& Gabbana с атласным кантом по лацканам, рубашку цвета русского снега и лакированные туфли. К петлице была приколота брошка в форме императорской короны, сплошь усыпанная стразами, а на запястье поблескивали уже не стразы, а трехкаратные бриллианты, обрамлявшие циферблат часов. По идеологическим соображениям Алехин надел брюки вместо джинсов: он считал, что придуманный Dolce & Gabbana образ — черный пиджак + рваные голубые джинсы — окончательно осточертел даже самим Дольче с Габбаной, став уделом «консьержек и ложкомоек», как именовала «лохов» одна из его светских знакомых. Игра на понижение пафоса путем комбинации роскошных вещей с одеждой дальнобойщиков сменилась игрой на повышение пафоса. Только и всего. Поэтому рваные джинсы Алехин не выкидывал, а просто сослал их в дальний угол своей гардеробной.
От скуки Кен позвонил своей подруге Алисе и осведомился, когда ее ждать. Она только что закончила укладку волос и поднялась в номер. «Это надолго», — не без удовольствия сказал себе Алехин. В эту минуту машина, наконец, тронулась и медленно поползла к освещенному софитами подъезду «Метрополя». Кен вышел в толпу, расправил плечи и уже собирался пройти в здание, как его окликнули:
— Иннокентий, привет! Скажешь пару слов для «Сегодня»? — к Алехину подлетел корреспондент НТВ по гламуру Егор Колыванов в кокетливом кепи.
— Егор! И ты здесь! Не вопрос… Давай как-нибудь выпьем. Ты где остановился?
— В «Диане». Вот, вставай здесь, — корреспондет НТВ указал на свободный островок в толпе, откуда открывался вид на ярко освещенный вестибюль «Метрополя» с фирменной барочной люстрой из черного хрусталя.
Пока Кен, выхваченный светом переносной камеры, бодро говорил о новом типе мужчины, о симбиозе сицилийской чувственности Дольче и миланского гламура Габбаны, рамка металлоискателя «Метрополя» без устали заглатывала постоянно прибывавших гостей: актрису Пенелопу Крус под руку с режиссером Родригесом, Андрея Малахова с сочной блондой, Пафа Дэдди с продуманно растрепанной девушкой в леопардовом платье, вечно грустного и потерянного актера Руперта Эверетта в компании с Викторией Бекхэм и чернокожим редактором американского Vogue.
Филипп спрашивал себя, почему он разглядел молодого человека только сейчас. Директор моды просунул руку под короткую черную куртку, обнял влажную гладкую спину и шепнул в раскрасневшееся ухо: «Пойдем». «С тобой — куда угодно», — несмотря на гром очередного прилива «Hung up», Филипп расслышал эти слова, и они стали пробираться к выходу. «Зайдем в туалет», — предложил Романов. Они оказались одни. Директор моды втянул нового знакомого в кабинку, задвижка щелкнула. «Подожди!» — сердито сказал парень. От резкого движения очки Ray-Ban с треском выпали из его нагрудного кармана на несвежий пол. Филипп нетерпеливо потянул нагнувшегося приятеля вверх. «Закрой глаза, они мне мешают», — сказал тот, резко расстегнув зиппер на джинсах Романова, но продолжая возиться где-то внизу. Филипп блаженно зажмурился и вдруг ощутил дикую режущую боль в шее. Последнее, что он увидел, — черный сосредоточенный зрачок, буравивший его сквозь пряди слегка взмокших выбеленных волос. Кровь брызнула из рассеченной сонной артерии директора моды журнала «Джентльмен», его сильные руки еще какое-то мгновение оставались на бедрах стоявшего перед ним убийцы, потом упали; тело дрогнуло и съехало по стене. Голова легла набок, на белой майке-алкоголичке наливалось красное пятно, ноги напряглись, потом обмякли и застыли. «Вот и все, зай», — сказал человек в черной куртке, отрывая кусок туалетной бумаги и протирая орудие смерти.
Кен очень быстро нахлебался ледяного шампанского и вскоре, сбросив пиджак, уже извивался на вип-сцене вместе со Стефано Габбаной, редактором американской версии «Джентльмен», парой атлетичных мужчин-моделей, находившихся в фаворе у дизайнеров, Пенелопой Крус и леопардовой девицей Пафа Дэдди. Зеркальные подмостки были окружены плотным кольцом шкафообразных мужчин в черных костюмах, в обязанности которых входило не только отшивать случайных людей, но и поднимать падавших сверху сильных мира сего. Захмелевшие друзья уже вовсю передавали из рук в руки косячок. Охранники продолжали хладнокровно перемалывать челюстями жвачку, переодически подхватывая очередного властителя дум под спину, сначала предлагая ему отдохнуть, но затем покорно водружая обратно. Все и так отдыхали.
Алехин затянулся косячком, передал его леопардовой девице, попытался собрать ноздрями воздух — в зале стало невыносимо душно — и почувствовал, что теряет равновесие. Падение привычно смягчили могучие руки охраны. «Все, надо сваливать», — решил Кен. Оправив рубашку, он нашел свой пиджак, оставленный на креслах в вип-ложе, и стал продираться к выходу. На улице, в надежде проникнуть в здание, толпились нарядные подростки обоего пола. Кен осоловелыми и оттого абсолютно блядскими глазами раздел наиболее понравившихся ему персонажей, глубоко вдохнул холодный ночной воздух, убрал взмокшие длинные волосы назад, достал сигарету и блаженно затянулся.
