– Почему я? – спросила я чуть громче.
– А почему нет? – парировал он. – Почему не выбрать девушку, которая в детстве играла для меня в Роще гоблинов свою музыку?
Сказано много, но все не то. Он не сказал, что желает меня, что выбрал меня. Что… Я хотела, чтобы он озвучил правду, которая читалась в его глазах. Я чувствовала его взгляд каждой частичкой своего тела: этот взгляд спускался от шеи – там, где плечи скрывались под разодранными рукавами блузки, – к ключицам и ниже по линии декольте к моей вздымающейся и опадающей груди. Я вдруг осознала, что ждала этого всю жизнь. Мечтала, чтобы он счел меня не красивой, но желанной. Чтобы он меня хотел. Чтобы предъявил свои права на меня.
– Почему именно я? – в третий раз повторила я. – Почему Мария Элизабет Ингеборг Фоглер?
Я посмотрела на Короля гоблинов в упор. Он – гордец, но гордость есть и у меня. Если я собираюсь сдержать обещание, много лет назад данное мальчику, танцующему посреди леса, то должна услышать подтверждение из его собственных уст.
– Потому, – сказал он, – что я полюбил музыку, которая звучит в тебе.
Я закрыла глаза. Его слова стали искрой, воспламенившей мою кровь. Огонь, точно лесной пожар, в одно мгновение растекся по жилам, и все тело охватил жар.
– Жизнь за жизнь, – пробормотала я. – Значит ли это, что жертва должна умереть?
– Что есть смерть? – задал встречный вопрос Король гоблинов. – Что есть жизнь?
– Я ведь говорила, что философы меня не привлекают.
Он вдруг рассмеялся – живым, человеческим смехом.
– Элизабет, ты неподражаема!
– Отвечай.
– Да, – помолчав, сказал он. – Жертва должна умереть. Покинуть мир живых и спуститься во владения Эрлькёнига, в Подземный мир. – Он устремил на меня взгляд своих невероятных глаз, таких разных по цвету, таких пугающе-красивых. – Для верхнего мира она будет мертва.
Мертва. Я подумала о маме, папе, Констанце, Гансе и, с болью в сердце, о Йозефе. Во многом я уже умерла.
– Мы оба проиграли, – заметила я.
Король гоблинов прищурился.
– Что ты имеешь в виду?
– Если выигрываешь ты, я теряю сестру. Если победа за мной, я обрекаю верхний мир на вечную зиму. Разве не таков реальный исход нашей игры, mein Herr?
Он не посмел возразить.
– Предлагаю ничью, – сказала я. – Тогда мы оба получим желаемое. Я – свободу для сестры, ты… – я сглотнула, – получишь меня. Всю.
Король гоблинов снова умолк.
– Но почему, Элизабет? – изрек он после долгой паузы.
Я посмотрела на Кете, все так же лежащую на полу без сознания.
– Ради моей сестры. – Я подтащила ее поближе к свету. – Ради брата. – Перевела взгляд с Кете на проем, из которого лилось лунное сияние. – Ради моей семьи. И всего верхнего мира.
Король гоблинов приблизился ко мне, шатко и неуверенно, словно каждый шаг причинял ему боль.
– Этого мало, Элизабет.
– В самом деле? – Я едко усмехнулась. – Целый мир – это мало? По-твоему, я способна приговорить всех его обитателей к бесконечной зиме, к тому, что весна и жизнь никогда уже не вернутся?
Король гоблинов замер на границе между светом и темнотой. Я видела черный силуэт, подсвеченный серебром, и изящный контур кисти сразу за освещенным кругом.
– Всё думаешь о других, – медленно произнес он. – И тем не менее, да, этого недостаточно. Ты когда-нибудь желала чего-то лично для себя?
Что в его понимании «достаточно»? Он прекрасно знал, что именно хочет от меня услышать, но не услышал. Игры, снова игры. Мы всегда будем танцевать друг с другом, я и он.
– Ладно, – сказала я, – тогда я сделаю это ради любви.
Его голос прозвучал неожиданно резко.
– Любви?
– Да, – кивнула я. – В конце концов, все мы приносим жертвы ради любви. – Я наклонилась и поцеловала Кете в лоб. – Каждый день. – Я перевела взгляд туда, где за гранью круга света чернела фигура Короля гоблинов. Разноцветные глаза сверкнули, и, хотя выражения его лица мне не было видно, надежда в его взоре меня тронула. – Ты говорил, что у меня отсутствует себялюбие, так вот отныне я буду любить себя. В кои-то веки стану заботиться о себе в первую, а не в последнюю очередь.
Он никак не отреагировал на мои слова и молчал так долго, что я уже испугалась, не допустила ли роковую ошибку.
– Подумай как следует, Элизабет, – наконец произнес он с каким-то странным нажимом. – Совершив выбор, ты уже не сможешь его изменить. Я не настолько щедр и во второй раз предлагать свободу не стану.
Меня охватили сомнения. Я могла подчинить его своей воле, заставить вернуть меня и Кете в верхний мир. Я уже победила его и мне под силу повторить это снова.
Но я слишком устала для новой битвы. Более того, я не хотела сражаться. Я хотела сдаться на милость противника, ибо отказ от борьбы требует наибольшего мужества.
