а». Удивительно азиатское великолепие. Русские не меняются — то же пристрастие к красному, золоту, приторному узорочью, башенкам, что и у нынешних князей мира сего. Kremlin by Tom Ford for Gucci».
Общее ощущение былинности поддерживала новая иллюминация ГУМа — по контуру здания и его основных линий были расположены тысячи желтых лампочек. «Еще вечная вера в сказку, в чудо. Новый год круглый год. Вот она, русская сказка… Надя Сказка и Марина Быль». — Кен вспомнил шутку своего приятеля про двух светских львиц Москвы. Надя некогда жила с Ильей Лагутенко. Кроме нелепого псевдонима она была замечательна не менее нелепыми шляпками и легендарной сценой на Сардинии, о которой даже писал «Коммерсантъ». Заметив на очередной русской вечеринке Стефано Габбану, Сказка подошла к нему, разорвала свою блузку, обнажила сиську и властно приказала дизайнеру-гею: «Целуй!» За такие выходки Надю и любили. Никто толком не знал, чем она занимается — она вечно находилась в астрале, — а потому смотреть на нее было занятно.
Марина в свое время завела роман с Андреем Малаховым, который был ее моложе. В отличие от Сказки Марина носила прозаическую фамилию Кузьмина и была очень богата — она входила в сотню владельцев мировых запасов марганца, без которого невозможно производство стали. Царица Медной горы, точнее, ямы, находившейся где-то в Африке, испытывала слабость к кутюрным платьям Dolce & Gabbana и Dior — ежегодно у нее уходило около полумиллиона долларов на обновление гардероба. Сначала Марина была везде, а потом устала и тихо зажила на Рублевке со своим новым другом — красивым мальчиком, некогда барменом из Vogue café. Такая вот сказка, такая вот быль.
С Разумовым Алехин договорился встретиться в «Боско» в ГУМе. Костя сказал, что уже сидит там. Когда же Кен дошел до ярко освещенной витрины любимого заведения японских туристов и сотрудников президентской администрации, то, к своему удивлению, обнаружил, что оно закрыто на какое-то частное мероприятие. На вопрос, есть ли там Константин Разумов, охранник пожал плечами.
— Бред какой-то, — заявил Кен. — Он набрал Костин номер, но телефон оказался выключен. — Странно.
Кен уже начинал замерзать, поэтому, помявшись с минуту, вышел на Никольскую, нырнул поглубже в бобровый воротник своего кашемирового пальто и пошел очень быстро. Он не мог видеть, как огромный черный «Лендкрузер», припаркованный в Ветошном переулке у ГУМа, медленно тронулся с места, а вырулив на Никольскую, бешено рванул вперед, прямо на Кена, который как раз переходил дорогу. Алехин едва успел отпрыгнуть и прижаться к стене. Машина проехала несколько метров, замерла, потом резко развернулась, ослепив фарами. Кен стремглав бросился в узкий проход между домами, ведущий к площади Революции. Вокруг не было ни души.
Улица Красноармейская, метро «Аэропорт»
Было около половины двенадцатого. На последнем, девятом этаже кирпичного дома по улице Красноармейской горел свет. В этом знаменитом некогда доме Союза писателей СССР жил Фазиль Искандер, квартировали Лев Копелев и Владимир Войнович. В кухонные 70—80-е там бывали все — от Владимира Высоцкого и Виктора Ерофеева до живших по соседству Беллы Ахмадулиной с Борисом Мессерером. По вечерам входная дверь стояла открытой настежь, трехногая табуретка была воткнута в щель между косяком и дверью, чтобы та не хлопала на сквозняке. Люди заходили запросто с бутылками, закуской, свежим самиздатом или проблемами: «Опять не взяли рукопись», «Телефон на прослушку поставили. Щелкает», «Снова отказ» (на птичьем языке позднего Брежнева это означало отказ выпустить в Израиль).
Здесь ели лобио, сациви, пироги с зеленью, пили водку, курили ментоловый Salem из «Березки», слушали «голоса» или пели под гитару «Возьмемся за руки друзья, чтоб не пропасть поодиночке». Максим, как сыпис, то есть сын писателя, унаследовал гипердорогую, хотя и маленькую квартиру от своего отца — поэта-песенника, умершего в разгар очередного запоя. Жопис — то есть жена писателя и мать Максима, урожденная Шац-Кацнельбоген, — эмигрировала к сестре в Израиль и теперь жила в Хайфе. Шекспировед по профессии, она сначала работала посудомойкой, а теперь получала от страны предков крохотную пенсию.
В бывшей писательской квартире ничто не напоминало о буднях советской «прослойки». Белые холщовые диваны, белые стеллажи с альбомами модных фотографов, металлические трубки стульев и торшера, огромное зеркало в золоченой барочной раме, мэпплторповский снимок влажного мужского торса, высокие напольные подсвечники из серебра, мягкий пушистый ковер — элегантная до банальности меблировка, обычная для хорошо оплачиваемых эстетов от Москвы до Лос-Анджелеса.
