— Я только что копался в компьютере Фила, — грустно сказал Максим. — К сожалению, у него было слишком много друзей. Вероятно, он нас не представил. Ты же знаешь, в последнее время мы жили в свободных отношениях.
— Подумай, может, все-таки вспомнишь. Его, кажется, звали Сергей.
— Что ни гей, то Сергей.
— Во-во. И все-таки, Максим, подумай. Это важно.
— Я кое-кого знаю из «Персея», но не думаю, что он был знаком с Филиппом. А вообще у него была очень оживленная переписка. Он разместил свою анкету на нескольких сайтах знакомств и получал десятки откликов. Увы, про место работы его корреспонденты, как правило, не сообщали, зато упоминали кое-что другое.
— Что именно?
— Ну, как тебе лучше сказать… На основании этих данных можно, пожалуй, вывести среднестатистическую длину полового члена у мужчин с нетрадиционной ориентацией от Атлантики до Урала.
— В здоровом теле — здоровый друг, — философски заметил Кен. — А как насчет мобильника?
— Ты не знал? Его телефон пропал. Наверное, маньяку приглянулся.
— Или кто-то заметал следы… Максим, позволь мне ненадолго взять его комп… — Кен не успел закончить.
— Знаешь, Кен, не имею понятия, что с тобой происходит, но ты хоть понимаешь, о чем просишь?
— Да, извини, но он, в конце концов, работал на меня.
— Нет, и не будем к этому возвращаться. Там много сугубо личной информации. Я понял, что тебя интересует «Персей». Обещаю, я передам тебе все, что имеет к нему какое-либо отношение. — Кену захотелось ударить собеседника бутылкой Macallan по голове и взять вожделенный Apple силой. Но он не поддался этому здравому порыву. «Делай всегда то, что первым приходит на ум. Первое впечатление — самое верное», — часто повторял один из его боссов. Впрочем, Кен не всегда следовал мудрому совету, о чем на этот раз ему предстояло сильно пожалеть.
Уже в прихожей Максим вдруг спросил Кена:
— Вы с ним спали? Скажи, пожалуйста, честно.
Алехин внимательно посмотрел в буравившие его глаза и ответил:
— Нет, я думал, вы обсуждали эту сплетню с Филиппом.
— Кто такой стилист по имени Александр?
— Александр? — Кен замялся, пытаясь вспомнить. — Понятия не имею. А зачем тебе?
— Говорят, это твоя новая пассия… Ну, в том смысле, что после Филиппа.
— Скажу тебе по секрету, — Кен хитро прищурился, — только никому не рассказывай: новая пассия — это моя правая рука. И она с тобой прощается. — Кен похлопал Максима по плечу и вышел.
Смоленская набережная
Алехина разбудил дребезжащий неунимающийся звонок. Он досадливо потянулся к трубке городского аппарата, но, к его удивлению, в трубке раздавался обычный длинный гудок. Кен взял мобильник и тут вспомнил, что выключил звук и на городском, и на сотовом.
«Кажется, это в дверь». — Он накинул халат и, пошатываясь, пошел открывать. На пороге стоял смутно знакомый симпатичный мужчина.
— Я уже думал, что-то случилось, Иннокентий. Я вам телефон оборвал.
— Простите?
— Моя фамилия Липатов, я следователь прокуратуры.
— Ах, да. Кажется, Антон?
— Позвольте пройти.
— А что, собственно, происходит? У меня была безумная ночь, я недавно вернулся домой…
— Заметно. Позвольте все-таки пройти внутрь.
— Хорошо, — Кен проводил мужчину в гостиную. — Чай? Кофе? «Ред булл»?
— Спасибо, нет, — Липатов следил за тем, как Кен трясущимися пальцами вскрыл банку «Ред булла» и неуклюже к ней присосался.
— Вы были сегодня ночью у Максима Самойлова?
— Да. А что?
— В котором часу это было?
— Господи… дайте подумать… ну да, около часа.
— Во сколько вы уехали?
— Что с Максимом?
— Во сколько вы уехали?
— Ну, самое большое через полчаса. Я выпил виски, выкурил сигарету.
— Куда вы затем отправились?
— Знаете, это мое личное дело. Я не понимаю, почему должен вам об этом докладывать. Что с Максимом?
— С утра Максим выходил пробежаться. Вы знаете, он каждое утро бегает по Красноармейской к Петровскому парку.
— Зануда, — констатировал Кен.
— Когда Максим вернулся, то обнаружил, что его дверь взломана и из квартиры пропал… — следователь не успел закончить.
— Ноутбук Филиппа! Вот козел, — вырвалось у Кена.
— Откуда вы знаете?
— Не трудно догадаться, Антон. Ведь я предполагал, что в лэптопе содержится важная информация, и просил Максима одолжить его мне.
— Максим считает, что вы его и взяли.
— Что за бред? Вот козел, пидор… — Кен закурил и тут же закашлялся. Сказались три пачки, приконченные за вчерашний долгий день.
— Теперь я жалею, что не хлопнул эту кончиту бутылкой и действительно не взял лэптоп, пока он стоял там на столе. Сейчас мы бы уже знали, кто убил Филиппа.
— Мне представляется, Иннокентий, что вы о чем-то умалчиваете.
— Хорошо… Теперь мы понимаем, что убийца местный. Это наш, отечественный производитель.
— И все-таки я жду объяснений.
— Так… Мне пришла в голову банальная идея, что Филипп мог познакомиться с убийцей по интернету. Странно, что вы об этом не подумали.
— Максим утверждает, что вы его спрашивали о каком-то конкретном молодом человеке.
