нашей брачной ночи. Первая часть готова, а за вторую я даже не бралась. Наши вечера проходили под музыку, но не под мою.
– Не знаю.
– Так не годится.
– Это правда.
Король гоблинов выгнул бровь, показывая, что не принимает ответ.
– Не знаю, – повторила я. – Не то чтобы я не предпринимала усилий. Я хотела завершить сонату, создать законченное произведение, в котором будет звучать мой голос, которое весь мир признает моим. Но каждый раз, когда я садилась за инструмент и нажимала клавиши, у меня ничего не выходило. – Я… не могу продолжать. Не представляю, куда двигаться дальше, как будто музыка внутри меня… умерла.
Король гоблинов недоверчиво прищурился. Увы, другого ответа я дать не могла. Он внимательно посмотрел на меня, но дальнейших объяснений не потребовал, а просто задал следующий вопрос.
– По чему в верхнем мире ты скучаешь сильнее всего?
Я резко втянула воздух. Напускное безразличие, застывшее на лице Короля гоблинов, мешало мне понять, чего он хочет. Поиздеваться надо мной? Посочувствовать? Или это простое любопытство?
– Мне не хватает многого, – прерывающимся голосом сказала я. – А почему ты спрашиваешь?
– Элизабет, твоя очередь задавать вопросы закончилась. Говори правду или плати.
Я отвернулась в сторону. Почему-то не находила смелости смотреть на мужа.
– Я скучаю по солнечному свету, снегу, по стуку веток в стекло во время дождя. Хочу жарким летним днем стоять у камина и чувствовать, как по спине стекают капельки пота, а потом вдруг ощутить приятную прохладу ветерка, ворвавшегося в комнату через окошко. – Мой взгляд упал на поднос с клубникой. – Мне не хватает острого, пряного вкуса лимонной травы, хмельного аромата пива. – В глазах щипало, но я не плакала. Не могла. Во мне не осталось слез, горло обжигали сухие рыдания. – Я скучаю по самым неожиданным вещам: по резкому, мускусному запаху переполненной гостиницы, запахам кожаной обуви, засушенных цветов, мокрой шерсти, по мужчинам, женщинам, детям. – Я коротко рассмеялась. – По людям. Я соскучилась по людям.
Король гоблинов молчал. Я по-прежнему не находила в себе мужества смотреть ему в лицо, и в эту минуту связью между нами служили только соединенные руки.
– Если бы ты могла, – тихо сказал он, – если бы это было возможно, ты покинула бы Подземный мир?
На этот раз руки отдернула я. Не хотела, чтобы он заметил, как они дрожат.
– Нет.
– Лгунья, – почти прорычал он.
Я расправила плечи, собралась с духом и посмотрела ему в глаза. Губы Короля гоблинов кривились в насмешливой улыбке, однако взгляд был печален.
– Здесь, внизу, я нашла себя, – сказала я. – Здесь для меня достаточно места. Это подарок, на который я не рассчитывала, и оттого им дорожу.
– Это не подарок, – Король гоблинов протянул мне поднос с клубникой. Я выбрала самую крупную и спелую ягоду. – Это всего лишь утешительный приз.
Он встал.
– Куда ты?
– Игра окончена. Я устал.
– Значит, ты принимаешь мой ответ?
Он посмотрел на большую красную ягоду в моих пальцах.
– Нет.
– И чего же ты потребуешь в уплату?
Его нижняя челюсть окаменела.
– Доешь клубнику, Элизабет. Это и будет расплатой.
Я удивилась, но послушно выполнила приказ и чуть не поперхнулась: я словно жевала бумагу!
Я смотрела на спелую, мясистую ягоду, сок которой стекал по моим пальцам. Я еще чувствовала ее сладкий аромат, обещавший наслаждение, но, утратив вкус, клубника превратилась в простое сочетание мякоти и зернистой кожицы. Меня едва не стошнило.
Король гоблинов молча наблюдал, как я поглощала одну безвкусную ягоду за другой, уплачивая названную цену.
Проход
– У меня для вас подарок.
Это снова был подменыш, тот самый, с которым я разговаривала на берегу Подземного озера. Я опять пришла туда тайком от своих камеристок. Убивая бесконечные часы, я часто испытывала полную апатию – не могла ни сочинять, ни играть на клавире, ни есть. Я исхудала так, что проступили ребра, щеки запали, и кожа обтягивала череп, как у мертвеца. Пища потеряла всю свою привлекательность. Принося мне обед, Колютик непременно злорадствовала по этому поводу. Чтобы не доставлять ей лишнего удовольствия, я засовывала в себя еду, хотя и с большим трудом.
В ладонях подменыша, сложенных чашечкой, что-то лежало, и он бережно протягивал мне это, как некую драгоценность или крохотного птенчика.
– Еще один?
Он кивнул. Ладони раскрылись, словно цветок, явив кровавое месиво. Я охнула. Подменыш смотрел на меня, склонив голову, взгляд его круглых черных глаз был лишен всякого выражения. До меня наконец дошло, что в руках он держит не умирающее существо, а горсть клубники, мятой и давленой.
– А, – коротко выдохнула я, – спасибо.
– Это не от меня. От той лучезарной девы.
Кете. Лучезарная дева. Мои губы тронула улыбка, первая за долгое время, а дух, угасший, омертвелый дух, встрепенулся к жизни.
– Она принесла это в рощу?
Подменыш опять кивнул.
– Я увидел ее из кустов. Она назвала вас по имени и пожелала счастливого дня рождения.
Дня рождения? А я и забыла. Я давно перестала считать часы, дни и недели. В Подземном мире царило постоянство, в нем не происходило ни смены сезонов, ни каких-либо других перемен, и передо мной маячила вереница унылых, тусклых, одинаковых лет.
– Наверху сейчас середина лета?
– Да. Тепло, бушует зелень. – Голос подменыша был таким же безразличным, как и взгляд, однако я расслышала в нем скрытую тоску, и эта тоска эхом отозвалась во мне. В верхнем мире я отмечала бы свой двадцатый день рождения.
– Я бы так хотела это увидеть. – Глупое желание. Я обладала властью над гоблинами, они подчинялись моей воле, однако выполнить это желание не могли.
Подменыш ничего не ответил и лишь протянул на развернутых ладонях пригоршню красных ягод.
Собирая клубнику, мы с Кете вечно спорили, какие ягоды считаются лучшими. Сестра охотилась за самыми крупными, я же выбирала самые яркие. Кете утверждала, что, срывая крупную клубнику, ты получаешь больше, затратив меньше усилий. Я возражала, что больше – не всегда лучше; самые красные ягоды, выделяющиеся среди остальных, всегда оказывались самыми сладкими.
Ягоды в ладонях подменыша были мелкими, но невероятно насыщенными по цвету. Они как будто светились в темноте, и я жалела, что мне их не хочется. Я хотела хотеть их, как раньше, но… Вкус клубники, шоколада, терпкой горчицы на дрожжевой лепешке – все это я забыла.
И все-таки одну ягоду с ладони подменыша я взяла.
– Спасибо, – сказала я и вонзила зубы в мякоть плода.
Взрывная сладость наполнила рот. Нет, не просто сладость: это был вкус солнечного дня на лугу, лимонной зелени, летней жары. Воспоминания, нахлынувшие вместе со вкусом, стекали вниз по глотке, точно слезы. Я ощутила вкус сестринской любви, любви Кете.
– О-о, – простонала я. – О-о-о.
Я уплела оставшиеся ягоды, давясь от жадности, набивая рот, как ребенок. Мне следовало бы поглощать их не торопясь, со смаком, но ждать я не могла. В мой мир вернулся цвет, кровь в жилах снова стала красной.
Подменыш безмолвно наблюдал за мной, и, только доев последнюю ягоду, я уловила на его лице выражение зависти – первую человеческую эмоцию за все время общения с подменышами. Увиденное меня поразило.
– Прости, – я обтерла испачканные соком губы. – Я забыла поделиться.
– Неважно. Любая еда у нас во рту рассыпается в прах, – пожал плечами он.
Меня захлестнуло сочувствие. Не такие уж мы и разные, подменыш и я. Мы оба не живые и не мертвые. Вместе со вкусом ко мне в полную силу возвратились все чувства. От грусти и жалости к этому странному созданию у меня к горлу подкатил комок. Я накрыла его руки своими.
Черты подменыша исказились, теперь на его лице был написан зверский голод. Я слишком поздно вспомнила предостережение Колютика: «Осторожно, они кусаются». Однако мой визави не сдвинулся с места, а лишь закрыл глаза. Мое сердце пронзила острая боль: он так напоминал Йозефа – своей утонченной хрупкостью, своей неуловимой принадлежностью к миру нездешнему, потустороннему. Подменыш, стоявший рядом со мной, жил только наполовину, и внезапно я порадовалась, что мой брат далеко от меня и судьбы, от которой его избавила моя любовь.
«Будь как можно дальше, Зефферль, – с жаром молилась я. – Будь как можно дальше и никогда не возвращайся».
– Говорят, любовь может дать свободу, – шепнул подменыш. – Если хотя бы один человек любит тебя по-настоящему, сила этой любви способна открыть путь в верхний мир. – Он открыл глаза – круглые, нечеловеческие, гоблинские, – и умоляющим тоном произнес: – Прошу, полюбите меня!
Его разговоры со мной, скромные подарки… Мне вдруг стало ясно, почему этот подменыш ходил за мной по пятам. Сердце словно стиснула невидимая рука. Мне хотелось обнять его, прижать к груди, утешить так, как я утешала младшего братишку: от бесконечных гамм, которые его заставлял повторять отец, на кончиках пальцев Йозефа вздувались мозоли, и я целовала эти распухшие кончики, все до единого, чтобы унять боль. Однако передо мной стоял не мой брат.
– Прости, – мягко сказала я.
Подменыш никак не отреагировал на отказ. Я искала в его лице следы боли или злобы, но на нем застыла равнодушная, бесчувственная маска, свойственная гоблинам.
– В следующий раз я принесу побольше клубники, – только и сказал он. – Хотите что-нибудь передать лучезарной деве?
Над моей головой как будто грянул гром. Звенящая тишина, гулкая, словно удар гонга, разнеслась по гроту, резонируя в позвоночнике.
– Ты… ты можешь это сделать?
Подменыш пожал плечами.
– Она меня не видит и не слышит, но, если я приношу вам ее подарки, возможно, вы тоже можете для нее что-то оставить.
Надежда. Такая мучительная и отчаянная, что прожигала меня изнутри.
– А ты мог бы… взять меня с собой?
Подменыш устремил на меня непроницаемый взор.