогда произошло, – говорит Макс, глядя на меня своими широко раскрытыми, немигающими глазами. – Обмануть меня пытаешься.
– Что? – я действительно не понимаю, что происходит и о чем он говорит. И делаю шаг назад, ближе к открытой двери и подальше от Макса.
– И куда же ты теперь направляешься? – злобно, брызжа слюной, спрашивает он.
В дверь залетает новый сноп искр.
Макс приближается ко мне, пристально смотрит на меня своими налитыми кровью глазами.
– Я не пытаюсь тебя обмануть, – говорю я. Но Макс протягивает свою руку и хватает меня за запястье.
– Откуда на самом деле у тебя мои часы? – настаивает он и так сильно сжимает мою руку, что у меня немеет кисть.
– Я тебе уже сказала, – отвечаю я, пытаясь вырвать свою руку. – Они были у Оливера.
Пальцы Макса еще глубже впиваются мне в кожу, он притягивает меня ближе к себе, и теперь его лицо оказывается всего в каких-то сантиметрах от моего.
– Ты лжешь, – хрипит Макс.
Не роняя книги заклинаний, я ухитряюсь с такой силой толкнуть Макса в подбородок, что заставляю отскочить от меня.
– Я не лгу, – зло говорю я, вырываю руку из его хватки и направляюсь к двери.
– Так они что… нашли его труп? – упавшим, безжизненным тоном спрашивает Макс.
– Что? – останавливаюсь я и оборачиваюсь назад.
– Ну, в озере, – Макс приподнимает свои белые брови с таким видом, будто это все проясняет. – Они обнаружили Оливера?
– Оливер не умер, – отвечаю я, чувствуя, как у меня во рту начинает скапливаться горечь.
С губ Макса слетает короткий смешок. Затем рот его распрямляется, Макс снова близко наклоняется ко мне, сдвинув брови и скрипя зубами.
– Я видел, как он провалился под лед, – верхняя губа Макса приподнимается в презрительной усмешке, ноздри его раздуваются.
– Трепло, – говорю я, но тем не менее хватаюсь за спинку обитого полосатой бело-синей тканью стула и сжимаю ее так, что у меня белеют костяшки пальцев. – Оливер не утонул.
Я не успеваю произнести эти слова, как комната вдруг начинает плыть, вращаться у меня перед глазами, а часы в моем кармане стучат все громче, громче, громче, и этот грохот пульсирующей болью отдается в моем черепе.
Один парень пропал. Один парень умер.
Так который из них?
Макс качает головой, что-то говорит, но его голос звучит слишком неразборчиво, слишком издалека, а мир вращается вокруг меня все быстрее, словно карусель, на которой тошнит и хочется сойти. Нужно выбираться из этого дома, а для этого нужно остановить бешено вращающиеся стены. Сделать это можно, сосредоточив взгляд на какой-то точке, и я, не отрываясь, смотрю на лежащего возле ножки дивана жучка. Мертвого. Такое ощущение, что меня разрывает на части, тонкие трещины бегут по моей коже – по моему панцирю. И как только первая такая трещина разойдется, я разлечусь на мелкие кусочки.
«Макс не умер той ночью, – предательски нашептывает мне мой разум. – Макс в озере не утонул».
– Да что с тобой такое, черт возьми? – говорит, повторяет не в первый раз, наверное, Макс. Его лицо я вижу не в фокусе – размытая линия волос, налитые кровью глаза, расплывшаяся жестокая ухмылка – но он по-прежнему слишком близко от меня, и я, сняв со стула свою руку, делаю шаг назад. Каким-то образом добредаю до открытой входной двери, чувствую липнущие к моей коже частички пепла. Такое ощущение, что мне уже никогда не смыть с себя этот пепел. Никогда не спастись от этого пламени.
Но тут кто-то появляется в дверном проеме, загораживая мне дорогу. Протягивает ко мне свои руки. Я вижу перед собой знакомые ярко-зеленые глаза и чувствую, как сжимаются, превращаясь в крохотные точечки, мои собственные зрачки.
Оливер.
Это Оливер стоит в двери.
Я подавляю рвущийся наружу странный испуганный всхлип и чувствую невероятное облегчение.
– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я, судорожно хватая ртом воздух, заглатывая вместе с ним частички пепла, которые теперь попадут ко мне в легкие.
– Я пытался найти тебя, – с тревогой в голосе отвечает он. – Я видел огонь. Тебе нужно поскорее выбираться отсюда.
Оливер протягивает мне свою руку, но я не принимаю ее.
– А я подумала, что ты можешь оказаться здесь, – объясняю я. – В этом доме. Но…
«Но вместо тебя нашла здесь Макса», – мысленно продолжаю я, но не говорю вслух. Вновь оборачиваюсь лицом к Максу, Оливер тоже поднимает свой взгляд и впервые замечает Макса. Выражение лица Оливера моментально меняется, теперь на нем написан гнев, ненависть, злоба. Появляется складка, идущая вниз от виска до самого подбородка. Я хочу спросить Оливера, в чем дело, почему, увидев Макса, он пришел в такую ярость.
Но я снова перевожу взгляд на Макса.
– Я же говорила тебе, что он жив, – с трудом, словно сама не веря в это до конца, говорю я.
Лицо Макса разглаживается.
– Что? – бормочет он, переводя свой взгляд с меня на дверь.
– Ты лжешь, – говорю я. – Ты не видел, как утонул Оливер.
Макс нервно проводит руками по своим нечесаным грязным волосам.
– О чем ты толкуешь, дьявол тебя подери? – все сильнее приходя в ярость, выкрикивает он, обшаривая взглядом дверной проем, в котором стоит Оливер. – А ты действительно прибабахнутая, как все про тебя говорят, – с кислой ухмылкой добавляет он. – А еще говорят, что тебя нужно в психушку посадить, потому что ты слишком долго живешь среди этих лесов. За такое время у кого хочешь крыша поедет.
– Я не сумасшедшая, – хмуро отвечаю я, сожалея, что не могу придумать ничего лучше для ответа. Хоть бы этот проклятый дым в голове рассеялся, что ли. – Оливер не умер, – резко повторяю я, но, обернувшись, вижу, как изменилось выражение лица Оливера. Он больше не смотрит на Макса: он смотрит на меня, поджав губы, и глаза его полны невыразимой печали, к которой примешано чувство вины, сожаления и, пожалуй, даже жалости.
– Нора… – начинает Оливер.
Но его перебивает Макс:
– Здесь кроме нас с тобой никого нет, ведьма, – говорит он, указывая на дверь. – Ты разговариваешь сама с собой.
Я в смятении трясу головой, меня внезапно охватывает ужас, и я отступаю прочь от Оливера, загородившись выставленной вперед ладонью.
Я не знаю, что происходит, не понимаю.
– Чокнутая маленькая ведьма, – усмехается Макс. Он еще что-то говорит, но я его не слышу. Вижу, что он смеется, вижу, как залетает в дом новый сноп красных искр. Огонь уже совсем близко, но мне уже все равно.