— Идиот!
— Ну хорошо, я постараюсь решить эту проблему с Кеном, точнее, все проблемы разом.
Crysler building, ул. Большая Ордынка
После кладбища Максим подбросил Сергея до офиса. «Спасиб, Максик, чмоки», — промяукал Сергей, задорно смахивая с лица выбеленную челку и обнажая в улыбке ровные белоснежные зубы. Сергей Волошин принадлежал к самому многочисленному слою нового московского света — к пиарщикам. Его бесценным капиталом была широкая улыбка, умение льстить нужным людям и висеть на телефоне с утра до вечера. Сегодня у Сергея не было никаких особых дел, но ему хотелось продемонстрировать вечно занятому Максиму, что и он загружен работой.
Потрепавшись со скучающими на ресепшен девушками, Сергей подключил лэптоп к интернету и зашел в дневник Алехина. Тон последнего поста Кена удручил Сергея, но не смог испортить того приподнятого настроения, в котором он вернулся из Милана. Во-первых, Филипп был мертв. Все получилось не так, как хотел Сергей, но уж как получилось. Во-вторых, «Максик» — а с ним они стали встречаться еще до убийства Романова — теперь был свободен и уже предложил в следующую субботу поехать вместе в «Седьмой континент» покупать продукты на неделю.
Конечно, это не Кен, но все же. Когда Алехин сегодня подошел выразить соболезнования Максиму, Сергей все ждал, что он и ему скажет хотя бы несколько слов. Но Кен, прощаясь, просто чуть повернул голову в сторону Сергея. Из-за глухих черных очков даже не было понятно, смотрит ли он Волошину в лицо. Тем не менее Алехин не просто смотрел — в его глазах стояло неподдельное изумление и любопытство, чего Сергей, конечно, видеть не мог.
Гостиница «Балчуг»
Все складывалось как нельзя плохо. Не успел Алехин подняться на второй этаж «Балчуга», как увидел знаменитую топ-модель Наталью Водянову, сидящую на диване в баре рядом со своим мужем Джастином Портманом. Оба были веселы, причем изрядно, а потому привычная светская маска «я суперзвезда, а вы мебель» уже слетела с их лиц.
Живой горящий взгляд сразу наткнулся на Кена, и ему ничего не оставалось, как расплыться в улыбке и подойти. На Водяновой было алое открытое платье, ее наивные лучистые голубые глаза играли веселыми искорками. Джастин, как обычно, был в голубых джинсах и никакой майке, словно лох «с Ростову», подсевший к знаменитости ради автографа или «фотки» на дешевый мобильник.
С трудом отбившись от предложений на ночь — одно заманчивей другого — Кен огляделся и увидел Кристину, говорившую по телефону за дальним столиком. Она разъединилась, когда он опустился перед ней в зеленое кожаное кресло, чудовищно неудобное и «евроремонтное», как, впрочем, и вся гостиница.
— Sorry, Кристина, спасибо, что нашли время. Скоро придется назначать встречи в туалете Курского вокзала.
— Бросьте, вам же приятно, что вас все знают. На Курском вокзале вы быстро заскучаете… Это и есть Водянова?
— Да, та самая девушка, которая некогда торговала на рынке в Нижнем Новгороде, а теперь ее курносое личико стало символом мировой моды, парфюмерии и косметики. «Почем картошка, дочка?» — «О-о-чень дорого. Но вы этого достойны», — Кен ждал, что Кристина улыбнется его экспромту, но она спокойно сказала:
— С ней очень симпатичный парень.
— Это ее муж, британский виконт и миллиардер Джастин Портман.
— Он совсем не похож на «мужа Натальи Водяновой». Ей повезло.
— Абсолютно точно. На его месте мог оказаться какой-нибудь немытый рокер с исколотыми венами или кавказец в полосатом костюме. Когда смотришь на Джастина, понимаешь, в чем заключается великое отличие новых денег от старых. Новые деньги кочевряжатся изо всех сил, чтобы доказать окружающим: вот мы, глядите, у нас все тип-топ, а у вас зеро, потому что вы мелочь пузатая и гопота. Старые деньги никому ничего не доказывают, они просто факт семейной биографии: такие мы, дескать, уродились, виконты-миллиардеры. А в остальном мы как все, свои в доску.
— Иннокентий, а вы-то что кочевряжитесь? Хотите понравиться, что ли?
— Может быть… Вообще-то я хотел посоветоваться, — Кен с облегчением вспомнил о причине своего звонка. — Пойдемте ужинать.
Когда они расположились за столиком, Алехин спросил:
— Можно на ты?
— Валяйте, Иннокентий Александрович. Кен или Кеша?
— Откуда вы знаете про Кешу? — удивился Кен. О его новом пристрастии к этой форме имени мало кто знал.
— Да так… Мне всегда нравилось это уменьшительное от Иннокентия. Оно какое-то беззащитное.
За окном уже опустилась густая зимняя тьма. Сквозь отражение аляповатого интерьера бизнес-гостиницы и двух человеческих фигур — длинноволосого брюнета и гибкой блондинки — виднелись разноцветные огоньки набережной, Красной площади и Кремля, напоминавшие рождественскую елку.
— Кристина, мне надо с кем-то посоветоваться. Нужен человек, который знаком с разными юридическими тонкостями, но так, чтобы информация не разошлась по Москве. Может быть, все это вообще ерунда. Короче говоря, я хотел попросить тебя о помощи. Ты юрист, работаешь в компании и дружишь с Алисой, ты близкий нам человек. Могу я на тебя рассчитывать?