Сознание стало потихоньку возвращаться. Кен позвонил Алисе. Оказалось, что она только что вышла на улицу подышать. Через пару минут они уже садились в «Мерседес»: «Эл, прости, я не в состоянии продолжать, поедем где-нибудь тихо посидим и спать». В помпезном баре гостиницы «Принчипе ди Савойя», где жил Алехин, было уже немноголюдно. Кен заказал водку с томатным соком и большим количеством табаско — эта ядреная смесь всегда возвращала его к жизни, — а Алиса взяла травяной чай. Примерно через полчаса к ним подошли несколько людей в сопровождении портье в красной ливрее. «Сэр, здесь полиция, они хотели бы переговорить с вами», — испуганно сообщил портье.
— Господин Алехин? Добрый вечер. Вы знакомы с господином Филиппом Романовым?
— Да, конечно, добрый вечер, это мой сотрудник. Что он натворил?
— Его только что нашли мертвым в «Метрополе». Вы ведь тоже там были?
— Простите, я не расслышал… Мертвым?!
— Точнее — господин Романов убит.
Отель Principe di Savoja
Этот день — 17 января — в жизни Кена начался как обычно.
Главный редактор, заспанный и опухший, потянулся к трубке настойчиво дребежащего телефона.
— Pronto.
— Господин Алехин, доброе утро, сэр, — проговорил восторженный и полный неуместного оптимизма женский голос. — Сейчас 6.30 утра. Вы просили разбудить вас.
— Grazie.
— Прекрасного вам дня, господин Алехин.
Через мгновение раздался звонок в дверь. Выбравшись из постели, главный редактор облачился в пушистый белый халат с золотым гербом отеля и, прижав неуемный пенис поясом к животу, пошатываясь, направился к двери.
— Доброе утро, сэр, ваш завтрак, — сказал, улыбаясь, чернявый парнишка. — Овсяная каша, шампанское, эспрессо, Herald Tribune. Могу я сделать что-нибудь еще для вас, сэр?
— Снять штаны и встать раком, что за вопрос?! — улыбнулся Алехин и продолжил по-итальянски: — No, Grazie mille.
— Можно вас попросить расписаться здесь, сэр? — Двухъевровая монетка скользнула в кожаную книжицу. — О, огромное вам спасибо, сэр.
Овсянку Алехин требовал только с одной целью — чтобы потом, рассказывая об этом, произвести на всех впечатление своей неординарностью. Есть ее он не стал, а, жадно отхлебнув ледяной Ruinart, поплелся к столику из красного дерева, на котором стоял лэптоп фирмы Apple. В тот самый момент, когда Алехин отыскал в браузере адрес своего ЖЖ, зазвонил мобильный.
— Fuck, это Алиса. — Под сапфировым стеклом Vertu *Signature пульсировали две буквы: «ЭЛ».
Известная телеведущая Алиса — она же Светка Бобылева, о чем знали друзья детства и бухгалтерия канала MTV, — была давней любовью Алехина. Любовью он называл ее только потому, что не умел иначе охарактеризовать отношения, тянувшиеся почти четыре года с того самого момента, как в гостинице города Самары они от скуки занялись сексом. Их все устраивало — в особенности завистливые и восторженные взгляды московской тусовки, когда они сквозь объятия и поцелуи продирались к своему столику в ресторане «Недальний Восток».
— Привет, Кен. Как здорово, что ты уже не спишь!
— Теперь уже не сплю. И это совсем не здорово.
— Я тебя разбудила?! Прости. Слушай, я сейчас в «Шарль де Голль», запись только послезавтра, и я поняла, что у меня есть сутки, которые мы можем провести вместе в Милане. У тебя будет для меня вечер?
— Элис, сегодня не получится. Я подцепил сисястую модель из Хорватии и, право, не знаю, как вас друг другу представить.
— Кен, я серьезно.
— Просто Стефано хочет, чтобы я зашел к нему на party после показа, а потом мы собирались…
— Ты про Габбану?
— Да, так вот потом мы собирались еще посидеть узкой компанией. Стефано обещал привезти Наоми. То есть тихого семейного вечера при свечах, как мы с тобой мечтали, точно не получится.
— Кен, ну пожалуйста… потом, у тебя ведь 30 % в Gucci, а если ты улыбнешься той пидовке-продавцу, он приплюсует еще сейловые 50 %. Распродажи ведь начинаются послезавтра? Ты же помнишь, я хотела меховую накидку.
— Я-то, дурак, думал, что ты хочешь меня. Хотя бы изредка. Хорошо, я предупрежу на ресепшен, что ты не воровка на доверии, а звезда MTV, и тебя проведут в мой сьют. Кстати, в номере имеется огромная кровать, правда, я сомневаюсь, что мы до нее сегодня доберемся.
Интуиция Алехина не подвела. Ночевать в номере ему действительно было не суждено. Но этот свой разговор с Алисой он вспомнил только под утро, на опознании в морге, когда смотрел на перерезанное горло Филиппа и ему страшно хотелось спать.
А пока, за 16 часов до убийства Филиппа Романова, высокоскоростной гостиничный интернет уже загрузил его последний пост. Алехин всегда перечитывал любой написанный им текст по многу раз.
Thursday 25 December
Зима, крестьянин
Странное ощущение — уже несколько недель хочется хотя бы на ночь остаться в совершенном одиночестве. Предыдущие -дцать лет жизни были положены на то, чтобы в доме меня всегда ждал теплый ужин, в постели — горячее тело, в шкафу — асортимент черных костюмов, а на рабочем столе — пачка приглашений на коллективное поглощение моёта