Зачарованно. Слово подействовало на меня, как ведро холодной воды. Вздрогнув, я вышла из оцепенения. Это же Король гоблинов, похититель юных дев, карающий меч, Владыка Зла и повелитель Подземного мира. Но не он ли – друг моего детства, наперсник юности? Я заколебалась, раздираемая желаниями.
Тряхнула головой; поняла: нужно спасти сестру, разрушить колдовские чары.
«Кете!» – закричала я. Звук эхом прокатился над деревьями, и к нему присоединилась целая какофония воплей всполошившихся ворон. Кар-р! Кар-р! Ке-те!
Шум привлек внимание Короля гоблинов. Он поднял глаза, и наши взгляды скрестились над неподвижной фигурой сестры. Светлые волосы обрамляли его узкое лицо, словно нимб, пух цветущего чертополоха или лохматая волчья грива, – золотистые, серебристые и бесцветные одновременно. Определить цвет глаз на расстоянии я не могла, однако они были такими же светлыми и излучали ледяной холод. Король гоблинов коротко кивнул, точно дуэлянт перед поединком, и слегка улыбнулся, обнажив острые кончики зубов. Я стиснула кулаки. Эта улыбка! Я поняла ее смысл. Король гоблинов бросал мне вызов. Приди и спаси ее, говорила улыбка. Приди и спаси… если сумеешь.
Виртуоз
– Кете!
Сестра начала медленно оседать на землю, я бросилась к ней. Паника подействовала на меня как разряд тока, придала скорости. Я успела подхватить Кете прежде, чем она упала. Сестра привалилась ко мне обмякшим телом, ее мертвенно-бледное лицо было искажено мукой.
– Кете, что с тобой?
Она медленно заморгала, но взгляд голубых глаз оставался мутным и бессмысленным.
– Лизель?..
– Да. – Я нахмурилась. – Что ты здесь делаешь?
Мы с сестрой сидели на траве в Роще гоблинов, куда она обычно и ногой не ступала. Кете устроила эти «догонялки», заставила искать ее по всей округе, и это в то время, когда до пробуждения маэстро Антониуса еще столько нужно сделать! Я злилась на сестру, точнее, мне следовало бы злиться, однако мои мысли отчего-то были вялыми и заторможенными, словно оттаивали после долгой зимы.
– Здесь? – Кете попыталась привстать. – А где мы?
– В Роще гоблинов, – раздраженно ответила я. – Среди деревьев.
– А-а. – На губах сестры расцвела мечтательная улыбка. – Ну, да, я услышала и пришла.
– Услышала что?
От этих слов в голове у меня что-то щелкнуло, мысли рассыпались по сторонам, как опавшие листья. Слабые, едва различимые отпечатки воспоминаний – перья, лед, светлые глаза – бесследно исчезли, едва я попыталась их удержать. Как снежинки на ладони.
– Музыку.
– Какую музыку? – Полузабытое воспоминание опять всколыхнулось в памяти, засвербело неутолимым зудом.
Кете укоряюще поцокала языком и улыбнулась.
– Уж кто-кто, а ты должна была ее узнать. Неужели не слышишь, как поет твоя собственная душа?
На лице сестры появилась странная уродливая ухмылка: бескровные губы широко растянулись, явив моему взгляду темно-красную раззявленную глотку. Я в ужасе отпрянула.
– Что-то не так?
Я растерянно заморгала. Безобразная ухмылка пропала. Губки Кете были слегка надуты в упрямой, обиженной гримаске, однако она вновь стала собой – большеглазой румяной красавицей. И все же под глазами у нее залегли темные круги, а лицо оставалось бледным и посеревшим.
– Да, – буркнула я. – Мы с тобой рассиживаемся тут, а должны быть в гостинице. – Я помогла сестре подняться. – И чего тебя сюда занесло?
Кете засмеялась, но смех показался мне чужим. За звонкими переливами я расслышала вой вьюги в темном зимнем лесу и треск ломающегося льда. Волоски у меня на шее встали дыбом, в памяти опять заскребло.
– Надо было поговорить с давним приятелем.
– С каким еще приятелем? – Я поставила Кете на ноги и закинула ее руку себе на плечо. На ощупь кожа сестры была холодной и липкой, словно у трупа.
– Тц-ц-ц, – снова поцокала она языком. – Ты, верно, забыла старые времена, Элизабет.
Я замерла. Кете тоже стояла неподвижно и просто смотрела на меня, склонив голову набок, с милой и в то же время насмешливой улыбкой. Моя сестра никогда, никогда не называла меня Элизабет.
– Ты всегда говорила, что он твой друг, – негромко промолвила она. – Друг, товарищ по играм, возлюбленный. – Выражение ее лица сделалось хитроватым, подбородок вытянулся, скулы заострились, точно лезвия ножей. – Ты обещала выйти за него замуж.
Ганс. Нет, не он. Ганс – дома, в гостинице. Старый приятель в лесу, дева в роще, король в королевстве…
Зуд в мозгу стал нестерпимым. Я принялась остервенело рыться в памяти. Чего-то не хватало, какая-то часть из нее стерлась. Что мы делали до этого? Как попали сюда? Во мне начало расти предчувствие беды. Дурное предчувствие и страх поднимались в моей душе, как темные воды прилива.
– Кете, – хрипло выдавила я, – что…
Серебристо-золотая грива, пара холодных как лед глаз, вызывающая улыбка. Я почти поймала ускользающую нить, почти вспомнила…
И тут Кете рассмеялась – своим привычным заливистым смехом.
