– Эрлькёниг почуял в ней огонь, – повествовал Король гоблинов, – и захотел обогреться. Он так долго существовал в ледяном холоде, что уже позабыл, что такое свет и тепло, и что вообще хорошего есть в мире. Она была солнцем, а он – землей, в оттепель просыпающейся от зимнего сна. Она предложила ему свою руку, и он ухватился за нее, как тонущий хватается за спасательный круг, и держался за эту руку изо всех сил. Вместе они медленно, но верно пробудили мир. – Король гоблинов умолк, точно раздумывая, какие слова подобрать. – Видишь ли, быть подземным королем нелегко. Управлять сменой сезонов с каждым годом все труднее, ибо чем больше время отдаляет тебя от жизни и любви, тем меньше человеческого в тебе остается. А чтобы возродить мир к жизни, требуется любовь.
– Как это?
– Нужно любить землю и людей, которые на ней живут. Любовь – это мост между мирами, только она вращает колесо жизни.
Я вспомнила, что сказала мне Колютик: «Покуда у тебя есть причина любить…»
– А что было потом? – Я провела пальцем по шраму на груди Короля гоблинов, размышляя о том, откуда он взялся.
– А потом Эрлькёниг влюбился.
Я ждала окончания истории, но тишина, повисшая между нами, ширилась и становилась более напряженной. Не в силах терпеть, я первой нарушила ее, задав вопрос:
– И что?
– Знаешь, честно говоря, я вряд ли сумею придумать для этой истории счастливый конец, – признался Король гоблинов. – В конце концов, не все ли сказки кончаются одинаково: «И с тех пор они жили долго и счастливо»?
Счастливый конец. Возможно, мне лишь казалось, но в ушах у меня стоял голос Веточки: «Их любовь стала мостом, связующим миры, по нему они и перешли». Неужели храбрая дева не могла освободить Короля гоблинов? Неужели ее любви не хватило, чтобы соединить миры? Mein Herr не был первым, не будет он и последним.
– Разве… храбрая дева не любила Эрлькёнига? – спросила я.
Король гоблинов заметно напрягся.
– Не знаю.
Я закусила губу и отвернулась, не находя смелости смотреть ему в глаза.
– Я думаю, что любила. Просто должна была. А иначе как еще… как бы ты… – я осеклась.
– Элизабет, хочешь услышать другую историю? – сухо произнес Король гоблинов.
Я сглотнула.
– Да.
– Это моя история, – помедлив, сказал он, – но счастливый ли у нее конец, решать тебе.
Я ответила кивком.
– Жил да был один юноша…
Я пристально посмотрела на Короля гоблинов. Он лишь улыбнулся – то ли мило, то ли грустно.
– Сдержанный и аскетичный?
Король гоблинов тихо засмеялся.
– Значит, вот как ты называешь… его?
Я покраснела и смутилась.
– Сдержанный и аскетичный, – задумчиво сказал Король гоблинов. – Да, пожалуй. Сдержанный, аскетичный. Напыщенный и глупый. Да, глупый, – решительно повторил он. – Жил да был один глупый юноша, который ходил по земле в поисках мудрости. Как-то раз в лесу он наткнулся на короля Подземного мира, утверждавшего, что ему известны все тайны жизни, любви и рая.
Я слушала, затаив дыхание. Это моя история. История о том, как он стал Эрлькёнигом.
– Король предложил свои знания глупому юноше – за плату. «Я отдам тебе мою корону, – сказал подземный король, – а ты взамен отдашь мне имя и душу». Юноша был глуп и потому согласился уплатить назначенную цену.
Из меня как будто выкачали весь воздух. Сдержанный юноша поддался на обман, подземный трон ему всучили хитростью! Вот как появилась вереница портретов в галерее. Эрлькёниг всегда был, Эрлькёниг всегда будет. Жалость душила меня, сдавив горло цепкой рукой.
– Юный глупец посчитал плату невысокой. В конце концов, у подменышей нет души, да и собственного имени у него по-настоящему никогда не было. – Король гоблинов рассмеялся, и смех этот был горше болеутоляющего порошка. – Однако с течением лет груз бессмертия становился все тяжелее, и юноша осознал, сколь страшную ошибку допустил, поверив подземному королю, ибо никакая власть, ни на земле, ни под ней, не стоила мук, которые он испытывал.
– О, mein Herr… – я потянулась, чтобы откинуть прядь волос с лица Короля гоблинов, однако он еще не закончил рассказ.
– Однажды он повстречал в лесу девушку.
– Храбрую деву? – уточнила я.
– Храбрую, – подтвердил Король гоблинов, – и красивую.
– Вот это уж точно бабушкины сказки, – фыркнула я.
– Тс-с-с. – Он прижал палец к моим губам. – Дева была храброй и красивой, хотя своей красоты не замечала. И не могла заметить, ведь красота скрывалась внутри нее. Музыка и магия, запертые в ее душе, рвались на свободу.
Я – храбрая и красивая. Красивая ложь и уродливая правда.
– Они подружились – прекрасная дева и глупый юноша. Они стали друзьями, и глупый юноша начал вспоминать, сколько всего доброго и чудесного есть на свете: люди, музыка, вера, безрассудство, страсть. Шли годы, и красивая дева забыла глупого юношу. Она забыла его, а он забыл, почему хотел быть человеком.
