– Джудит, не уезжай… Ты мне нужна… Она сжала губы и выпрямилась.
– Это ты меня бросил, когда поехал на свадьбу Ральфа до Гала. Теперь иди к нему и жалуйся. Не сомневаюсь: он найдет для тебя какую-нибудь английскую или датскую шлюху, что бы ты мог удовлетворить свою похоть. Если ты затеваешь предательство, жена-нормандка тебе без надобности. – Ее голос дрожал, она даже на мгновение испугалась, что заплачет.
– Я не собираюсь к ним присоединяться, клянусь.
Он умолял ее, как умоляет о прощении нашкодивший ребенок. Но дело было слишком серьезным.
– Если ты немедленно не отправишься к дяде и не расскажешь ему о случившемся, тогда проклятие падет на твою голову, – заявила она, не оборачиваясь.
– Я… я дал слово де Галу…
– Ты поклялся королю! – Ее затошнило, и она едва успела подойти к горшку, как ее начало рвать, – она думала, что все внутренности вывернутся наизнанку.
Она слышала, как он встал и пошел к выходу такими шаркающими шагами, будто ноги его были в кандалах. Наконец он ушел. Джудит опустилась на пол, задыхаясь от слез. Живот скрутила опоясывающая боль, затем внезапно хлынули воды и кровь. Она отвергла Уолтефа. Теперь ее тело отвергает его ребенка.
Когда она закричала, зовя служанок, ей хотелось умереть.
– Что я натворил? – спросил Уолтеф у Улфцителя.
Стояло славное сентябрьское утро, они сидели в скромной гостиной аббата, пили эль и смотрели через открытые ставни, как мимо проплывают белые облака.
Монах вздохнул и покачал головой.
– Мне жаль, сын мой, но я не знаю, – сказал он. – Наверное, многие уже сказали тебе, что ты совершил глупость.
– Только жена. Я никому больше не рассказывал. Несколько моих людей извещены, но я доверяю им безоговорочно.
Монах строго взглянул на Уолтефа.
– Похоже, безоговорочное доверие – одна из причин твоих неприятностей, – возразил он. – Только Господь достоин такого доверия.
Уолтеф поморщился.
– Я знаю, святой отец. – Он вздохнул и провел ладонью по лицу. – Я дал клятву Вильгельму, я женился на его племяннице, в жилах моих детей течет нормандская кровь, но…
Аббат тоже вздохнул.
– И ты позволил отдаленной мечте, вину и ловкому языку другого человека увести тебя от реальности. Я знаю тебя лучше, мой мальчик, чем ты сам себя знаешь.
– Мне следовало остаться здесь, в монастыре, и постричься в монахи, – пробормотал Уолтеф. – Мне кажется, моя жизнь имела смысл здесь, в Кроуленде.
– Да, возможно, тебе следовало остаться с нами, – мягко согласился Улфцитель и положил ладонь на плечо Уолтефа, успокаивая его. – Но раз уж ты не остался, тебе придется пожинать бурю, которую ты поднял.
Уолтеф подергал себя за бороду.
– Как? – спросил он. – Что я должен делать?
Монах минуту молчал. Потом произнес:
– Это дело твоей совести. Я не могу решать за тебя.
– Но посоветуйте. – Он умоляюще взглянул на монаха. – Я знаю, слабость моя в нерешительности и неумении предвидеть. Что бы вы сделали – окажись в моем положении?
Монах крепче сжал его плечо.
– Я бы спросил себя: что в этом мире для меня важнее всего? А затем задал бы себе вопрос: что мне надо делать, чтобы это защитить?
– Мои дети. Они – главное.
– И как же ты заботишься об их будущем?
Улфцитель говорил мягко, но в его словах была твердость железа. Как он защитит своих дочерей? Одну он уже потерял. После их ссоры, четыре дня назад у Джудит случился выкидыш. Еще одна девочка. Он сам похоронил ее. Он вспомнил о клятвах, данных им разным людям. Каждый раз по принуждению. И обещание, данное маленькой дочке.
– Я… я поеду к Вильгельму, – сказал он. – Попрошу его о милосердии, если понадобится, буду умолять. – Его передернуло только от мысли об этом.
Монах облегченно вздохнул.
– Это – твое решение, и я рад, что ты его принял, – сказал он. – Но я бы посоветовал тебе не обращаться к Вильгельму напрямую. Тебе нужен посредник. Обратись ь архиепископу Ланфранку, исповедуйся ему и попроси его ходатайствовать за тебя.
– Вы считаете меня неспособным изложить свое собственное дело?
Аббат долго смотрел на него, и Уолтефу стало стыдно.
– Да, вы правы, – вздохнул он. – Я не умею выбирать наиболее безопасный путь.
– Я напишу архиепископу и расскажу о твоих неприятностях. Напомню, что когда-то ты предназначался для служения церкви, что в тебе нет зла, только безрассудство.
– Огромное безрассудство, – согласился Уолтеф. – Надо было мне остаться в монастыре. – Он уже не первый раз говорил об этом. При очередном кризисе в своей жизни он жалел, что покинул обитель, но никогда еще это чувство не было таким острым, как сейчас. Он опустился на колени перед аббатом.
Аббат Улфцитель почувствовал прилив нежности и сочувствия, когда возложил руки на склоненную голову Уолтефа. Он был таким уязвимым перед внешним миром, и монах боялся за него.
