– Потому что у нее серьезно повреждена нога. Она по дому-то передвигается с трудом, а тут пришлось бы до нашего коттеджа ковылять метров пятьсот, а потом еще и возвращаться, пока Петя не проснулся.
– Согласна, – кивнула Леся. – А еще? Кого еще мы можем исключить?
Я мысленно пробежался по всем нашим, и получалось… Получалось, что все остальные, кроме Жени и Насти, убить как раз могли.
Ратрак поравнялся с нами. Мы отступили на обочину. Вездеход прошумел мимо. Ратраком правил молодой, но донельзя серьезный финн. Мы помахали ему руками – в ответ он важно, не теряя собственного достоинства, кивнул и пополз дальше. За бульдозером тянулся идеально ровный, слегка волнистый снег. Даже жалко было его топтать, и дальше мы пошли гуськом по обочине.
Я признал:
– На все сто процентов мы не можем больше исключить никого.
– В том-то и дело! – воскликнула Леся.
Ратрак шумел мотором где-то уже далеко впереди, и нас опять со всех сторон обступала полярная ночь.
– Вот скажи мне, – вдруг неожиданно перескочила девушка на другую тему, – только честно… Я просто не могу проникнуть в тайны вашей загадочной, как пять копеек, мужской, блин, психологии… Допустим, ты лежишь, болеешь, совсем один в коттедже. И к тебе вдруг приходит женщина. И начинает ворковать: ля-ля-ля, три рубля, я тебя люблю, я тебя хочу, я отдам тебе самое дорогое, что у меня есть. И срывает с себя одежды… Как ты поступишь?
– А женщина красивая?
– А есть разница? – обернулась и уставилась на меня Леся.
– Конечно, есть.
– Значит, красивой ты бы сказал: прыгай, дорогая, ко мне в койку?
– Ну, наверно.
– Ага. Впрочем, в тебе я и не сомневалась… Значит, для мужчины не имеет значения, любит он ее или нет?
– Не имеет.
– А играет роль, было ли у него с нею что-то раньше?
– Абсолютно нет. На новенького даже лучше.
– Хм, вот как? Но это лишь твое мнение, а ты у нас известный… – Она оборвала свою мысль, но я понял, что она хотела назвать меня бабником, и мне была, в общем-то, лестна подобная репутация.
Однако я возразил:
– Знаешь, Леся, мужики, по-моему, по сути своей все одинаковые.
– То есть Вадим тоже сказал бы «да» любой?
– Ну, если она не окончательная уродка или старуха… И знаешь, почему мы обычно говорим «да»? Потому что женщинам нельзя отказывать. Они в таком случае после смерти в гарпий превращаются. Или в фурий, точно не помню.
– Вот ты как все повернул! – усмехнулась она. – Женщины, значит, во всем виноваты.
– Конечно, – убежденно сказал я. – Вы – сосуд диавольский, соблазняющий…
– Да уж тебе, конечно, лучше знать насчет сосудов соблазняющих… – саркастически протянула Леся.
Она развернулась и пошла дальше, не разбирая дороги, оставляя следы на ровном снегу. Я догнал ее и пошел рядом. И в самом деле, что жалеть только что разглаженное белое полотно, – все равно завтра лыжники его разъездят.
– Ну, – повернулась она ко мне, – а на такую, как Валентина, Вадим бы клюнул?
Я минуту подумал и кивнул.
– Пожалуй, да. Она хоть и не королева красоты, да и постарше его будет, но вполне даже ничего… Но главное тут не сама Валентина…
– А что же? – воззрилась на меня сыщица.
– Главное – у него в башке сидела бы мысль о том, что, переспав с ней, Вадим Кену – которого, по-моему, не сильно любил – рога наставляет. То есть мстит ему и унижает.
– Ах вот оно как… – протянула Леся. – У вас тут тоже целая психология…
– Но почему ты решила, – воскликнул я, – что в убийстве есть какой-то сексуальный момент?
– Ты что, еще не понял?
– Пока нет.
– Вадим лежал на кровати голый. Абсолютно голый.
– Ну и что? У нас, знаешь ли, в коттедже отлично топят.
– У нас тоже. Но…
Она запнулась.
– Что «но»?
– Ни финские полицейские, когда обыскивали после убийства ваш коттедж – а они искали очень тщательно, могу тебя уверить, – ни мы с тобой, когда осматривали давеча наш дом, не нашли ни одной окровавленной вещички. Ни единого предмета гардероба. А ведь крови было много, очень много – ну, ты сам видел… Спрашивается: почему убийца не испачкался?
В этот момент ратрак развернулся и зачем-то пополз в нашу сторону. Почему он вдруг решил возвращаться? Неужели единожды пройденное полотно показалось ему недостаточно ровным? Его прожектора били нам прямо в глаза, слепили, и тут я против воли подумал, что место и время сейчас идеально подходят для убийства. Для того, чтоб убили – нас.
Мы с Лесей в свете фар как на ладони. Одни в лесу. Вокруг ни души. Никто не услышит выстрелов. А даже если услышат, никто не обратит внимания. А тела – наши тела! – можно будет закопать в снег, и до весны – а она здесь наступает в мае – нас никто не найдет, как до сих пор не нашли Петю. Да и потом косточки наши (как и его бедные кости) могут растащить волки и лисы, которых здесь во множестве…
И я, не рассуждая, с силой дернул Лесю за руку. Она не ожидала и рухнула в темноту, в снег. Сам я упал сверху и прикрыл ее своим телом.
– Ты что? – прошептала она. Дыхание стало учащенным.
Я прижал палец к губам: молчи, мол. Она послушалась.
Тут мимо нас прополз ратрак. Краем глаза я увидел, что в кабине сидит все тот же меланхоличный финн. Вряд ли он собирался нас убивать…
– Ты что, покушения боишься? – вдруг хихикнула Леся.
Я не ответил. Мы лежали в снегу, и наши лица оказались совсем близко друг от друга. От ее кожи вдруг пахнуло одуряющим, головокружительным ароматом духов, и я поцеловал ее в губы. Она коротко ответила на мой поцелуй, а потом вдруг рывком отстранилась и вскочила на ноги.
– Не сейчас, – тихо и волнующе проговорила она.
– Опять «не сейчас», – пробурчал под нос я. Я не спешил подниматься. – А когда будет «сейчас»?
Как ни странно, она расслышала и сверху вниз пропела мне в ответ:
– Во-первых, ты пока не прощен. А во-вторых, еще не заслужил.
Про себя я усмехнулся: «Тоже мне, провинциальная Снежная королева!.. Я ей служить должен!..» – но вслух ничего не сказал. Все равно сейчас не время и не место для решающей атаки на ее бастионы.
Я поднялся и отряхнул свою одежду от снега.
– Расскажи мне про Женю, – вдруг попросила Леся.
– Что именно? – я нахмурился и, кажется, покраснел. Очень уж неожиданно прозвучал ее вопрос.
– Меня НЕ интересует, хороша ли она в постели и все такое. А вот как все было? О чем она с тобой говорила?
– Зачем тебе знать?
– Чтобы дополнить психологический портрет подследственной. В сексе, знаешь ли, люди обнажают не только тела, но и, прости за выспренность, свои души.
– Не знаю я ничего, не помню.
– Я понимаю, тебе, должно быть, неловко. И все-таки, – твердо сказала Леся. – Пожалуйста, расскажи.
Что ж, подумал я, ревность – мощный афродизиак. Может, когда Леся узнает подробности нашей с Женей короткой любви, она ко мне станет внимательней?
За разговором мы и не заметили, как дошли до нижней станции гондолы. Подъемник, естественно, был закрыт – так же как и магазины, и бары. Фонари на трассе светились в одну десятую своего накала – но все-таки горели, придавая пустынной черной трассе, вздымающейся круто в гору, инопланетный, потусторонний вид.
Я начал подробный рассказ про свое приключение с Женей.
Мы не спеша шли в сторону дома – по лыжне, ведущей по лесу у подножия горы. Мы столько раз катались по ней, что она должна была стать нам родной. Однако в темноте, когда даже фонари, обычно освещавшие ее утром и вечером, погасили, дорога показалась мне совершенно незнакомой и даже опасной. Лес подступал со всех сторон, холодные звезды светили с небес, и в тот момент я вдруг понял, как мне надоела зима, холод, полярная ночь… Захотелось оказаться где-нибудь на солнечном острове, у бирюзового океана, в одних плавках… И чтобы Леся была рядом… Я мечтал об этом, однако рассказывал юной сыщице о моем с Женей коротком свидании, случившемся темной ночью в морозном тумане…
Когда я закончил, мне не показалось, что Леся так уж взревновала. Для нее, по-моему, работа означала больше, чем секс и любовь, вместе взятые.
– Понятно, – сказала она. – Значит, Женя постаралась подставить собственного мужа.
– Возможно. А может, и правду сказала.
– А тебе не показалось, Иван, что она тебя просто использовала? Тебе не противно?
Я усмехнулся.
– Ну, так ведь и я ее просто использовал. И неизвестно, кто кого пользовал больше.
– Не надо пошлостей, – строго проговорила девушка.
– Ты сама попросила.
– О’кей, пусть так. А теперь, пожалуйста, столь же подробно расскажи мне про вашу дуэль с Петром. Желательно дословно: кто что сказал, и как вы вместе оказались на горе, и как он прыгнул…
– Ладно, расскажу. Но только тебе. Одной. Если меня будут спрашивать финские полицейские или этот Боков из посольства, я буду все отрицать. Не хочу, чтобы меня замешали в это дело.
– Спасибо за доверие.
Я поведал Лесе историю с дуэлью. Она задала пару уточняющих вопросов, я ответил. И тут она вдруг сказала мне спасибо.
– За что?
– Ты мне очень помог.
– Ты что, вычислила, кто убийца? – со смешком спросил я.
Она вздохнула всерьез.
– Я по-прежнему ничего не понимаю. И на самом деле убить мог кто угодно. И Валентина с Иннокентием. И Стелла с Родионом. И Стелла в одиночку – чтобы отомстить за свою сестру Марфу. И сам Родион – если он наркоделец, а Вадим увидел или узнал нечто запретное и стал для мафии опасен… И даже Саня и Света – по неочевидным пока мотивам…
Мы подходили к нашему лесному «микрорайону». Все коттеджи, и обитаемые, и необитаемые, спали – только вокруг редких жилых горели фонари и тосковали машины. Хрустальные звезды ледяными глазами сверху смотрели на нас.
– Значит, никого нельзя сбрасывать со счетов, – резюмировала Леся.
Мы подошли к «вдовьему домику». Пара фонарей горели у входа, освещая Петин «Лендровер» и «Авенсис» Иннокентия, но в доме все огни оказались погашены. И тут с темного неба вновь полыхнуло полярное сияние. Во второй раз оно не произвело на нас того же оглушающего впечатления, как в первый: ну подумаешь, белый гигантский занавес, светит и светит. «Вот так и с любовью, – подумал я, – и с сексом. Первая любовь и самая первая ночь перепахивают тебя всего и остаются в памяти навсегда. А потом начинается обыденность, рутина…» Но с Лесей я, разумеется, своими рассуждениями не поделился. Я и без того сегодня перевыполнил норму сексуальных разговоров. К тому же каждая девушка думает, что она уникальна и любовь к ней должна быть соверш