– Я отдаю себя тебе. – Я нервно сглотнула. – Свободно и добровольно.
– Ради себя самой?
– Да, – подтвердила я. – Ради себя.
Казалось, молчание длилось вечно.
– Хорошо. – Его голос в просторной земляной пещере звучал едва слышно. – Я принимаю твою жертву. – Кете рядом со мной со стоном зашевелилась. – Я выведу твою сестру наверх, а потом… – у Короля гоблинов перехватило дыхание, – ты станешь моей королевой?
Я отвернулась.
– Элизабет. – От того, как он произнес мое имя, я вся затрепетала. – Элизабет, ты выйдешь за меня?
На этот раз паузу выдержала я.
– Да, – сказала я. – Да, выйду.
Часть III. Королева гоблинов
Не жизнь, а треснувший сосуд!
Душе иссохшей не напиться.
Пусть к Мастеру его несут,
Пусть в огненной печи калится;
Очистит пламень естество,
Сгорит, что Господу не гоже,
И стану чашей для Него…[32]
Кристина Россетти. «Воскрешение»
Посвящение
Не говоря ни слова, Король гоблинов забрал Кете. Только что она была в моих объятьях, а в следующий миг уже исчезла. Я даже не успела попрощаться, сказать, что люблю ее.
Сколько я сидела в подземной темнице, не знаю. В голове было пусто – ни печали, ни мыслей, ни музыки. Я не ощущала горя или страха, хотя должна была бы, и вместо этого испытывала лишь чудовищную усталость и изнеможение, похожее на смерть. Прошло несколько часов – дней или минут? – прежде чем кто-то легко коснулся моих волос.
– Элизабет.
Сверху на меня взирал молодой человек. В разноцветных глазах – ласка, в уголках губ – нежность. Именно эта нежность обезоружила меня, разорвала струны, которыми я обмотала собственное сердце. Тоска, ужас, негодование, скорбь и желание – наружу вырвалось все сразу. Я разрыдалась.
Молодой человек протянул руку, чтобы вытереть мои слезы, и в этом прикосновении не было ничего, кроме доброты. В его сочувствие хотелось завернуться целиком. Он молчал, но между нами повисла безмолвная просьба о прощении.
Прости меня, Элизабет. Мне очень жаль.
Но отчего он меня жалел? Мое горе принадлежало мне одной, и делить его с кем-либо я не собиралась. Я оплакивала не свою жизнь, ибо прожила ее достойно, а жизни тех, с кем меня разлучила судьба, – сестры, брата, родителей. Я не увижу, как Йозеф взойдет к славе, вдвоем с Кете не отправлюсь в путешествие по великим городам мира, не услышу свое имя из ее уст.
Король гоблинов подхватил меня на руки и отнес в мою старую земляную комнату. Переместились мы быстро, по прямой, но я не удивилась, зная, что мой спутник обладает способностью изменять пространство и время так, как ему удобно. Он опустил меня на пол перед дверью, по-прежнему запертой при помощи странного приспособления, а затем с учтивым поклоном растаял в воздухе.
Мне было приятно открыть эту дверь и услышать негромкий лязг, с которым запорный механизм встал на место. Я столько раз делала это, запирая свое сердце, что теперь испытала удовольствие, заперевшись от всего мира.
Я была опустошена. Какой бы дух ни наполнял этот сосуд, он покинул его много лет назад, оставив мне лишь призрачное напоминание о себе да мое тело.
Я зажгла свечу.
Я слышала, что перед тем, как принять постриг и посвятить свою жизнь Христу, послушницы в монастыре устраивают ночное бдение при свечах, так же, как невесты накануне венчания, перед тем, как вручить себя мужу. Но здесь, глубоко под землей, какое расстояние отделяло меня от Его милости? По воскресеньям я вместе с семьей прилежно посещала мессу, однако никогда не ощущала присутствия Господа или Его ангелов. В бога я поверила, только услышав, как играет Йозеф.
Я проведу это бдение в одиночестве, без молитв. О чем мне молиться? Об удачном супружестве и куче детишек? Смогу ли я зачать и выносить хотя бы одного? И кто это будет – дитя или уродливое создание, получеловек-полугоблин? А может, помолиться о чем-то для себя лично? Например, пожелать себе жизнь, какой у меня никогда не было, полную и насыщенную?
Я не молилась ни о чем. Сложив ладони, я стояла на коленях перед свечой и смотрела, как она догорает в ночи.
Я прощаюсь с верхним миром.
Прощай, родная мать, терпенье и заботы – твой удел;
Прощай, отец, я знаю, счастья ты семье хотел;
Прощай, Констанца, вовек твоих историй не забыть;
Прощай, и Ганс, тебе уж больше голову мне не вскружить;
Прощай, сестра, прости, что от тебя вдали;
Прощай, мой брат, сияй, играй, талант дари;
Прощайте, все, вам шлю свою любовь.
Свадьба
Когда я проснулась, комнату заливал яркий свет. Я не помнила, как уснула, но в какой-то момент своего ночного бдения я отошла от свечи и устроилась возле камина. Я смотрела на пляшущие языки пламени и сочиняла гимн, свой первый, тихонько напевая и шлифуя мелодию, пока она не зазвучала, к