— Если речь идет о вашем брачном контракте с Алисой, то нет.
— Речь идет об обстоятельствах смерти Филиппа Романова.
— А что с ними не так? Насколько я поняла, парень подцепил какого-то придурка. Грустно, конечно, но банально. Аналогичная история случилась с тем энтэвэшником Зиминым. Молдаванин-нелегал убил его кадкой из-под фикуса. Тоже, кстати, что-то было расстегнуто.
— Да, все действительно выглядит тривиально, но мне не дает покоя то, о чем мы говорили с Филиппом часов за 16 до его смерти. Может быть, этот разговор как-то связан с его гибелью.
— Ты хочешь сказать, что он кому-то мешал?
— Не исключено. Итак… — увлеченный разговором Кен не заметил, как к ним подплыла круглолицая девушка в черном и спросила:
— Вы готовы сделать заказ?
— Не уверен… Будешь вино? Белое?
В Москве все пили белое. Вроде бы это было связано со стадией всеобщего бытового алкоголизма — люди алехинского круга уже не пили запойно, как это было принято в 70-е, но пили регулярно, точнее, отхлебывали по чуть-чуть с ланча и до поздней ночи. Опьянение «с белого» наступало позднее, чем «с красного».
Кристина кивнула, и он попросил бутылку Gavi di Gavi.
— Итак, ты знаешь, как устроен наш бизнес?
— В общих чертах.
— Про первые развороты и четвертые обложки ты, естественно, слышала?
— Кеша, будет проще, если ты расскажешь мне все по порядку. О чем вы говорили с Филиппом?
— Ваше Gavi di Gavi, пожалуйста, — официантка сунула Кену под нос запотевшую бутылку.
— Девушка, я верю, что это не киндзмараули, поэтому нюхать пробку не буду и пробовать тоже, просто разлейте по бокалам и подойдите к нам через пять минут. Мы закажем еду, — Кен мучительно ждал, когда официантка закончит обслуживать их «культурно» и удалится.
— Слава богу, — выдохнул он. — Так вот. Роскошь в России началась в середине 90-х.
— Это очень интересно, Кеша, но есть хочется. Можно, я быстро посмотрю меню? — Кристина обворожительно улыбалась крупным сочным ртом.
— Разумеется, извини, — Кен с досадой открыл кожаную книжицу, но сосредоточиться не получалось. Глаза скользили по описанию дорад и сибасов, а мозги работали как заведенные: «Конечно, получается, что он знал про металлоискатели, а значит, готовился к преступлению…»
Они заказали еду. Алехин решил быть сдержаннее и теперь напряженно соблюдал весь ритуал «джентльмен пригласил даму поужинать»:
— Еще вина?
— Да, спасибо. — Кен медленно взял влажную бутылку из запотевшего ведерка, тщательно протер ее белоснежной салфеткой, аккуратно наполнил бокалы, поставил бутылку на место, помог Кристине прикурить сигарету, закурил сам. И наконец, откинувшись на спинку кресла, произнес:
— Итак, рынок роскоши… Не-е-т, — вдруг простонал Алехин. — Девушка, не трогайте пепельницу, Христом Богом молю! — теперь он уже почти рычал. Официантка с испугом ретировалась.
— Итак, рынок роскоши в России начался в середине 90-х.
— Кеша, а что дурного в том, что у нас будет чистая пепельница? — на этот раз Кристина улыбалась торжествующе.
— О’кей, — в голосе Алехина зазвучал металл. Он махнул рукой, официантка вернулась с холодным достоинством. «Спокойствие, только спокойствие», — мысленно повторял Алехин любимую карлсоновскую мантру.
— Я внимательно слушаю тебя, Кеша, — лихие глаза Кристины светились озорными огоньками. — Рынок роскоши в России начался в середине 90-х.
— Совершенно верно… Бандитские 90-е, ваучерная приватизация, залоговые аукционы, разборки, стрелки, контрольный выстрел в голову, мерин, коробка из-под ксерокса, «читал пейджер, много думал» и тому подобное. Шальные деньги, очень большие деньги. Что на них можно было купить? Сотню тысяч телевизоров Samsung и миллион видеомагнитофонов Toshiba? Словом, ничего.
Жил себе тогда простой парень, застенчивый, но предприимчивый до гениальности. Была у него точка на Измайловском рынке: матрешки, палех и прочая фольклорная лабуда. Дела шли неплохо, поскольку железный занавес рухнул, туристы с авантюристами понаехали, а вменяемые сувениры достать было трудно. Вскоре простой парень открыл маленький магазинчик в гостинице «Радиссон-Славянская» — первой ласточке перестройки. Там тогда все жили, даже Клинтон, потому что жить больше было негде.
Однажды парня осенила идея: надо ввозить в страну не пуховики и турецкие поло под маркой Lugo Boss, как делали все, а гипердорогие швейцарские часы и бриллианты. И пошло-поехало. Дело в том, что все эти брегеты и патек филиппы давно знали про русские шальные деньги, но не умели к ним подобраться. Точнее, боялись. Достоевского они читали мало и плохо, а соответственно, полагали, что лучше бесцветно жить в Швейцарии, чем блеснуть на московском небосклоне яркой звездочкой и упокоиться на Котляковском кладбище.
Наш герой, будучи человеком тонким, хорошо понимал швейцарскую душу и предложил им сделку: я избавляю вас от всей этой достоевщины в виде санэпидемстанции и солнцевской мафии, а вы мне уступает