Поцелуй слаще греха, безжалостнее искуса. Я не добрая, не милосердная; я – грубая, жестокая и дикая. Я кусаю, рву и лижу, я жадно пожираю. Хочу, хочу, хочу, хочу еще и еще. Я не сдерживаю своих желаний.
«Элизабет», – выдыхает он, и этот выдох проникает мне в легкие, живот, чресла. Он заполняет меня, и это то, чего я жажду. Я открываю рот, чтобы впустить его, но его руки смыкаются на моих запястьях.
«Нет, нет, нет, – мысленно говорю я, – не отталкивай меня. Разожги во мне пламя. Заставь гореть!»
Король гоблинов не отталкивает меня, а крепче прижимает к себе. Наши губы, словно партнеры в танце, смыкаются и размыкаются, встречаются и расходятся, кружат и льнут друг к другу. Когда он отстраняется, я издаю разочарованный стон, однако его рот все так же близко – теперь он целует уголки моих губ и подбородок, носом трется о мою кожу.
Я неуклюжа и неумела. Я провожу языком по кончикам своих зубов, по его губе. Он холоден, как зимний ветер, но жар наших уст согревает его, и вот уже все становится томным, влажным, жарким, будто душная летняя ночь. Его руки, сжимающие мои запястья, расслабляются и безвольно падают. Кончики пальцев скользят по моему позвоночнику, замирают на изгибе поясницы.
Боже. У меня нет слов, и рай слишком далеко, но мне все равно. Я хочу возлечь с дьяволом, и хотела бы делать это снова и снова, лишь бы испытывать то, что испытываю сейчас. Я стискиваю его плащ так сильно, что рельеф вышивки, наверное, впечатается мне в ладони.
– Элизабет… – выдыхает он снова. – Элизабет, я…
Я не позволяю ему договорить.
– Я желаю…
Он напряженно застывает.
– Я желаю, чтобы ты взял меня. Взял, растерзал, насладился мной. Сию же минуту.
Сию же минуту.
Укол и кровь
Власть желания. В верхнем мире желания есть нечто призрачное. Они похожи на блуждающие огоньки, – прекрасны, но всегда иллюзорны, всегда неуловимы. В мире подземном, они, напротив, очень даже реальны; здесь желания – это маленькие озорные хитрецы: лукавые, увертливые, однако вполне достижимые. Осязаемые. Здесь мои желания имеют вес.
Звуки стихли, свет погас. Я не сразу поняла, что мы находимся не в пещере. Унесенная мощным вихрем поцелуя, я не заметила, что меня и Короля гоблинов более не окружают ухмыляющиеся физиономии наших подданных, что мы уже наедине. Все мое внимание было поглощено лишь тем фактом, что его губы оторвались от моих, и от этой утраты я страдала, словно ребенок, лишенный сладкого. О, нет, еще, еще, ну, пожалуйста.
Я всхлипнула, когда Король гоблинов отстранился, и снова потянулась к нему. Он остановил мой любовный порыв, ласково, но настойчиво накрыв мой рот ладонью. Я зарылась носом в его пальцы, упиваясь даже этим касанием.
– Элизабет, Элизабет, подожди, не спеши, – успокаивал он меня.
Ждать? Я ждала этого момента всю жизнь. Не завершения сделки, а вступления в силу нашего брака. Я желала Короля гоблинов с неистовой силой и испытывала необходимость убедиться в таком же ответном желании. Он уже увидел меня, всю, целиком, теперь же я хотела, чтобы он меня познал. Я оттолкнула удерживающую меня руку и рванулась вперед. Я – хищная кошка, волчица, охотница. Плоть и кровь – вот моя цель.
– Остановись. – Голос Короля гоблинов окреп, но я, охваченная возбуждением, продолжала теребить его плащ, сорочку, штаны. – Элизабет, прекрати. Прошу.
Именно это «прошу» поколебало мою решимость.
– Прекратить? – хрипло переспросила я. – Почему?
– Потому, – он говорил медленно, словно с трудом, – потому, что ты сама не понимаешь, что делаешь.
Чтобы понять смысл его слов, мне потребовалось время. Я сама не понимаю, что делаю. Потом щеки мои вспыхнули.
– Ох.
Пелена вожделения, затуманивавшая мой разум, рассеялась. Смущение обожгло сильнее пощечины. Я отвернулась.
– Если и так, то лишь оттого, что не училась этому. Я просто неопытна. Нетронута. – Я сглотнула. – Но ведь меня можно обучить, mein Herr. Я схватываю на лету.
– Нисколько не сомневаюсь.
Спиной я ощущала его близость. Да, он стоял близко – почти, но все-таки не совсем. Мне стало стыдно: какое же отчаяние сквозит в моем голосе! Я не хотела казаться жалкой, однако выглядела ею. «Господи, да прикоснись ко мне наконец, – мысленно просила я. – Прикоснись, умоляю».
Он шагнул еще ближе. Я не видела его, но четко представляла, как эти разноцветные волчьи глаза скользят по моей шее, вдоль позвоночника, к низкому вырезу платья и обнаженным лопаткам. Его длинные, изящные пальцы тянутся к ним и замирают у самой моей кожи. Я воображала все это очень ясно, а вот чего не могла представить – так это выражения его лица.
– Элизабет, – ровно произнес он, – ты не знаешь очень многого. Захочешь ли ты продолжить после того, как узнаешь?
У меня вырвался смешок. Скрывать свое вожделение и жаркую готовность я более не могла. Как не мог и Король гоблинов, чья отвердевшая плоть через штаны прижималась к моему бедру.