Максим только что ответил на эсэмэску Сержа (так он звал своего нового знакомого). Серж писал: «Думаю о тебе, закрываю глаза и вспоминаю твой запах». «Что я делаю?» — задал себе ложносовестливый вопрос Максим и ответил любовнику: «Закрывай глазки, и пусть тебе приснится море». Максим взял черный лэптоп Филиппа Романова, нажал кнопку «повер». Apple запросил пароль. Максим задумался, пытаясь представить, какой пароль мог быть у его покойного бойфренда. День рождения? — Пароль неверный. Фамилия наоборот: — Вонамор? — Пароль неверный. Овчонка? — так Филипп назвал маленькую пушистую игрушку, жившую в их постели. Филипп говорил, что когда-то в детстве слышал по радио: «Под крылом самолета овчонка поет: зеленое море тайги». Только значительно позже он понял, что никакой «овчонки» нет, а это «море тайги» пело «о чем-то». «Не знаю точно, о чем, но, наверное, оно пело о тебе», — улыбался Филипп.
В глазах Максима стояли слезы. Он закурил короткую сигарету Gitanes без фильтра, откинулся в кресле и набрал «Максим». Компьютер на секунду задумался, зашипел и выдал: «Привет, красавец!» Загрузились обои — фотография известного мужчины-модели в узких трусах Calvin Klein. Поверх его литого плеча лежало несколько папок: photo, fashion, boys. Максим пощелкал по ним, пробежался по названиям файлов и решил поискать почту. Пароль к служебному серверу Филиппа Максим знал, потому что иногда по просьбе друга проглядывал его переписку. Сложнее было с личными почтовыми ящиками — один был на Yahoo, а другой — на Mail.ru. Оставалось надеяться, что почтовые серверы идентифицируют IP компьютера и сами выдадут логин и пароль.
На yahoo так и произошло. 16 new mails. Максим стал открывать письма. Десять оказались ответами на профайл Филиппа, размещенный на нескольких гей-сайтах. Язык похотливых корреспондентов был либо русский, либо английский, но текст практически одинаковый: «Очень даже симпатяга. Познакомимся? Мои фотки в аттаче». Иногда встречались вариации: «Wow, what an ass!», «Хочу!!!!», «Такой красивый и без охраны!», «О себе: у меня 20 см». Два письма были рекламой каких-то бессмысленных сервисов мировой сети. Одно сообщало о вечеринке на Ибице для подписчиков неведомого ресурса о моде.
«А вот это уже интересно», — сказал себе Максим. «Привет, Филипок! Пока ты хлопаешь глазками, твой дружок Кеша увлекся очередным жопастиком. И поделом тебе. Кто ты есть? Шлюшка дешевая!!! А попал в историю похлеще сказки про Золушку или Красотку. Ничего, скоро Кеша одумается и выкинет тебя на улицу, где тебе и место. Будешь сосать у азеров за тридцатник. На вот, полюбуйся на своего благодетеля. Мальчик слева, кстати, тоже стилистка, поталантливей тебя будет. А зовут нашу новую любовь Александром. Всегда твой, sphinx».
Максим открыл аттачмент. Фото было с какой-то вечеринки. Кен в черном костюме беззаботно улыбался в камеру. Справа стоял неизвестный брюнет с полузакрытыми от вспышки глазами. По-видимому, его и имел в виду анонимный доброжелатель. Одно плечо Кена было обрезано, скорее всего, чтобы убрать из кадра не относящегося к делу человека. «Неужели они правда спали с Филиппом?» — спросил себя Максим.
Следующее письмо было не менее интересным: «Зай, я тут подумал, что тебе не надо пока никому ничего говорить. Позвони мне, плз». Подпись отсутствовала. Адрес показался Максиму знакомым — youppi@yahoo.com. Дата: January 17. «То есть день смерти Филиппа». Последнее письмо было от того же корреспондента: «У тебя не отвечает мобильник. Свяжись со мной срочно». Дата: January 18. «18 января Филипп уже лежал в морге с перерезанным горлом, — констатировал Максим, закуривая новую сигарету и вдыхая любимый дым с привкусом чернослива. — Над этим надо будет поработать…» — Он сделал пометку в блокноте, и тут его поразила внезапная идея: «Филипп ведь мог договориться с маньяком о встрече в «Метрополе». А вдруг это кто-то из них?»
Максим стал просматривать письма, на которые Филипп успел ответить в январе. Из тридцати предложений о знакомстве Филипп отреагировал только на четыре. Один был парнем из Воронежа — коротко стриженный блондин с простоватым скуластым лицом. «Едва ли они планировали познакомиться на вечеринке Dolce & Gabbana», — проницательно констатировал Максим. Номер второй: светловолосый англичанин — Филипп писал ему, что скоро собирается в Лондон и они могли бы где-нибудь пересечься и выпить. Третий — «блондинка» из Одессы. «Господи, Фил, она же конченая», — презрительно прошипел Максим в полумрак своей пустой квартиры.
Номер четвертый привлек внимание: на фотографии была опять «блондинка» — Максим знал эту слабость своего друга к слегка женственным светловолосым парням. Но на этот раз в лице и позе молодого человека чувствовался стиль. Выбеленная челка, закрывающая пол-лица, наглый поворот головы, черные очки Ray-Ban. «Смешно, он похож на Сержа», — без всякой улыбки сказал себе Максим. Филипп писал ему: «Я сейчас в Милане, возвращаюсь в Москву 20 января, созвонимся — мой моб…» «Не сходится, — решил Максим, но на всякий случай сделал пометку в блокноте. — Расскажу завтра следователю».
Дело в том, что после похорон ему позвонил следователь прокуратуры Липатов и попросил о встрече. Они договорились, что Липатов зайдет завтра в десять утра. «Уп-пс — уже сегодня. Двенадцать». Максим открыл домашнюю страницу mail.ru, но, как он и предчувствовал, сервер не захотел напоминать логин и пароль.