— Ну, не знаю, — отозвался директор моды «Джентльмен». — По мне, так чем меньше одежды у Dsquared2, тем лучше. Парни были такие сочные! Видел, кто открывал показ? Джейсон! Круто, что мы его сняли.
— Круто, что успели до того, как он зверски перекачал бедра. Теперь Джейсон смотрится жирным слоненком, — для журнала напрочь не подходили перекачанные ноги и торсы, одежда на них сидела плохо.
— А знаешь, сколько все это стоило? Мне тут насплетничал ассистент режиссера — 350 тысяч евро за пятнадцать минут.
— Это самая дорогая гей-вечеринка, которую я видел, — заявил Алехин, и друзья отправились за кулисы, чтобы в соответствии с этикетом поздороваться с дизайнерами и засвидетельствовать свое «неизменное восхищение». Когда, отдав долг вежливости, они выходили во двор, залитый ярким миланским солнцем, Филипп спросил:
— Кстати, кто из них Дин, а кто Ден?
— Какая на хуй разница, — бросил Алехин. — Все! А теперь бегом! — Кен заметил негритянку из «Британских авиалиний», которая явно высматривала его. Они нырнули в прореху между группами журналистов из Officielle Hommes и Details, обсуждавшими, надо полагать, гибель мировой моды. И вылетели на улицу, густо заставленную черными «Мерседесами».
— Уф… Успели. Сла-а-ва Богу, — протянул Алехин, опускаясь на сиденье авто, которое водитель оперативно подал к выходу.
— Ты что, злостный алиментщик? — удивленно спросил Филипп.
— Нет, просто затрахался.
— Э-э, как у вас, у натуралов, все запущено. Я вот, например, никак не могу затрахаться.
— His dick is like your leg, — хмыкнул Алехин. — Что у нас там дальше? Dirk Bikkembergs? Коренастых футболистов оставляю тебе, — Дирк испытывал страстное влечение к футболистам брутальной комплекции. Кен протянул приглашение на его показ Филиппу: — Посиди в моем ряду… Ах, вот еще МММ — Missoni, Moschino, Missori… И Valentino. В печку, Зиночка, в печку. Держи, — он вручил конверты Филиппу.
— На Valentino я бы на твоем месте сходил, в конце концов, одна из последних легенд моды, — заметил Филипп. — Он еще твою Одри Хепберн обшивал.
— Не получится… Надо успеть на пару встреч и поговорить с генеральным, а потом у меня гребаный ланч с Алисой.
— Вот, значит, почему ты так улепетывал от той шоколадки. Звезда MTV в городе. Прячьтесь, низменные страсти!
— Да… — задумчиво протянул главный редактор. — Значит, ты считаешь, что это уголовщина?
Ресторан Nobu, здание Armani
— Grazie, Daniele, — сказал Алехин водителю, почтительно придержавшему дверь «Мерседеса». Искорки в красивых глазах Даниэле, обычно радовавшие Кена, на этот раз оставили его равнодушным. Утренний разговор с Филиппом чем дальше, тем больше портил настроение. Телефон генерального, Анастасии Порываевой, был выключен, а тут еще очередной бессмысленный ланч с Алисой. В такие минуты Алехин предпочитал действовать нахрапом, все суетное и случайное вызывало у него раздражение, а мозг болезненно пульсировал вокруг одной, главной на этот момент мысли. Алехин тогда еще не догадывался, что предстоящий ланч окажется совсем не «случайным».
— Надо покончить с этим как можно скорее, — пробурчал он себе под нос, скидывая легкое кашемировое пальто гардеробщику и входя в зал для курящих. Не успел он оглядеться, как столкнулся с Джорджо Армани — хозяином «Нобу» и всего шестиэтажного здания, которое занимал флагманский магазин именитого дизайнера.
— Джорджо, bon giorno, caro. — Озабоченная складка на переносице главного редактора мгновенно разгладилась, злые глаза стали приветливыми, а широкий рот раздвинулся в самую обаятельную улыбку.
— Innozenz, bon giorno, come stai? — Насупленное выражение на смуглом лице с высоким гладким лбом сменила столь же обаятельная и столь же тщательно отработанная улыбка, обнажившая два ровных ряда белоснежных искусственных зубов, и мужчины приступили к ритуальному обмену поцелуями и похлопываниями по накачанным плечам, которыми гордились и 35-летний Кен, и 73-летний Армани.
— Ты в очень хорошей форме, Джорджо, — почти не лукавя сказал Кен, с удовольствием обнаруживший под темно-синей майкой Armani отлично проработанные дельтовидные мышцы. — Видел тебя во французском Vogue без рубашки. Complimenti!
На страницах Vogue Армани демонстрировал то, что уже давно назвали «открытием мужского тела». Алехин отчетливо помнил, как еще его дедушка — полковник авиации, — листая альбом по искусству Возрождения, объяснял маленькому Кеше, что прекрасно только женское тело. Мужское же скорее безобразно, лишено плавности и гибкости, покрыто волосами и снабжено непонятным сморщенным отростком, а потому не может быть предметом искусства. Теперь все это казалось полным вздором.
Лет 20–25 назад мужское тело вышло из тени женского, обнажилось и дерзко заиграло влажными мускулами сначала в рекламных кампаниях Кельвина Кляйна, а потом и всех остальных. Том Форд обрушил последний бастион традиционной культуры, поместив волосатого мужчину с полуэрегированным членом на рекламу аромата М7 для Yves Saint Laurent. Меж тем всего лишь в начале прошлого века открыть мужскую шею было намного неприличнее, чем сегодня устроить эксгибиционистский спекталь перед ночными прохожими.
