– Я могу поранить тебя, – предупредил Король гоблинов, и я уже ощущала эту опасную силу. Моя жизнь была в его руках; покоряясь, я подставляла ему свою обнаженную шею.
– Знаю.
Боль предыдущего воспоминания вытолкнула на поверхность озера памяти еще одну картину. Йозеф исполняет пьесу моего сочинения, папа входит в комнату и хвалит сына. «Какая энергия, какая мощь! – восторгается он. – Сынок, мы непременно должны опубликовать это произведение. С такими задатками ты перевернешь современное представление о музыке!» Йозеф объясняет, что автор пьесы – не он, а я. Папа мрачнеет. «Неплохая попытка, Лизель, однако не стоит так высоко возноситься к идеалу. Пора тебе уже повзрослеть и оставить эти глупые романтические фантазии».
– Тогда зачем тебе это? – пробормотал Король гоблинов. – Зачем, Элизабет?
Десять лет тому назад. Мне было девять; укрывшись от всех, я тайком сочиняла. Из скудного домашнего запаса я стащила две свечи и жгла их почти до рассвета, безрассудно расходуя драгоценный свет на свою музыку, свои записи, свой огонь. Отец в ту ночь спал вместе с матерью – редкий случай, обещавший, что утром на мамином лице мы увидим улыбку, а папа будет пребывать в благодушном настроении. Мир тихо спал, я наслаждалась одиночеством.
Пока не появился Йозеф. «Лизель? – спросил он тоненьким детским голоском, – Лизель, отчего ты не спишь?»
Злоба, злоба и зависть вспыхнули во мне с быстротой молнии. Дернув рукой, я нечаянно опрокинула подсвечник, и расплавленный воск брызнул во все стороны. Брызги попали и на личико брата.
Его крики разбудили весь дом. Папа ругался, мама плакала, Кете тряслась от страха, Констанца забилась в угол, а вокруг бушевал огонь. Мои сочинения горели у меня на глазах. Сухой треск пощечины. Отметина на моей щеке краснее, чем ожог на коже Йозефа. Следы ожога со временем полностью исчезнут, след от пощечины – тоже, вместе с итогом трехлетней кропотливой работы. Мой труд сгорит и рассыплется в прах.
Из-под этого воспоминания выглядывают другие, еще и еще. Удары, нанесенные моему нежному сердцу – я терпела их, покуда не научилась прятать свою музыку подальше. Себя я тоже прятала: настоящая «я» скрывалась под маской добропорядочной девушки и послушной дочери. Я перестала быть собой и превратилась в Лизель – серую мышку. Я была ею так долго, что уже не знала, как найти обратную дорогу к свету.
– Затем, – выдавила я. – Ты должен сломать меня, чтобы я заново обрела себя.
Левой рукой я оперлась о клавир. Король гоблинов резко втянул воздух.
– Ты не знаешь, о чем просишь.
Я посмотрела в его глаза и нажала клавишу.
– Знаю.
Звук повис между нами. Зрачки Короля гоблинов расширились, потом сузились. Выражение разноцветных глаз менялось: страх, звериная жестокость, опять страх – в душе Эрлькёнига шла борьба между добром и злом, между светлой и темной стороной натуры.
– Нет, не знаешь.
Я нажала следующую клавишу.
– Знаю.
Из его груди вырвался долгий, судорожный вздох. Руки скользнули к моим плечам, пальцы сжимались и разжимались, как будто он не мог решить, обнять меня или оттолкнуть. Я продолжала брать ноты, одну за другой, выманивая волка из логова.
– Ты должен найти меня, – шептала я. – Всю, до последней частички.
Король гоблинов шагнул назад. Наши глаза встретились, и в это мгновение перед собой я увидела не волка, но печального юношу.
– Элизабет, – вымолвил он, – пощади. Прояви милосердие.
Не отводя взора, я произнесла:
– Я тебя не боюсь.
– Не боишься? – Король гоблинов закрыл глаза. – Тогда ты просто дура. – Когда он снова их открыл, печального юноши больше не было.
Наши губы, зубы и языки сошлись в яростной схватке. Кабинет исчезает, мы вместе куда-то падаем, Король гоблинов и я. Приземляемся на мягкую подстилку из листьев, которые шелестят и потрескивают при каждом нашем движении, при каждом вздохе. Мир вокруг нас темен, загадочен и покоен.
Мое лицо – в его ладонях, он словно хочет выпить мое дыхание, кровь, жизнь. Он уверен и решителен, я неумела и неуклюжа. Я вцепляюсь ему в спину, притягиваю к себе, стремлюсь почувствовать его всем телом, как вторую кожу. Брильянты, которыми расшит лиф моего платья, больно колются, у меня внутри все чешется, жжется и пылает.
Ты сама не понимаешь, о чем просишь, задыхаясь, повторяет он раз за разом, ты даже не догадываешься. Я не знаю, но хочу узнать. Хочу, чтобы он подвел меня к самому краю, позволил заглянуть за этот край и позвал обратно. Отыщи мои границы, молю я, отыщи и сотри.
Мои пальцы шарят под пышным кружевом его воротника, нащупывают пуговицы и швы сорочки, добираются до прохладной кожи. Восторг от этого прикосновения наполняет меня, я покрываюсь мурашками. Торопливо раздеваюсь, желая поскорее сбросить с себя замысловатый наряд, подобно тому, как змея сбрасывает старую кожицу и оставляет пустой чехол – воспоминание о живом существе, которое в нем обитало. Я хочу быть голой и новой, еще раз испытать пережитое наслаждение.