Я сжалась от страха.
– И тогда он устроил западню, и заманил туда прекрасную деву, и заточил ее в клетку. В душе девы жила песня, и глупый юноша, желавший слышать ту песню, заставлял деву петь снова и снова. Наконец он выпустил ее из клетки, но прекрасная дева каждый вечер возвращалась к нему, и впервые за целую вечность глупый юноша поверил, что может обрести счастье.
– И он его обрел? – хрипло спросила я.
– Да, – едва слышно промолвил Король гоблинов. – О, да. Никогда еще он не чувствовал себя таким счастливым.
У меня свело горло.
– Однако в отличие от глупого юноши, прекрасная дева счастлива не была. Клетка убивала ее, убивала ее душу. Мало-помалу все то, что привлекало глупого юношу в прекрасной деве, стало исчезать. Ему оставалось лишь смотреть, как она угасает на глазах, превращаясь в бесплотный призрак. И поделать с этим он ничего не мог, разве что вырвать из груди свое сердце. Как быть: удерживать ее дальше ради собственного счастья и видеть, как она умирает, или же отпустить, чтобы спасти ей жизнь, но при этом лишить радости себя?.. – Король гоблинов умолк.
– Чем закончилась история?
Он устремил на меня взор, и на долю секунды мне почудилось, что его невероятные глаза сделались ярче, их цвета – глубже, как у сдержанного юноши с портрета, как у того человека, которым он некогда был. Затем я моргнула, и глаза вновь стали такими, как всегда: светлыми, точно выцветшими, и холодными.
– Дорогая, ты ведь сама просила счастливый конец, вот сама и расскажи мне, чем закончилась история. – Большими пальцами он стер катившиеся по моим щекам слезы.
– Глупый юноша отпустил прекрасную деву.
– Да. – Голос Короля гоблинов звучал глухо от сдерживаемых эмоций. – Он ее отпустил.
Я разрыдалась. Он тихонько качал меня, прижимая к груди. Я оплакивала разбитое сердце глупого юноши, и счастье, которое мы могли бы испытать, и свой эгоизм, через который не могла переступить. Я оплакивала любимого, нас, но более всего – себя. Я отправлялась домой.
– Элизабет, ты должна уйти, – тихо сказал он.
Я кивнула, не в силах произнести ни слова.
– Выбери жизнь, Элизабет. В тебе есть огонь, сохрани его. Поддерживай это пламя музыкой, сменой времен года, шоколадным тортом, клубникой и бабушкиным кексом. Пусть оно горит ярче благодаря твоей любви к близким. Пусть служит маяком для твоего сердца, и тогда ты всегда будешь верна себе. – Он погладил меня по щеке. – Сделай, как я прошу, чтобы я мог запомнить тебя такой, как сейчас: яростной, неистовой, полной жизни.
Я снова кивнула.
– Ты готова?
Нет.
Он улыбнулся и нежно поцеловал меня. Я ощутила на губах вкус прощания.
Я подарила ему ответный поцелуй. Время не останавливается ни для кого, тем более, для меня, и все же в тот краткий миг, когда наши уста слились, я почувствовала, что украла крохотный кусочек вечности.
Соната-мистерия
Завтра наступило во сне.
Оставив Короля гоблинов мирно спящим в моей постели, я побежала со всех ног. Не в его кабинет, где на подставке стояли ноты нашей музыки, но в часовню. Это было его святилище, его укрытие, но сегодня, в последнюю ночь перед обретением свободы, я нуждалась в Божьем слове.
На этот раз камеристки не показывали мне дорогу, однако теперь я уже знала, что Королеву гоблинов лабиринты Подземного мира сами собой приведут куда надо, поэтому путь от моей спальни к дому Господа был прямым и узким.
Кто выстроил эту часовню? Высоко под потолком узоры в подсвеченных витражных окнах отображали различные сцены из жизни, но не Христа или апостолов, а Эрлькёнига и его невест. Справа можно было видеть золотоволосую девушку в белом платье и темную фигуру с рогами. На следующих панно менялись времена года, девушка в белом худела и бледнела. На самом последнем она умирала в объятьях рогатого существа, а за его спиной стояла девушка в синем.
На витражах по левую сторону от входа был изображен молодой человек в алом костюме. Верхом на белоснежном коне он несся через лес в сопровождении свиты, состоящей из мелких хобгоблинов и других странных созданий. История разворачивалась: всадник встречал на пути загадочного рогатого незнакомца, чью голову окружал нимб, но не света, а тьмы. Молодой человек опускался перед ним на колени, и обоих поглощал темный ореол. Далее зритель видел, как смутная серая фигура удаляется прочь на белом коне, а молодой человек в алом остается посреди леса, и голову его венчает корона в виде оленьих рогов.
Ответы всегда были здесь, в этом месте. А мне и в голову не приходило искать их в обители Господа…
Я опустилась на колени перед распятием. Набожной я никогда не была и в лучшем случае могла считаться пассивной христианкой, а в худшем – язычницей, веря в Бога примерно так же, как ребенок безоговорочно верит в наступление завтрашнего дня. Ни молитвам, ни катехизису в нашей семье особого значения не придавалось, и все-таки я преклонила голову перед алтарем.