– К какой идее?
– К строительству, Детка, к строительству.
– Вот как.
– Да, вот так.
– Изумительно.
– Менты тоже остались довольны, – кивнул он.
– Светлана показывала тебе фотографию Лукьянова?
Тимур затушил сигарету, сцепил руки на груди и, помедлив, задал встречный вопрос:
– Так фотографию все-таки нашли?
– Светлана спрятала ее в ячейке банка.
– Дура, – усмехнулся Тимур. – Что она от этого выиграла?
– Расскажи мне о фотографии, – попросила я.
– Светка пришла и спросила, не мог бы я помочь ей в одном деле? Она подозревала, что ее любовник… впрочем, ты знаешь… Так как она была убеждена, что вся шпана ходит подо мной, ей желательно было знать, кто ее возлюбленный.
– И что ты?
– Посоветовал держаться от него подальше.
– Постой, ты с ним никогда не встречался, как же смог узнать его на фотографии?
Тимур засмеялся, смех у него вышел злым.
– Ах, Детка, Детка…
– Ты не ответил, – поторопила я.
– Нетрудно догадаться. Ты предпочла его, а не меня. Было интересно, что ж это за парень такой.
– Значит, проявил любопытство, – усмехнулась я.
– Разумеется. Узнал о нем более чем достаточно.
– Достаточно для чего?
– Достаточно, чтобы сделать вывод: ты из тех, кому нравится, когда об них вытирают ноги. Чего морщишься, скажи, что я не прав?
– Ты не прав, – серьезно ответила я, хотя было ясно: продолжать разговор не имеет смысла.
– Не прав? – Он опять засмеялся. – Он тебя ни в грош не ставил. Использовал, чтобы угодить своим хозяевам, между делом трахал, а ты исходила слюной…
– Это явное преувеличение. Наши пути-дорожки разошлись уже давно, и я отнюдь не исхожу слюной, как ты выразился.
– Серьезно? Ну хорошо. Теперь ты знаешь, кто убил Светлану. И что? Будешь восстанавливать справедливость? Сдашь его ментам? Ты ведь знаешь, где он?
– Не знаю, – покачала я головой.
– Разумеется, ты не знаешь.
– Не знаю, – повторила я. – Вряд ли он появится здесь. Опять же я не уверена, что ее убил он.
– Что? – поднял брови Тагаев и презрительно хмыкнул. – Ну конечно. Он безвинный страдалец, а если нет, то ты готова сделать все, чтобы он таким казался.
– Что тебе рассказала Светлана? – спросила я, желая сменить тему.
– Ничего такого, что могло бы порадовать тебя. Они познакомились случайно. И она влюбилась в него без памяти. Так, что разом поглупела. Скажи, что в нем такого особенного, что бабы по нему с ума сходят?
– Не отвлекайся. Она поглупела, что дальше?
– Дальше нашла в его шмотках пистолет. Испугалась. Не за себя, за него. Вдруг бедный мальчик влип в историю. Вызвала его на разговор. Что он ей наплел, не знаю, но она вроде бы успокоилась. Но кое-какой здравый смысл в ее башке все же остался, и она стала приглядываться к нему. Дальше вообразить нетрудно, если учесть, что она была нужна ему для того, чтобы подобраться к Никитину.
– По-твоему, он его убил?
– А по-твоему, я? Понимаю ваше желание, дорогая, обелить его честное имя, но это уже слишком. Придумай хоть одну причину, по которой он стал бы ее охмурять? Большая любовь? Твой Лукьянов понятия о таких чувствах не имеет, и тебе это хорошо известно. Он просто мразь, которая убивает за деньги, при этом используя баб, с которыми спит, а потом спокойно стреляет им в затылок. Тебе нравятся такие парни, да?
– Ты опять отвлекся.
– Извини, – он развел руками. – Я думаю, Светлана заподозрила его в желании лишить Никитина жизни. Такая формулировка тебя устроит? А еще она подозревала, что после этого ей тоже недолго небо коптить, наш милый мальчик просто избавится от нее, что он и проделал. Она сфотографировала его, когда он спал, и отправилась ко мне, хотя, если б не была дурой, пошла бы в милицию.
– Ушам своим не верю, – улыбнулась я. Мне хотелось продолжить разговор, но я видела, что Тагаев в бешенстве и вот-вот сорвется, оттого и улыбалась, надеясь придать беседе задушевность. – Ты посоветовал ей отправиться в милицию?
– Точно. Я не особо рассчитываю, что его упекут за решетку, но против этого возражать бы не стал. Интересно, что ты сделаешь в этом случае? Будешь прятать в передаче напильники или рыть подкоп? Последний ком земли, и любящие сердца соединились… Классное кино, правда?
– С ее стороны было довольно странно обратиться к тебе, – игнорируя последние слова Тагаева, заметила я. – Мне она отказалась назвать его имя, ограничилась лишь намеками. А тебе показала фотографию.
– Она знала, что я в чужие дела не полезу. К тому же положение у нее было безвыходное. Она баба, и она боялась. И за себя боялась, и его потерять боялась.
– Ты рассказал ей что-то из того, что сам смог узнать о нем?
– Я сказал, что он киллер. Для бабы с мозгами это более чем достаточно. Но мозгов она уже лишилась и думала тем местом, что между ног. Результат, как видишь, плачевный.
– А у тебя, случайно, не возникло желания обыграть ситуацию?
– Намекаешь, что я сам Светлану и убил? Для чего, скажи на милость?