— Это совершенно другое и к смерти Филиппа не относится.
— Иннокентий, я могу вызвать вас на официальный допрос.
— Ради бога, Антон. Мне нечего скрывать.
— Что такое «Персей»?
— Рекламное агентство, которое сотрудничает с нашим журналом. Мне нужно было выяснить, с кем конкретно в этом агентстве работал Филипп.
— И чтобы это выяснить, вы готовы ударить Максима бутылкой по голове. Почему бы вам просто не позвонить в «Персей»?
— Я все сказал.
Выпроводив следователя и наградив невидимого Максима троекратным «Пидорас!», Кен стал думать, как быть дальше. Он вывел семь вопросов:
«Где Костя?»
«Как он узнал, что я знаю?»
«Кто украл ноутбук Филиппа?»
«Куда пропал мобильник Филиппа?»
«Как найти мальчика из «Персея»?»
«Кто убил Филиппа?»
«И с кем я буду сегодня трахаться?» — последний вопрос, как ни странно, волновал Кена больше всего. После нервного напряжения, бурных возлияний и бессонной ночи ему всегда хотелось секса. Теплого, искреннего секса. О вчерашних проститутках он уже не вспоминал. Депутат Алексей Митрофанов как-то объяснил ему, что проститутки — не совсем секс, так же как «Макдональдс» — не совсем еда. Проститутки — это такой специальный «Макдональдс», посещение которого отнюдь не отменяет «Пушкина». Теперь Кену как раз хотелось «Пушкина». Он подумал о Кристине, но пошел по пути наименьшего сопротивления:
— Привет, Эл, что делаешь?
— Да так, закончила запись, собиралась перекусить.
— Давай ты приедешь ко мне и мы пообедаем вместе. Я работал всю ночь, устал и соскучился.
— Может, куда-то сходим?
— Нет, надоели все. Я хочу дома.
— Буду у тебя минут через сорок, — в ее голосе чувствовался энтузиазм.
Едва Кен разъединился, раздался звонок. «Оп-ля, Константин», — вырвалось у Алехина от неожиданности.
— Ну и где ты был, — обиженно начал Разумов, — я тебя час прождал, а теперь трубку весь день не берешь.
— Ни фига себе! «Боско» было закрыто на мероприятие, а у тебя телефон не отвечал.
— Как закрыто? Я там сидел. А телефон разрядился.
— Подожди, ты «Боско кафе» на Красной площади имел в виду или в Пассаже?
— На Красной…
— Извини, но это чертовщина какая-то, — Кен чувствовал, что теряет самообладание.
— A-а, понял, я же в «Боско-баре» был! А ты что, в кафе пошел?
— То есть ты хочешь сказать, что сидел в ста метрах от меня, а я-то подумал… — Алехин просто-напросто прошел мимо «Боско-бара», расположенного чуть раньше по фасаду ГУМа.
— Попытка номер два? — энергично спросил Разумов.
— Кость, у меня ночь была трудная, сегодня не хочется никуда выбираться. Давай пересечемся на днях и все обсудим.
Ответы на первый и последний вопросы нашлись практически одновременно. «Со всеми остальными надо будет повозиться», — мысленно подытожил Кен.
Улица Руставели
Вернувшись домой после ужина с Кеном, Кристина долго размышляла над его историей. «Что, в сущности, я могу сделать?» — повторила она вслух. Она подошла к окну — ее квартира находилась на седьмом, последнем этаже. За стеклом стояла темнота сталинского квадратного двора, густо заросшего тополями и липами. Сквозь свое двоившееся отражение Кристина видела высохшие ветки, укрытые снегом, уютные желтые окна неведомых соседей, крыши, утыканные телевизионными антеннами, — причудливым рисунком они напоминали карликовые японские сосны. Там, вдалеке, между домами, темное небо дырявила серебряная сосулька «Триумф-Паласа». Было тихо и по-московски уютно.
Огромный огнедышащий мегаполис, как ни удивительно, все еще берег эти островки старой размеренной жизни. В центре — в районе Старосадского переулка, кое-где в Лефортове или в Замоскворечье до сих пор пахло деревом, чаем со свежей булкой и вареньем. Здесь все было лень и отставка. Хотя в домах опальных вельмож и степенных купчин уже давно жили деятельные князья мира сего, сонный дух московского прошлого никак не выветривался отсюда. Он въелся в трещины на желтой штукатурке стен, в кору вековых дубов и лип, в старые крыши, в провалы рассохшегося асфальта, в скрипучие дворовые качели.
Ближе к окраинам московская патриархальность ютилась в сталинских двориках, хранивших крики матерей: «Ваня!», «Саша!», «Петя, домой!». Зимой была обязательно снежная баба, летом мальчишки играли в футбол или гоняли на великах, молодые мамы качали коляски и читали сначала «Новый мир» и Ремарка, а потом Маринину и Донцову. У подъездов неизменно сидели чистенькие старушки в платках и пальто, с лицами, напоминавшими ритуальные маски. Примитивные народы отпугивали такими злых духов.
У каждого московского времени были свои злые духи: шальные девчонки, нагло обтянувшие ляжки запретными брюками — «Во, глянь, пошла, пошла. Бесстыжая! Снять бы портки, да хворостиной! Тьфу!», патлатые парни а-ля «битлы», патлатые парни а-ля Высоцкий с гитарой или серебристой «Электроникой» под мышкой, новые русские сначала на «меринах», потом на джипах, загромоздивших собой весь двор — «Безобразие, людям пройти совсем невозможно стало», бритые парни с литровыми бутылками Очаковского, молчаливые, ссутулившиеся, вечно харкающие и конкретно ссущие.