, что-то из иллюстраций к старым фантастическим романам. Ни человека, ни следа, бесконечный снег, вокруг загадочный лес, и почти бесшумно ползут странные вездеходы с тысячесвечными прожекторами.
А небо над нами продолжало сиять кристальными звездами. И вдруг, словно в продолжение фантастического фильма, над лесом полыхнуло что-то, похожее на зарево, – только оно почему-то оказалось белым. Полыхнуло – и погасло, и я совсем уже подумал, что мне почудилось, как сполох появился снова. Возник – и стал бесшумно разворачиваться своими белыми складками, словно странный величественный занавес. Леся тоже заметила его, уставилась на небо и потрясенно прошептала:
– Боже мой! Что это?!
– Я думаю, – небрежно заметил я, – мы с тобой стали свидетелями интереснейшего природного явления: полярного сияния. А у вас в Томске его, что, не бывает?
Леся пихнула меня кулачком в плечо. Я ерничал, однако северное сияние и на меня произвело сильнейшее впечатление.
Светилось уже полнеба. Ледяное зарево переливалось белым. Потом кое-где оно стало менять цвет с серебристого на зеленый и обратно. Честно говоря, перед столь впечатляющим зрелищем хотелось пасть ниц, словно перед явлением бога.
– Фантастика… – прошептала моя спутница. – Красота-то какая…
По-моему, она была потрясена зрелищем, и, вероятно, теперь ей хотелось, чтобы я ее обнял – чтобы таким проверенным способом отгородиться от величественного и пугающего явления природы. Но это уж фигушки! Ты, Лесечка, не любишь быть второй, а вот я – терпеть не могу бесплодных попыток.
– Слушай, а ты знаешь, почему оно бывает? – спросила Леся. Кажется, теперь она пыталась защититься от грозного феномена если уж не мужской поддержкой, то, по крайней мере, научным знанием. Ну и, наверно, хотела мне заодно польстить.
– Пока физическую природу северного сияния никто не объяснил, формулами не описал, – безапелляционно заявил я. – Если говорить коротко, оно – проявление земного магнетизма.
– А почему у нас, в средних широтах, его не видно?
– Здесь, на Севере, тропосферный слой очень узкий. Только не спрашивай меня, как сияние с толщиной тропосферы связано. Лучшие умы бьются, где уж нам.
А небесное зарево все шевелилось и шевелилось своими складками, и Леся опять затихла, пришибленная величественным зрелищем.
– Какая дикая вещь, – прошептала она. – Прямо крышу сносит.
– Да, – заметил я, – ничего удивительного, что у Пети здесь обострение началось… И он стал на людей бросаться…
Леся оторвала свой взор от неба и цепко посмотрела на меня. Она все-таки была законченным трудоголиком. Даже красота полярного сияния не могла заставить ее напрочь забыть о работе.
– А ты все-таки считаешь, убил Петя?
– Конечно, – убежденно сказал я. – А потом он совсем с ума сошел и начал на других людей – на меня, например, – кидаться.
– Однако версия, что убийца – Петр, кое-какие вещи все же НЕ объясняет…
– Например?
– Например? Кто сбросил камень на головы Вадима и Жени?
– Как «кто»? Он же.
– Он что, следил за ними? – хитро прищурилась Леся. – Без лыж, по пояс в снегу?
– Почему? Нет, – спокойно объяснил я. – Он случайно их увидел. Как они стоят рядышком, покуривают, любезничают… Тут в нем взыграла ревность – вполне естественно! – он и кинул сверху на них валун…
– Ах, он увидел их случайно… – иронически протянула девушка. – А скажи, откуда в чемодане семьи Гореловых взялись совершенно новые серьги? Тоже случайно туда завалились?
– Почему случайно?! Серьги Жене подарил Вадим. А их потом мог, например, обнаружить Петр. Нашел и понял, что связь жены с его другом продолжается. Вот тебе и мотив убийства.
– Что ж, может быть, – неожиданно согласилась Леся. – А ты, кстати, не задумывался: почему именно в день убийства нам с тобой предложили халявные ски-пассы? Кому и зачем понадобилось, чтобы я и ты весь день проторчали на горе?
– Так сложилось, – пожал я плечами. – Просто Стелла с Родионом именно в тот день собрались в Рованиеми… То есть, – запнулся я, – не в Рованиеми, а, как мы сейчас знаем, каждый по своим делам… Но все равно – так совпало…
– Ах, опять совпало… – с прежним сарказмом протянула Леся. – А почему, скажи мне, убитый Вадим лежал на кровати весь голый? И еще: почему сразу после убийства (ты сам мне рассказывал!) в ванной вашего коттеджа была открыта форточка? Кто-то проветривал? Но зеркало над раковиной, как ты говорил, все равно слегка запотело… И еще один вопрос: почему, когда я в день убийства вернулась с горы в наш коттедж, одна чашка стояла не в посудомойке, а просто в раковине?.. И, кстати, помнишь еще один эпизод – я тебе о нем тогда на подъемнике рассказывала… Почему в ночь перед убийством твоя Женя не дала своему супругу Петру?
