– О, Элизабет, – мягко произнес он. Его ясные, живые глаза внимательно смотрели на меня. – Твое доверие – это нечто прекрасное. В ответ я хочу наградить тебя своим. – Он упал на колени.
Смутившись, я хотела поднять его, однако он крепко обхватил меня руками за талию.
– Mein Herr, что…
– Будь же со мной, – вполголоса проговорил он. – Счастливым будет конец мой, – он поднял взор, – коль в нежные руки твои вверю я душу свою.
Взгляд светлых, разного цвета глаз был глубок, точно колодец. Я смотрела в этот колодец и видела в нем мальчика – сегодняшнего и того, которым он был, прежде чем его сожрал волк, прежде, чем мальчик сам стал волком. Прежде, чем он стал Эрлькёнигом. Руки и ноги у меня задрожали, я опустилась на банкетку.
– Элизабет, – сказал Король гоблинов, – ты отдала мне себя целиком и полностью. Позволь, я сделаю то же самое. Позволь отдаться тебе. – Он склонил голову и запечатлел нежный поцелуй на моем колене.
Я начала понимать.
– Ты… ты хочешь, чтобы… я повела тебя во тьму? За грань изведанного, к буйству дикости?
– Да, – прошептал он, и я ощутила колыхание воздуха, с которым он вымолвил это слово, ощутила щекочущее прикосновение губ к моей ноге. – Да.
Я заколебалась.
– Но… я не знаю дороги.
Я почувствовала, как он улыбается.
– Я тебе доверяю.
Доверие. Хватит ли у меня смелости принять его? Выдержать этот груз? Я – Королева гоблинов, а еще – обычная девушка. Просто Элизабет. Но, кроме того, разве я не храбрая дева?
Я сглотнула.
– Хорошо. – Ласковым движением я убрала с его лица пряди волос. – Как тебе будет угодно.
– Как тебе будет угодно.
Король гоблинов преклоняет голову: жест благодарности, почтения, повиновения. Я запускаю пальцы в роскошное пушистое облако его серебристых волос, стараясь приподнять его лицо и поймать взгляд.
– Посмотри на меня, – шепчу я.
Мы не отрываем глаз друг от друга. Его беззащитное выражение вызывает у меня одновременно прилив нежности и нервный трепет. К доверию, написанному у него на лице, примешивается настороженное ожидание. Он полностью отказался от своей власти, и только теперь я понимаю, что он передал ее мне, и уже давно. Тогда, когда я предложила ему свою жизнь взамен на жизнь сестры. Когда отдала свою музыку. Когда отдала себя, целиком и полностью. Он у меня в плену, давным-давно, и от осознания этой мысли у меня перехватывает дух. Я могу причинить ему боль. Не знаю, смогла бы я выдержать, если бы сделала это. Его сердце в моих руках, и было там всегда. В моих руках – его сердце и его доверие. Я знаю, чего хочу, и от этого заливаюсь краской. Сердце гулко стучит в груди, кровь пульсирует в ушах, дыхание учащается. Я стараюсь взять себя в руки, стараюсь сохранять суровый вид.
– Ты сделаешь… все, о чем я попрошу? – Голос меня выдает: он дрожит и прерывается. – Без вопросов, без возражений и без… усмешки?
С мягкой улыбкой он кивает.
– Да, моя королева. – Он спокойно смотрит мне в глаза. – Твое желание – закон для меня.
Меня душит нервный смех, но я его проглатываю. Королева гоблинов не просит наслаждений, она их требует. Но я не только Королева гоблинов, я еще и Лизель, Элизабет – девушка, нет, женщина, которая жаждет лишь одного: чтобы мужчина у ее ног дотронулся до нее, избавил ее от ответственности. Она не представляет, что делать с его доверием.
Робко, нерешительно я развязываю тесемки пеньюара. Король гоблинов с напряженным вниманием следит за моими движениями. Я ничего не могу с собой поделать – от волнения шея и грудь краснеют, – однако руки действуют спокойно и уверенно. Его взгляд словно приклеен ко мне, я подавляю желание прикрыть наготу. Он ждет каждого моего слова, и постепенно, тонкой струйкой, в меня начинает вливаться уверенность.
– Встань, – командую я.
Он повинуется.
– Раздевайся.
Брови Короля гоблинов удивленно взлетают.
– Прошу.
Он медленно поднимает руку и начинает расстегивать пуговицы сорочки. Одет он просто – на нем нет ни жилета, ни шелковых панталон, только обычная сорочка и штаны. Целая вечность уходит на то, чтобы он открылся мне. У меня спирает дыхание: я и сама не подозревала, как страстно желаю увидеть его, его всего, без одежд, скрывающих тело. Не бросать короткие, вороватые взгляды во время редких встреч в его спальне, не довольствоваться крохотной полоской кожи, виднеющейся в расстегнутых штанах или рубашке, но обозревать эту кожу целиком, во всей ее восхитительной наготе.
Одним движением плеч он сбрасывает сорочку. Торс гибкий, мускулистый; левую грудь пересекает шрам – тонкая, серебристо-голубоватая ниточка поблескивает в мягком свете камина. Он худощав, гораздо худощавее крепко сбитых парней из нашей деревни. В памяти непроизвольно всплывает образ Ганса: плотный, коренастый, дюжий малый. В юности я считала такую конституцию воплощением силы и мужественности, но Король гоблинов своей элегантностью и почти женской грацией опровергает эти мои представления. В то же время в нем нет и намека на изнеженность: мышцы на животе и руках – точно стальные. Игра света и тени превращает рельеф его тела в произведение искусства.
Наши взгляды скрещиваются. Во взоре сдержанного юноши вопрос.
– Да, – произношу я, весьма смутно представляя, на что соглашаюсь. – Да, можно.
Он тяжело вздыхает. Его глаза – невероятные, сияющие звезды двух разных цветов; впервые за все время в них исчез многовековой холод. Груз бессмертия, нескончаемого безразличия. Он сбросил этот груз, перевесил на меня. Он улыбается.
Я начинаю понимать, что доверие, которым он меня наделил, есть мощная сила. Не только Королева гоблинов способна подчинять окружающих своей воле, я тоже это могу. Я, Элизабет, целиком и полностью.
– Подойди ко мне, – говорю я наконец и протягиваю руку. – Подойди и следуй за мной к свету.
Он берет меня за руку, я веду его в спальню, там заключаю в объятья, и мы вместе падаем на кровать. Мы лежим. Я – Элизабет, смертная, живая, теплая. Он уже не Король гоблинов, он мой супруг, мужчина за маской легенды. Всякое притворство отброшено, мы взираем друг на друга, обнаженные телом, разумом и душой.
Я целую его. Он отвечает на поцелуй. Губы и языки порхают в танце-знакомстве, мы вместе разучиваем па. Я по-прежнему ощущаю внутренний голод, потребность быть заполненной – заполненной им, – но сейчас наслаждаюсь моментом, сладостью этого сближения.
Мы сливаемся воедино.
На этот раз я не бегу от себя, не бросаю его. Мое чувство собственного «я» рассыпается на кусочки, но я полностью в себе. Мой разум стерт. Tabula rasa. Чистый лист. Он переписал меня от начала до конца. Я заново создаю себя, я – одно сплошное откровение.
Смутно осознаю, что Король гоблинов шепотом повторяет мое имя, словно мантру, словно молитву по четкам. Четки – его губы.
– Элизабет. Элизабет. Элизабет.
– Да, – отзываюсь я. Я здесь. Наконец-то я здесь.
Я – ритм, он – мелодия. Я исполняю партию basso continuo, он импровизирует.
– Да, – шепчу я ему на ухо. – Да.
Когда он возвращается, мы все так же лежим вместе. Наши грудные клетки вздымаются все реже, сумасшедший стук сердец замедляется, бурный прилив крови отступает. Меня охватывает слабость, каждая по́ра источает глубокий покой и удовлетворение. Он чуть меняет положение, я устраиваюсь у него под мышкой, утыкаюсь носом в поросль на груди, на удивление мягкую.
Мы молчим, я начинаю покачиваться на волнах дремоты. Неизбежно, неотвратимо погружаюсь в сон. Но прежде, чем рухнуть в забытье, слышу четыре слова – свою погибель.
– Я люблю тебя, Элизабет.
Я крепче прижимаю его к себе, хотя сердце мое разрывается на части.
– Клянусь Богом, я тебя так люблю.
Легенда о храброй деве
– Расскажи мне историю, – сказала я.
Мы с Королем гоблинов лежали в объятьях друг друга, сердце к сердцу. Его пальцы ласково погладили мое предплечье, скользнули вверх к плечу и опустились к ложбинке между грудями.
– М-м-м?
– Расскажи мне историю, – повторила я.
– Какую?
– Из тех, что рассказывают на ночь. И пусть у нее будет счастливый конец.
Он дернулся от смеха.
– Хочешь услышать что-то конкретное?
Я замялась, потом смущенно произнесла:
– Ты знаешь правдивую историю о храброй деве?
После долгой паузы он сказал:
– Да, знаю. Но лишь как сказку, легенду, сложенную из обрывков воспоминаний, и услышанных, и затверженных.
– Разве это не твоя история?
Пауза.
– Нет.
– Разве она не принадлежит Эрлькёнигу?
– Эрлькёнигу – да, но не мне, – покачал головой Король гоблинов.
Но не мне. Он впервые провел столь четкую границу между собой и Эрлькёнигом, между человеком, которым был, и мифом, которым стал.
Я теснее прижалась к нему, слушая равномерный стук в груди, притворяясь, что это сердце простого смертного, что оно бьется в такт с моим и с каждым ударом отсчитывает время: его секунды – мои часы, его минуты – мои года.
– Давным-давно, – начал он, – был на свете славный король, и жил он в Подземном мире.
Я смежила веки.
– Король этот правил живыми и мертвыми. Каждую весну он возрождал жизнь на земле, а каждую осень забирал ее. Шли годы, король состарился и обессилел. Осень наступала все раньше и раньше, весна приходила все позже и позже и в конце концов не пришла совсем. – Рассказчик понизил голос. – Верхний мир застыл в оцепенении, и его обитателям пришлось очень тяжко…
Перед моими глазами встал недавний яркий образ: летняя зелень в Роще гоблинов покрывается коркой льда. Я поежилась.
– И вот одна храбрая дева отважилась спуститься в Подземный мир, – продолжал Король гоблинов, – дабы умолить правителя вернуть весну. В обмен на это она предложила свою жизнь. «Моя жизнь – за жизнь моего народа», – сказала она.
Слезы обожгли мне ресницы. Услышав эту историю в первый раз, я сочла ее красивой, возвышенной легендой о мучениках и жертвенности. Однако теперь, когда я познала истинную цену своей жизни, история причинила мне боль. Я вела себя не благородно и возвышенно, а эгоистично. Я хотела жить.