Остановись, шепчет он, но я не останавливаюсь. Я не знаю, как остановиться. Боюсь, что если сейчас остановлюсь, то не найду в себе сил начать заново. Поэтому я продолжаю раздеваться, стаскиваю с плеч лямки платья.
Элизабет. Король гоблинов прижимает мои лихорадочно блуждающие руки локтем и наваливается на меня всем своим весом, вдавливая в кровать. Но не это ощущение тяжести заставляет меня оцепенеть, а его взгляд. Я вижу сдержанного, аскетичного юношу и внезапно стесняюсь своего пыла, своей радостной готовности выставить себя посмешищем.
Я отворачиваюсь, щеки горят огнем. Моего лица касается прохладная рука. Король гоблинов нежен со мной.
Посмотри на меня.
Не могу.
Элизабет.
Смотрю. Печальный юноша-аскет все еще здесь, он ждет, что я последую за ним. Я больше не стыжусь своего влечения и наклоняю голову, чтобы поцеловать его. Его кровь начинает бежать быстрее; следуя его примеру, я распаляюсь, и вот уже мы оба неистовствуем. Прерываемся на секундочку – отдышаться. Сквозь ангельские черты проступает дьявольская ухмылка. Серый волк вышел из леса.
Мы снова тянемся друг к другу. Вцепляемся друг в друга, крепко сжимаем в объятьях. Мы близки, но этого недостаточно. Этого мало, и всегда будет мало. Руки отправляются в путешествие по телу партнера, исследуя холмы и долины. Его ладонь скользит вверх по моему бедру, я втягиваю воздух и запускаю пальцы в серебро его волос.
Время замирает. Он замирает. Я замираю. Мы смотрим друг другу в глаза. В его взгляде – вопрос, ответ – на кончике моего языка. Но мы молчим, и этот миг запечатлевается в моем сердце – вопрос и ответ.
– Я хочу… – выдавливаю я, и сама не знаю, чего хочу.
– Твое желание – закон для меня, – мягко произносит Король гоблинов.
Я еще могу остановиться, мы оба можем. Я еще могу укрыться в дальнем уголке сердца, где надежно спрятана моя музыка, моя магия.
– Ты не… – Голос его срывается, и заключительная часть предложения повисает в воздухе между нами, остается невысказанной. Ты не обязана этого делать.
Выбор. Он предоставляет мне выбор, и это самый драгоценный из всех его даров.
– Да. – Голос мой тверд и чист. – Мой ответ – да.
Он вжимается в меня, погружаясь в неизведанные глубины. Его локоть давит мне на горло. Я хриплю и кашляю, но Король гоблинов не слышит. Дышать трудно, в глазах слезы. Теперь я ощущаю полноту. Наконец-то – наполненность.
Больно, мне больно. С губ готовы сорваться слова «я хочу», однако я их проглатываю. Не хочу, чтобы он останавливался. Он подвел меня к краю, позволил заглянуть за него. Я нашла свои границы. Но там, за гранью боли, есть что-то еще. Свобода.
Я плачу уже по-настоящему, извергаю поток слез, эмоций, красоты и стыда. Разум отключается, тело берет верх. Лизель исчезла, я распалась на составляющие: музыка, магия, воображение, вдохновение. Сила этого чувства пугает. Я выкрикиваю имя, хочу, чтобы Король гоблинов вернул меня обратно.
Он вскидывает голову, наши глаза встречаются. Его взгляд – темный, мутный, бездонный, – делается ясным. Волк уходит в тень, уступает место сдержанному юноше. Однако при виде моих слез юноша в испуге отстраняется.
Прошу, не уходи, хочу крикнуть я, но мои уста запечатаны. Я здесь, наконец я здесь!
– О, нет, – шепчет он. – Нет, нет, нет. – Закрыв лицо руками, он уходит.
Король гоблинов лежит на краю кровати, подтянув ноги к груди, спиной ко мне. Разум постепенно возвращается, я осознаю, что мы в его спальне. Я придвигаюсь к нему, не обращая внимания на разодранное в клочья платье, и обвиваю его рукой.
– Я – тот монстр, о котором я тебя предупреждал, – шепчет он.
– Ты – монстр, который мне нужен, – хрипло отвечаю я.
– Элизабет, я не заслуживаю твоей милости.
Мы лежим в тишине, лишь ритмично поднимаются и опадают при дыхании наши грудные клетки.
– Ты заслуживаешь не милости, – после долгой паузы говорю я, – но моей благодарности.
Король гоблинов усмехается – коротко, сдавленно, почти с надеждой. Поворачивается на другой бок, прижимает меня к себе.
– Элизабет, ты просто святая.
Нет, я не святая. Я собираюсь возразить, однако соленая влага слез на моих губах призывает к молчанию. Король гоблинов засыпает, биение его сердца замедляется. Я вслушиваюсь в этот ритм и шепчу себе под нос правду, которой он уже не слышит.
Я не святая. Я грешница. Я хочу грешить снова и снова.
Романс в до мажоре
В глаза ударил свет. Я открыла их и не сразу поняла, где нахожусь. Заслонившись рукой, увидела над кроватью Короля гоблинов зеркало с амальгамой из серебра. Зеркало показывало незнакомый город.
Небольшой городок ютился у подножия высокой горы, также мне не знакомой. На вершине горы стоял монастырь, башни которого сверху взирали на город, точно священник, с амвона взирающий на грешную паству. Зеркало в моей спальне показывало Рощу гоблинов, священное для меня место. Наверное, этот город дорог сердцу моего мужа, предположила я.