Еще совсем недавно мужской костюм являлся скорее вместительным шкафом для тела. Гипертрофированный размах плеч визуализировал силу и власть, а точнее, их симулировал. С тех пор немало ваты утекло. Джорджо Армани называл это «деконструкцией костюма»: живая плоть в нем главное, все остальное — лишнее. Мужское тело стали раздевать, в крайнем случае обтягивать. Приталенный силуэт, короткий пиджак, рубашка, распахнутая на груди, полуспущенные джинсы, спереди открывающие вид на «блядскую дорожку» от лобка к пупку, а сзади на ягодицы, — таков актуальный образ поколения, которое с пепси незаметно для себя перешло на энергетические напитки и морковный сок. Миллеровский «Тропик Рака» больше не был учебником жизни: он рухнул с пьедестала, оставив в воздухе неприятный запах перегара. Теперь на этом пьедестале — глянцевый мужской журнал со свежими коллекциями и обзором масок для волос, попахивающий последним ароматом Chanel pour Homme.
Разглядывая нарядную мужскую толпу на тусовках, Кен часто думал о том, что случилось с помятым и обрюзгшим мужчиной прошлого, который носил бесформенную одежду, бесконечно пил виски с содовой и менял «цыпочек» как перчатки. Где он теперь? Социологи утверждали, что мужчина эры постфеминизма из субъекта превратился в объект — прямо как на школьной дискотеке во времена застенчивой юности Кена, когда он с отрешенным видом жался к колонне и мучительно ждал белого танца. Психологи говорили, что фаллос в наши дни сделался пенисом — из органа власти стал частью тела под узенькие плавки Dolce & Gabbana. А самые отчаянные гендерные революционеры заявляли, будто бы мужчина, сформировавшийся в эпоху кризиса брака и неполных семей, открыл в себе женщину и сразу же в нее влюбился. Ни одну из этих теорий Кен не принимал полностью, он просто чувствовал, что, устранив неравенство мужчин и женщин, мир постепенно отказался и от их традиционных гендерных ролей. Могуч, вонюч, ебуч — это уже не обязательно мужчина, а, как правило, буч, то есть лесбиянка-актив. Чего Кен терпеть не мог, так это слово «метросексуал», которое придумал американский журналист Марк Симсон в 1994 году. На вопрос наивных девочек-журналисток, метросексуал ли он, Кен отвечал банальностью, которая казалась ему невероятно удачной: дескать, обычно он не занимается сексом в метро, но с ней конкретно готов попробовать.
Седой старик и невысокий длинноволосый брюнет привлекали всеобщее, хотя и осторожное внимание. Посетители снобского «Нобу», естественно, считали дурным тоном проявлять интерес к жизни знаменитостей, но, как и все люди, не могли себе в этом отказать.
— Is it Tom Cruise? — прошептала худенькая брюнетка, толкая тупым носком шелковой туфельки своего спутника, изображавшего презрительное равнодушие.
«Это не Том, это наш Кен, — мысленно ответила сидевшая за соседним столиком блондинка с колючими озорными глазами. — Впрочем, они действительно похожи».
В этот момент портье распахнул прозрачную дверь зала для курящих, чтобы впустить стройную девушку в платке Hermès, огромных черных очках Gucci, короткой куртке из дубленой кожи, отороченной лисой, и джинсах Dolce & Gabbana. Ее гибкое тело страдало под тяжестью сумки Birkin и трех огромных пакетов с логотипом Armani. Девушка на секунду замялась, увидев Джорджо Армани прямо перед собой, но тотчас собралась, решительно приблизилась и обняла разговаривавшего с дизайнером мужчину:
— Кен, извини, я как всегда…
— Oh, Alice… Giorgio, let me introduce you to my girl friend.
— Hi Mr. Armani, I am Alice. — Обнажив ровные жемчужно-белые зубы, Алиса протянула Джорджо гибкую изящную руку, на которой сверкнул густо усыпанный бриллиантами Rolex.
Блондинка, сумевшая отличить Кена от Тома Круза, затушила тонкую папироску Vogue с ментолом и подумала: «Господи, какая же ты лохушка, Эл!»
Через пару минут Кристина говорила Алисе, что ее платок Hermès с кашей из конской упряжи, ромашек и стрекоз чудо как хорош, и вообще Алисе давно пора запустить программу о стиле на канале MTV.
— Эл, а то многие думают, будто стиль — это всего лишь нацепить на себя «Гуччи-шмуччи-тамагуччи».
— Гуччи-лебеди, — задумчиво произнес Кен. — Мы раньше встречались?
— Прости, Кен, это моя подруга Кристина. Кристина, это Кен.
— Вот это номер, Иннокентий Александрович! Мы с вами работаем в одной компании, и вы меня не узнаете. Ну конечно, куда нам, простым смертным.
— В одной компании?!
— Да, я ваш юрист, сижу на седьмом этаже, куда вы, естественно, не заходите. Вы все больше в облаках…
С Кеном такое случалось часто. «Мы уже десятый раз знакомимся», — слышал он то и дело на тусовках от абсолютно неизвестных мужчин и женщин. Чем выше он забирался, тем больше окружающие сливались для него в единую невыразительную массу. Конечно, в ней по