– Ох, Лизель, тебя так легко подначить!
Мрачные тени исчезли, как будто заклятье рассеялось.
– Ненавижу тебя, – простонала я.
Кете улыбнулась. Мне вновь почудилась та страшная ухмылка – растянутые бледные губы и широко распахнутый, темно-красный зев, но нет, улыбка была ее собственная, прелестная, как всегда.
– Идем. – Сестра взяла меня под руку. – И так много времени потеряли. Маэстро Антониус вот-вот проснется, а мама наверняка уже в бешенстве.
Я тряхнула головой и собралась с силами, подставив Кете плечо. Вместе мы побрели назад – домой, к земным заботам, к повседневности.
Кете не ошиблась: мама была вне себя от гнева. К нашему возвращению маэстро Антониус уже проснулся, и вся гостиница «стояла на ушах». Мама и Констанца громко скандалили, Ганс нерешительно топтался в углу с веником в руке – вмешаться ему не позволяла вежливость, а улизнуть – малодушие.
– Ни за что! – яростно крикнула мама, перепачканной в муке рукой отбросив назад прядь волос, которая выбилась из-под чепца. – Не позволю! Только не сегодня!
Констанца держала в руках большой холщовый мешок. Странная дрожь пробежала по моей спине, когда я увидела, что бабушка посыпает солью все подоконники и пороги.
– Сегодня последняя ночь года! – Констанца наставила на маму обвиняющий перст. – Нравится тебе это или нет, но я не допущу, чтобы в такую ночь мы остались без защиты.
– Довольно! – Мама попыталась вырвать мешок у свекрови, но скрюченные и узловатые, как дубовые корни, руки старухи оказались на удивление сильны.
– Никакого терпения сегодня с вами нет! – простонала мама. – И это при том, что маэстро Антониус уже приехал, а Георга опять где-то носит. – Ее взор упал на нас. – Кете, ну-ка, за работу.
Сестра забрала у Ганса веник и принялась мести.
– Ты! – Констанца сердито уставилась на меня. – Будешь мне помогать. Не пускай в дом Эрлькёнига.
Я вздрогнула и перевела взгляд с мамы на бабушку.
– Лизель, – с досадой сказала мама, – некогда нам слушать эти детские сказки. Подумала бы лучше о брате. Что скажет маэстро Антониус?
– А с этой как быть? – Констанца кивнула на Кете. – Решила поди, что ей уж защита не нужна? Выбирай с умом, дева.
Я посмотрела на рассыпанную соль, затем на Кете. Защита от Короля гоблинов. Но потом я вспомнила про Йозефа и решила не усугублять и без того шаткую ситуацию с визитом маэстро. Взяв из рук сестры веник, я начала сметать соль. Констанца покачала головой, ее плечи обреченно сгорбились.
– Так, – удовлетворенно сказала мама, – Кете, ступай, проверь, готов ли твой брат к прослушиванию, а я покамест отведу престарелую матушку мужа… – она сверкнула глазами на Констанцу, – в постель.
– Я вовсе не устала, – отрезала бабушка. – И ноги меня пока что держат, и умом я не ослабела, что бы там ни болтала, – она метнула на маму ответный грозный взгляд, – сварливая жена моего сына.
– Знаешь, что, старуха? – взвилась мама. – Ради тебя я бросила карьеру и родных, а теперь жертвую будущим моих детей, так что будь добра, прояви хоть немного благодарности…
И как раз в эту минуту вернулся отец. В руке у него был скрипичный футляр; папа весело напевал и при каждом шаге бодро стучал и притопывал.
– Пора, пора, пора отсюда ехать! Пора мне в путь! – звучно пропел он.
– Явился! – Мамины ноздри в бешенстве раздувались. – Георг, где ты был?
– Кете, – шепнула я сестре, – ты и Ганс, отведите бабушку наверх в ее комнату. Я сама загляну к Йозефу, как только здесь управлюсь.
Сестра посмотрела на меня долгим бесстрастным взглядом, потом кивнула. Ганс почтительно взял Констанцу за руки и вместе с Кете увел ее с кухни.
– А ты, любимая, жди меня, жди меня. Я вернусь, я вернусь и в твою дверь постучусь! – Папа наклонился к маме, чтобы поцеловать в губы, но она его оттолкнула.
– Маэстро Антониус прибыл несколько часов назад, а хозяин дома неизвестно где! Я уже…
Конец тирады заглушили сдавленные звуки поцелуя. Отставив футляр в сторону, отец прижимал маму к груди и шептал на ухо пьяные комплименты.
– С тобой остаться не судьба, но думать буду о тебе всегда, – негромко пропел он. – Я вернусь, я вернусь и в твою дверь постучусь!
Мама все больше обмякала в его объятьях и уже почти не протестовала. Папа запечатлел на ее губах поцелуй, затем еще и еще, пока, наконец, она со смехом не отстранилась.
Отец торжествующе ухмыльнулся, но его победа была лишь временной. Он добился от мамы улыбки, однако, судя по ее взгляду, войну папа проиграл.
– Иди вымойся, – скомандовала мама. – Маэстро Антониус ждет тебя в главном зале.
– Может, и ты со мной? – предложил отец, бесстыдно поигрывая бровями.
– Кыш-кыш. – Мама подтолкнула его к двери. Щеки ее были пунцовыми. – Ступай. – Заметив меня, она вздрогнула. – Лизель! – выдохнула мама, приглаживая волосы. – Я думала, тебя уже нет.