Когда вернулся отец, Матильда была в саду, разглядывая росток, который дала ее яблоня. Услышав скрип калитки, она оглянулась и увидела направлявшегося к ней отца. Лицо его было мрачное, будто он собрался ее ругать, но, по мере приближения, на нем появилось некоторое подобие улыбки, и она поняла, что он не сердится. Она побежала навстречу, он ее подхватил и, как обычно, подбросил в воздух. Потом прижал к себе так крепко, что она едва не задохнулась и начала вырываться. Он опустил ее и присел рядом на корточки.
– Почему ты плачешь? – Она потрогала влажные полоски на его лице. – Тебе грустно?
– Немного. Я сделал глупость и теперь попытаюсь все исправить.
Она нахмурилась.
– Эх, ты еще мала, не поймешь, и, может, это к лучшему. – Он погладил ее по голове.
– Хочешь посмотреть на мое дерево? – спросила она, словно почувствовав, что отца нужно отвлечь от плохих мыслей. Схватила его за большой палец и потащила туда, где бодро тянулся вверх крепкий зеленый росток.
Уолтеф, конечно, восхитился им, но глаза его снова наполнились слезами, и пришлось отвернуться, чтобы вытереть их рукавом.
– Он превратится в большое сильное дерево. Ты тоже вырастешь и станешь прекрасной женщиной, – сказал он. – Я горжусь тобой и всегда буду гордиться.
Матильда подняла на него глаза. Что-то было не так, она не могла понять, в чем дело.
– Завтра я поеду к одному важному священнику, а затем в Нормандию, чтобы навестить короля Вильгельма, дядю твоей мамы. Какое-то время меня не будет дома. Я хочу, чтобы ты вспоминала обо мне, когда станешь ухаживать за этим деревом. И когда мама или Сибилла поведут тебя в церковь, я хочу, чтобы ты вспоминала меня в своих молитвах.
Матильда кивнула.
– Я всегда молюсь за тебя, папа. – На этот раз она не кричала и не падала на землю, стуча ногами. Завтра еще так далеко. А сегодня он с ней.
– Давай пойдем и бросим для эльфа монетку в колодец.
– Давай, почему бы и нет.
Он взял ее за руку, которая полностью утонула в его огромной ладони, и почувствовал томящую боль в сердце.
Глава 18
Руан, Нормандия, осень 1075 года
Сокола Симону подарил Вильгельм, по достоинству оценив его службу как в походе, так и при дворе. Крылья молодой птицы были цвета сланца, на груди переплелись голубые и кремовые перышки. Симон назвал ее Женевьевой, потому что для него она была королевой. Он учил ее охотиться и теперь проводил все свое свободное время за этим занятием. Она должна была привыкнуть к его руке, поэтому он брал ее с собой на прогулки, чтобы она привыкла к звукам и видам двора, не пугалась собак, и лошадей, и человеческих криков. Сначала она в панике махала крыльями, пыталась высвободиться, но постепенно привыкла. Теперь она сидела неподвижно на его руке, вцепившись блестящими когтями в перчатку.
Сабина, дочь сокольничего, стояла рядом. В темноте ее глаза сверкали, как черное стекло. Как полагалось, она носила косынку поверх черных кос, но он помнил эти волосы па ощупь, потому что вчера уговорил ее распустить их – мягкие, черные, густые. Потом он видел такие сны, за которые надо каяться на исповеди.
– Жаль, что вы не можете остаться, – сказала Сабина, посмотрев на него сквозь густые черные ресницы.
Симон огляделся. Они были одни, ее отца нигде не было видно.
– Почему вы решили, что не могу? – спросил он и смело притянул ее к себе – губы к губам, бедра к бедрам. Он забылся в сладости поцелуя и огне, пробежавшем от губ по всему телу. Он ощутил вожделение. Потянулся к зовущей мягкости ее грудей и пожалел, что их прикрывают платье и сорочка. Сабина вскрикнула и выгнулась, прижавшись к нему еще теснее. Но через мгновение она вырвалась и оттолкнула его.
– Мне кажется, тебе нельзя, потому что у короля гость, – проговорила она задыхаясь. – Он может в любой момент позвать тебя и велеть накрыть стол. Говорят, у короля в свите нет никого, кто бы умел так красиво нарезать мясо, как ты.
Симон снова прижал ее к себе и прикоснулся губами к ее шее в том месте, где отчетливо пульсировала кровь.
– Найдут другого, – сказал он, зная, что обманывает себя. Он был одним из старших слуг, и младшие всегда обращались к нему за помощью и советом. Да и Вильгельм захочет, чтобы именно он нарезал поданное к столу мясо. Разумеется, все зависит от ранга гостя. Если это кто-то незнатный, то справится и младший слуга. – Ты знаешь, кто приехал?
– Да. – Она запрокинула голову, подставляя ему шею для поцелуев. – Я его видела много лет назад, когда была маленькой, а при дворе жили английские заложники. Не помню, как его звали, но у него волосы медного цвета и желтая борода.
Симон замер и посмотрел на нее прищуренными глазами.
– Сеньор Уолтеф?
– Да, он… Что-то не так?
Симон поморщился.
– Все нормально. Я-то думал, это будет последнее место, куда он приедет.
– Почему?
– Потому что в Англии снова беспорядки.
– И ты мне ничего об этом не расскажешь, даже если я тебя привяжу к насесту и принесу королевского орла, чтобы он выклевал тебе глаза?