Обиженный и ее высокомерным тоном (тоже мне, подумаешь, блин, великая сыщица) и тем, что имя Жени она теперь употребляла не иначе как совместно с притяжательным местоимением «твоя», я воскликнул:
– Да ты, по-моему, просто «почемучка»! «Почему северное сияние светит?! – передразнил я ее. – Почему чашка в раковине, а не в посудомойке?!» Да поставили ее туда. Просто так!.. Кто-то попил воды и автоматически поставил. Ты думаешь, что все на свете должно сопрягаться со всем! Что все факты должны укладываться один к другому. Ну давай – еще полярное сияние к убийству привяжи!
Леся усмехнулась, однако ответила серьезно, но миролюбиво:
– Может, и привяжу… А кстати: ты тут, как раз в связи с сиянием, упоминал про Петины обострения? Откуда ты вообще взял, что Петр Горелов не совсем психически здоров?
– Как?! – воскликнул я. – Мы же сами с тобой в его чемодане таблетки нашли!
Девушка дернула плечом:
– А может, это не его таблетки, а, как раз наоборот, твоей Жени?
– Не называй ты ее «моей»! – перебил я. – Никакая она не «моя»!
– О’кей, о’кей, – пошла Леся на попятную. – Согласна: не твоя… Я о другом – о ее несчастном погибшем муже. Тебя, по-моему, не удивило, что мы антипсихотическое лекарство у Пети нашли, не так ли? Значит, ты еще до таблеток предполагал, что у него с головой не все в порядке? Почему?
– Как «почему»? А все его поведение? Это самоубийство, дурацкое, нелепое…
– Но, по-моему, – проницательно заметила Леся, – ты и до вашей с ним ссоры полагал, что у него с крышей не в порядке… Вот я и спрашиваю: откуда ты это взял? Изначально?
И тут я вспомнил – и, честно говоря, слегка смутился. Но не потому, что в свое время невольно подслушал чужой разговор, а потому, что до сих пор не рассказал о нем Леське.
– Я об этом случайно услыхал. Еще в самый первый день, как только мы сюда приехали…
– И что же ты такого подслушал?
– Вот как раз то самое! Что у Пети с головой проблемы.
– А кто разговаривал?
– Та самая «моя Женя», – передразнил я ее, – говорила об этом своей подружке Насте. Что она боится, как бы у ее мужа здесь обострения не случилось.
Лицо Леси вспыхнуло какой-то искрой. Огнем некоего (непонятного мне) вдохновения.
– Ах, вот оно как… – протянула сыщица.
– Что такое? – переспросил я.
– Да нет, ничего, – ушла от ответа Леся.
А вскорости полярное сияние, словно обидевшись, что мы перестали обращать на него внимание, не захотело бесцельно расточать краски и свернуло свои занавесы. Только звезды остались равнодушно сиять на небе – и ратраки не менее равнодушно ползали по земле…
Через минуту, прошедшую в молчании – девушка, казалось, о чем-то напряженно размышляла, – она вдруг досадливо воскликнула:
– Нет, все равно не сходится!
– Что у тебя не сходится? – спросил я участливо, однако детективша ответила вопросом:
– Иван, ты не замерз?
– Нет, а ты?
– Я тоже нет. Пойдем еще прогуляемся? До нижней станции гондолы.
И снова ей не пришлось меня уговаривать. Насчет ночных прогулок я завсегда пожалуйста.
От ближайшего к нашим домикам подъемника (возле которого мы с Лесей находились) к гондоле вела длинная пологая трасса – просека в лесу. Не раз и не два я пролетал по ней на своем борде. Но то бывало днем, когда вокруг полно народу и по дороге скользит, вздымая снежную пыль, веселая пестрая толпа на лыжах и досках. Теперь, ночью, мы были здесь совсем одни, нас сопровождали только ледяные звезды, и лес вздымался темной стеной по обе стороны дороги.
– Я ничего не понимаю! – вдруг воскликнула Леся с ноткой отчаяния в голосе. – Ни-че-го!
– Что ты не понимаешь? – спросил я участливо.
– Кто убил. И почему. Не сходятся концы с концами. Убить мог любой из нас.
– Ну почему любой? – переспросил я весело. Я хотел развлечь ее, обратить наш серьезный разговор, который мне, признаться, уже прискучил, в шутку. – Я, например, не мог убить. Да и ты тоже.
– Почему? – не приняла она шутейного тона. – Почему мы с тобой не могли?
– Давай будем исходить не из того, что мы с тобой хорошие, а из возможностей. А мы оба весь день были на горе, на виду. А когда вернулись в коттеджи, Вадим был уже мертв… А может быть, стоит идти от противного? Понять для начала, кто НЕ МОГ убить, и вычеркнуть их из списка?
Тут вдруг за нашими спинами вспыхнул мощнейший свет. Леся вздрогнула, и мы оба оглянулись. Сзади, по просеке, на нас наползал ратрак. Он, видимо, уже разутюжил гору и теперь направлялся к новому месту работы. На искристый в лучах прожектора снег упали две наши длинные тени. Они укорачивались по мере того, как трактор приближался к нам сзади.
– Не могла убить своего мужа и Настя, – вернулся я к прерванному разговору.
– Правильно, – кивнула Леся. – Почему?
– Да потому, что она все время была с нами на горе, мы ее практически не теряли из вида.
– Икзэктли[20], – согласилась девушка.
– И Женя убить тоже не могла.
Снова прозвучал вопрос «почему?». Видимо, начинающая сыщица проверяла себя, а мои ответы помогали ей в размышлениях.
Я пожал плечами: