– Госпожа королева, не согласитесь ли сразиться?
Она чувствовала на себе взгляды придворных – все ждали ее реакции на выходку Вилла. Чтобы закрыть рот сплетникам и отказать им в удовольствии видеть ссорящихся на публике короля и королеву, Алиенора улыбнулась Генриху и любезно приняла его предложение, хотя никакого желания играть с ним не испытывала.
Алиенора расставила на доске фигуры плавными движениями, подчеркивающими красоту ее рук.
– Было любопытно узнать, – произнесла она негромко, но вложила в голос все свое презрение. – Оказывается, вы и эту шлюху добавили к списку своих побед.
– Просто мне хватило ума при вас не болтать о ней. Та потаскуха – никто, как пришла сюда из борделя, так туда и вернется. То, что здесь сейчас произошло, – досадная случайность, не более того, не думайте об этом.
– Ах да, разумеется. Я быстро забуду о том, как ваш брат оскорбил меня и Изабеллу, поставив в один ряд с саутваркскими шлюхами!
Генрих сложил на груди руки:
– А из-за чего все вообще началось? Графиня де Варенн – вот причина. Если бы она, как и положено добронравной женщине, приняла моего брата, сегодняшней сцены не случилось бы. Но нет, ей потакали, ей позволили растягивать траур до бесконечности. Ей давно пора было выйти замуж!
– Да, ваш брат стал бы ей прекрасным мужем! – съязвила Алиенора. – Женщине очень трудно сохранять достоинство с синяками на лице, они позорят ее, хотя должны бы позорить мужчину. – Она достала из кошеля серебряную монету с портретом Генриха на одной стороне и крестом на другой. – Что выбираете, сир, короля или крест?
Генрих махнул рукой:
– Уступаю вам, госпожа королева. Делайте первый ход, а я посмотрю. Предпочитаю видеть, каким курсом держать корабль, а не доверяться прихоти судьбы, ворчливым женам и своевольным архиепископам.
Алиенора едко усмехнулась:
– Ну что же, тогда не жалуйтесь, если проиграете. – Она сделала первый ход.
– Вот хитрая лисица, – мрачно подивился Генрих. – Вилл успокоится, когда протрезвеет и подумает. Я отправлю его к матери, чтобы она его образумила.
Алиенора кивнула:
– Или чтобы он уговорил ее обратиться к архиепископу и попытаться переубедить его? Вы коварны, сир.
Генрих пожал плечами. Отрицать двойную цель он не собирался.
– Моя мать умеет обращаться с норовистыми служителями Церкви.
Алиенора обдумывала следующий ход:
– У нее ничего не получится. Архиепископ сломается, но не согнется.
– Тогда, если будет в том необходимость, я сломаю его, – ответил Генрих сурово.
Партия завершилась патом, как и предвидела Алиенора. Супруг стремился разгромить ее, и она столь же решительно была настроена не уступать. Сражение продолжилось в опочивальне. Когда же закончилось, так и не принеся ни одному из запыхавшихся, измотанных соперников победы, Генрих оделся и ушел. Алиенора не знала, благодарить за это судьбу или впасть в уныние.
Поднявшись с постели, она уединилась в уборной, чтобы привести себя в порядок, и во время омовения заметила кровь: начались регулы. Значит, с этого посева ребенка не будет. Открытие не принесло никаких чувств, кроме облегчения: по крайней мере, еще месяц она будет отдыхать от деторождения.
Королева послала одну из служанок за ветошью и натянула пару старых брэ под сорочку. А потом отправилась на поиски Изабеллы.
Графиня еще не спала – она при свече подрубала шемизу. Это работа для прислуги, но ею можно заниматься в полумраке. Алиенора по собственному опыту знала, как благотворны могут быть монотонные движения иголкой – они упорядочат мысли или изгонят их.
– Все хорошо?
Изабелла кивнула:
– Спасибо, госпожа. Мне очень жаль, что брат короля так расстроен, но его вспышка только укрепила меня в уверенности, что быть его женой я не смогу. Не вмешайся архиепископ, мне пришлось бы повенчаться с ним. Свой долг я бы исполняла, но каждый миг молилась бы об освобождении. – Ее лицо омрачилось. – Простите меня за то, что произошло сегодня в покоях короля. Это было непристойно.
– Твоей вины в этом нет. – Глаза Алиеноры сердито вспыхнули. – Не кори себя. Пусть то, что сделал Вильгельм, ляжет грузом на его совесть, а не на твою. К тому же скоро все утрясется – выдует себя, как зимний шторм. – Она сменила позу, чтобы утишить боль от спазм внизу живота. – А после непогоды нам откроется новый берег с чистым песком, где можно оставить любой след, какой пожелаешь.
Глава 22
Вестминстер, октябрь 1163 года
Дверь королевских покоев отворилась, и Алиенора оторвалась от письма, которое читала. В комнату вошли Генрих и Гарри.
– В чем дело? – удивленно спросила она.
Гарри должен был находиться среди пажей и оруженосцев архиепископа.
– Я забираю нашего сына из-под опеки Бекета, – сообщил Генрих, гневно поблескивая глазами. – Его дом оказался неподходящим местом для воспитания и обучения будущего короля. Бог знает, что за крамольные идеи Томас внушает Гарри.
Алиенора встала, принимая приветствие преклонившего колено сына, а затем подняла его и обняла.
– А раньше ты не догадывался об этом?
– С какой стати? – буркнул Генрих. – Он преданно служил мне, пока я не сделал его архиепископом. Теперь ему взбрело в голову, будто его пост – это путь к борьбе за власть, а не к сотрудничеству. – Он топал по комнате, подхватывал один предмет за другим, только чтобы отбросить их через секунду. – Если бы я мог сместить его, я бы так и сделал и продвинул бы на его место Джилберта Фолиота, но, поскольку архиепископа не снять, пока он сам не решит отказаться от поста, я должен укротить его иными средствами. В любом случае есть множество наставников, которым можно доверить образование нашего сына.
– У архиепископа мне нравилось, – сказал Гарри, но, подумав, добавил: – Только иногда там было скучно.
– Архиепископ что-нибудь говорил обо мне? – вдруг спросил Генрих – подозрительность взяла верх над благоразумием.
– Нет, папа. Он только упомянул, что огорчен тем, что больше не будет учить меня, и надеется на мое возвращение в будущем, когда все уладится.
– Ну, пустых надежд у него хватает, и это одна из них.
Гарри отошел поздороваться с братьями и сестрами. Матильда обняла его, и он тепло обнял ее в ответ, потому что очень любил старшую из сестер. Пятилетний Жоффруа, игравший в тот момент с мячом, захотел показать брату, чему он научился. Затем и Гарри продемонстрировал свои умения: подбросив мяч, он ловил его то под приподнятой ногой, то с поворотом, и все его движения были ловкими и быстрыми. Ричард в забаве участия не принимал и, насупившись, молчал. Он видел, что его положение в семье с появлением старшего брата сразу же понизилось. Когда Гарри подошел к нему и дружески ткнул в плечо, Ричард ответил тычком куда менее дружелюбным, и завязалась потасовка. Генрих прикрикнул на них и велел пойти в сад.
– Сорванцы, – пробормотал он себе под нос.
– Они так похожи на тебя, господин мой король, – сладко улыбнулась Алиенора.
Генрих крякнул:
– Может быть, но мы должны направлять их. Каждое дерево нуждается в подрезке, какой бы ни было оно породы.
Алиенора ничего не сказала. Если сыновей будет направлять Генрих, то они превратятся в маленькие подобия его самого, а она этого не хотела.
– Я решил, что Рождество мы проведем в Беркхамстеде, – сменил он тему.
Алиенора не скрывала недоумения. Право пользования Беркхамстедским замком было даровано Бекету при назначении его на пост канцлера. Он часто бывал там и заново обустроил замок в соответствии со своими вкусами.
– Я забрал у Томаса эту привилегию, – пояснил Генрих. – С чего бы мне оказывать ему такую честь, когда он во всем противится мне и не желает ничего слушать. Мы сами расположимся в замке, чтобы не оставалось сомнений, кто главный. Ты, будь добра, возьми с собой лучшие платья, и мы устроим там роскошный двор.
– Как тебе будет угодно.
В душе Алиенора была весьма довольна таким поворотом, потому что изначально Беркхамстед принадлежал ей как королеве. В свое время решение мужа передать право пользования замком Бекету она приняла, но без особой радости. Что касается мелких выпадов Генриха, вроде возвращения Гарри к королевскому двору и лишения архиепископа привилегий, то Алиенора сомневалась в их действенности. Бекета это не усмирит. Генрих всего лишь огрызается, ничего, по сути, не меняя. Разумеется, у Алиеноры и в мыслях не было защищать интересы бывшего канцлера. Да, он оказал ей услугу, запретив брак Изабеллы с Вильгельмом, но там выгода была взаимной. Алиенора не хотела бы оказаться вовлеченной в ссору супруга с архиепископом, которую затеяли они сами, никто их не стравливал.
– Твоя мать прислала письмо, где говорит о Вильгельме, – сказала она, меняя тему, и передала Генриху пергамент, который читала в момент его появления.
Генрих насторожился:
– Что пишет?
– Пишет, что у Вилла нет аппетита и что он потерял всякий интерес к охоте. Целые дни проводит, сидя у окна и проклиная злую судьбу. Еще он жалуется на колики в животе, но никакие снадобья не помогают.
Генрих нахмурился и сам прочитал письмо.
– Тут еще говорится, что она написала Бекету и что не понимает, почему его вдруг так обеспокоили вопросы родства. – Генрих мрачно глянул на супругу. – Она бы не обрадовалась, если бы узнала о твоих кознях.
– Разумеется, не обрадовалась бы, – равнодушно ответила Алиенора. – Можешь рассказать ей, если хочешь, только не вижу в этом смысла. Бекет мог и дать разрешение, если бы захотел, сам знаешь. Я буду молиться о том, чтобы твой брат поскорее оправился от недомогания и чтобы ваша мать пребывала в спокойствии и здравии.
– Какое великодушие! – съязвил Генрих.
– Что ты, это мой долг, – возразила она с неменьшим сарказмом.
После роскошных рождественских празднеств в Беркхамстеде двор перебрался в королевский дворец в Кларендоне, куда созвали на великий совет землевладельцев, баронов и священнослужителей – для обсуждения новых законов. Вновь Генрих и его прежний канцлер, ставший архиепископом, сошлись в битве, отстаивая один – права государства, другой – права Церкви. Оба упорствовали, и в конце концов обсуждение зашло в тупик. После долгих угово