– Ну, к примеру, для того, чтобы в этом обвинили Лукьянова. Хотел поломать ему игру. Судя по твоим словам, добрых чувств ты к нему не питаешь, а здесь хороший шанс…
– Вот что, я сижу и болтаю с тобой, потому что… Ты знаешь почему. Я бы с удовольствием пристрелил эту мразь. С огромным удовольствием. Я бы даже не стал торопиться, а посмотрел, как он помучается. Поползает в дерьме и повоет. Может, мне повезет, и я это увижу. Только ты меня со своим Лукьяновым не путай. Я всегда играю честно и бабам в затылок не стреляю, а также не прячусь за их спинами. И если ты еще раз посмеешь сказать мне нечто подобное…
– Ладно, – вздохнула я. – Будем считать, что поговорили. Знаешь, что я думала, слушая тебя? Вот ты злишься, а я совершенно не уверена в том, что ты не пудришь мне мозги. Ты в игре и с легкостью используешь меня, если решишь, что тебе это на руку. Скажи на милость, чем ты лучше того же Лукьянова? Ничем. Тошнит меня от вас, ребята: от него, от тебя, от Деда. Великие стратеги, мать вашу. Катись к своей грудастой, она залижет твои душевные раны.
– Она-то здесь при чем? – усмехнулся он.
– Она ни при чем, это точно.
– Только не говори, что тебя волнует, с кем и как я провожу время.
– Меня не волнует. Теперь все?
Я поднялась из-за стола, и он поднялся, пошел к двери. Я отвернулась, не желая его видеть.
– Удачи, дорогая, – со злостью сказал он.
– Всего доброго, – отозвалась я. Он схватил меня за плечо, резко дернул, поворачивая к себе. Я никогда его не видела таким. Бледное лицо, губы кривятся, в глазах тоска. Не очень-то я пуглива, но тут вдруг испугалась. – Уходи, – сказала я просительно, голос мой дрогнул. Он толкнул меня к стене, схватил за руки, больно сжал. – Ладно, двинь мне по физиономии и считай, что справедливость восторжествовала.
Еще не договорив, я поняла, что взяла неверный тон, и это привело его в бешенство. Он прижал мои руки к стене, навалился на меня всем телом и смотрел в глаза. В таком состоянии проще убить, чем отпустить, это я знала.
– Никого я не любил так, как тебя, я даже не знал, что так бывает, – медленно произнес Тагаев, а у меня мороз пошел по коже. Я сжала зубы и зажмурилась. – Смотри на меня, – зло сказал он.
– Да пошел ты к черту, – не выдержала я. А дальше начался кошмар.
– Обязательно, – хмыкнул Тагаев, – только чуть позже.
Он схватил меня за волосы и толкнул к столу, я налетела на стул, он упал, а я схватилась за стол, чтобы удержаться на ногах. Тагаев навалился сверху, стиснув мне горло левой рукой так, что стало трудно дышать.
Я всегда была уверена, что в подобной ситуации смогу постоять за себя, но сейчас вдруг на меня накатила страшная слабость. Хотелось зареветь и орать от отчаяния, от того, что в этом мире все не так и все неправильно, и два человека не способны понять друг друга, точно говорят на разных языках, и думают, и чувствуют по-разному, и ничего нет, кроме ненависти.
– Прекрати, ради бога, прекрати! – крикнула я, но он, конечно, не слышал. Он не чувствовал боли, он вообще ничего не чувствовал, кроме желания все растоптать, вогнать в грязь.
Мой бедный пес заливисто лаял, поглупев от беспокойства, потому что не мог понять, какая муха нас укусила, почему мы орем друг на друга, почему я реву, пытаясь освободиться, ведь он считал Тагаева другом.
– Сашка, уйди отсюда! – крикнула я, потому что мне было стыдно перед своей собакой.
Тагаев порезал руку разбитой чашкой, но даже не заметил этого. Кровь хлестала из раны, ее пятна были на моей груди, бедрах, лице. Меня тошнило от отвращения и ужаса, и когда все кончилось, у меня не осталось сил даже для того, чтобы подняться. Пес больше не тявкал, он жалобно выл, забившись в угол, и смотрел оттуда на меня огромными глазами, в которых было страдание.
Это привело меня в чувство. Пошатываясь, я пошла к двери, Тимур стоял возле раковины, держал руку под струей воды, щека его нервно дергалась.
– Ты скотина, Тагаев, – сказала я с бог знает откуда взявшимся спокойствием. – Ты напугал мою собаку.
Я закрылась в ванной, встала под душ, вздрагивая всем телом. И только теперь заревела, уже от обиды, от неизбежности что-то изменить и исправить. Горячие струи били мне по лицу, а я терла его, жалобно всхлипывая. Надела банный халат, вытерла лицо полотенцем и взглянула на себя в зеркало. Увиденное мне очень не понравилось.
– Нечего строить из себя девочку, – нахмурилась я. – Переживешь.
Я причесалась, смазала лицо кремом. Спасительную безопасность ванной покидать не хотелось, хотя была уверена, что Тагаев уже покинул квартиру. Вряд ли ему приятно видеть мою физиономию. Теперь я всегда буду напоминать ему о совершенной подлости. Подлость, она всегда подлость, как ни крути.
Я открыла дверь и увидела Сашку. С разнесчастным видом он метался по холлу.
– Иди сюда, пес, – позвала я. Он подбежал вперевалочку, я хлопнулась на коленки, и Сашка ткнулся влажным носом в мои руки. – Хороший мой, хороший, – приговаривала я. – Все нормально, все хорошо.