– Да, – выдохнула я. – Да, захочу. Уже хочу. Да.
Он крепко взял меня за плечи, привлек к себе. Одна рука легла мне на шею, вторая обвилась вокруг талии. Через тонкую ткань свадебного платья я ощущала его всем телом. Его била мелкая дрожь. Я тяжело дышала, в том числе и из-за того, что он сжимал мне горло.
Я выгнула спину и закрыла глаза. Накрыла его ладонь на моей талии своей, а другой провела по его лицу. Кончиками пальцев изучила пушистые пряди волос, высокую линию скулы, мужественный подбородок. Он склонил голову и впился губами в мою ключицу. Нежный поцелуй. Легкое пощипывание, осторожный укус. Я застонала. Мой стон отозвался в нем судорожными волнами трепета.
Он медлил, слишком медлил. Я хотела, чтобы он обрушился на меня, раздавил всей мощью своего желания. Если он не может мне этого дать, возьму сама, решила я. Его руку, лежащую на моей талии, я передвинула ниже, к тому месту, где пылала моя страсть. Пальцы Короля гоблинов поползли вверх по моему бедру, задирая тонкую ткань, дюйм за дюймом обнажая ногу. Я сопротивлялась, но не для того, чтобы вырваться на свободу, а чтобы поторопить его, побудить к более смелым действиям. С мучительной неспешностью эти пальцы исследовали мое тело на уровне бедер – гладили, ласкали, изучали. Мало, думала я, мне мало!
Я нетерпеливо потянула его за волосы, и он слегка зашипел от боли. Стоны боли, стоны наслаждения – для моего слуха они звучали одинаково. В ответ его пальцы, погруженные в самую глубь моего естества, напряглись, и я вскрикнула – точнее, попыталась вскрикнуть, так как его ладонь, сжимавшая мою шею, заглушила этот нечленораздельный возглас.
Другая моя рука – та, что направляла его вниз, к самому сокровенному, потянулась за спину, к нему. Я погладила вздыбленную плоть под кожаными штанами – несомненный признак влечения. Его чресла дернулись, с ног до головы пробежала волна сладкой дрожи. Я сжала пальцы сильнее, утверждая свои права на него. Мой, ликовала я, ты мой!
Неожиданно Король гоблинов отступил назад, высвободился из моей хватки. Я зарычала от досады, ощутив пустоту. Его уже не было рядом. Я открыла глаза и развернулась.
Мир как будто накренился, на миг я утратила равновесие. Король гоблинов стоял всего в нескольких ярдах, однако это расстояние было бесконечным. Его пушистые волосы спутались, превратившись в сорочье гнездо, губы распухли, на щеках алел румянец. Волчьи глаза горели.
– Элизабет, хватит, – задыхаясь, вымолвил он. – Хватит.
Я потерла саднящую шею и изумленно просипела:
– Хватит?
– Да, – кивнул он. – На сегодня все. Я велю камеристкам проводить тебя в твои покои.
– Что? – вырвалось у меня. – Но почему?
– Потому, – ответил он. – Я этого не хочу. Не сегодня. Не сейчас. Не так.
Я вспыхнула от унижения. Казалось, тонкий шелк свадебного платья сейчас воспламенится от контакта с моей кожей. Унижение, стыд, похоть, влечение – все это пылало во мне одновременно. Я вся горела. Как он мог оттолкнуть меня? Комнату наполнял теплый, влажный и душноватый запах нашей обоюдной страсти, а доказательство его желания я осязала собственной рукой.
Во мне заныла старая рана, мучительное чувство ничтожности и никчемности хлынуло наружу. Я истекала стыдом. Нельзя, нельзя было впускать его в сердце! Я открылась тому, кому доверяла раньше, а он издевательски отверг меня за неумелость, серость и заурядность. Я отвернулась, чтобы он не увидел моих слез.
Рука Короля гоблинов легла на мое плечо. В прикосновении не ощущалось ничего, кроме ласкового утешения, и от этого было больнее всего.
– Не трогай меня, – прошипела я, сбросив его руку. – Не смей до меня дотрагиваться так, как сейчас.
– Это как? – грустно спросил он.
– Как будто тебе все равно! – Кожу саднило, словно я стерла ее в кровь. Я вся была мягкой и податливой, мое тело изнемогало от желания, но меня отвергли. Я разгладила платье на бедрах. Свадебная фата – невесомое облако, усеянное брильянтами, – давно открепилась и теперь лежала у ног печальной лужицей.
– Элизабет, – промолвил он, – я потому и сдерживаюсь, что мне не все равно.
– Но почему ты не хочешь ко мне прикасаться? – Я всхлипнула и возненавидела себя за проявление слабости. – Почему не хочешь взять то, что по праву твое?
– Не в моем праве взять, – произнес он с неожиданным жаром, – но в твоем – дать.
– И я отдаю себя тебе здесь и сейчас! – Я подхватила с пола фату, словно желая спрятать свое унижение за дымчатой, украшенной блестками тканью.
– А я не хочу, – тихо сказал он. – Так не хочу.
Какая чудовищная несправедливость. Выпуклость на кожаных штанах недвусмысленно подтверждала его вожделение, однако он скрыл свою страсть под плащом, под мантией сарказма и недовольства. От досады мне хотелось кричать.
Я круто развернулась.
– Ты говорил, что желаешь меня всю, целиком и полностью! – Я швырнула назад его же слова, вложив в них всю горечь.