Эриенн потянулась, чтобы подбросить в огонь полено, и заметила собаку, кравшуюся к салу, сложенному рядом, на столе. Прикрикнув на нее, она выпрямилась с палкой в руке и, когда пес отскочил к дыре в заборе, запустила этой палкой в него. При этом она наконец заметила высокого, изящно одетого наблюдателя, и от потрясения у нее перехватило дыхание. Эриенн смотрела на него, словно ошеломленная, обеспокоенная тем, что он застал ее за таким неблаговидным занятием и в неряшливом одеянии, тогда как сам он был таким франтом в ярко-синем сюртуке, серых панталонах и жилете. Словно через какую-то пелену до нее дошло, что ей следовало бы рассердиться на такое вторжение. Однако раньше, чем это побуждение приняло какую-то конкретную форму, незнакомец переступил через низкую изгородь и бросился к ней широкими и быстрыми шагами. Глаза девушки широко раскрылись от страха, а в груди начал медленно зарождаться крик. Хотя Эриенн понимала, что сейчас подвергнется грубому насилию, ее ноги словно занемели и приросли к тому месту, где она стояла.
И вот он перед ней. Но вместо того чтобы швырнуть ее на землю, он нагнулся в сторону и выхватил подол ее юбки из пылающего очага. Быстрыми ударами шляпы он сбил пламя, потом, приподняв тлеющую ткань, растер ее так, чтобы больше не поднималось ни дымка. Она посмотрела на него, он выпрямился и протянул ей для изучения горсть обугленной материи.
— Мне кажется, моя дорогая Эриенн, — начал он заботливо, а весь юмор его слов скрывался за неодобрительно нахмуренными бровями, — что вы либо склонны к самоуничтожению… либо вы как-то испытываете меня… могу ли я спасти вас. Я думаю, этот вопрос заслуживает дальнейшего изучения.
Когда его взгляд опустился, до Эриенн дошло, что гораздо больше его интересует ее довольно высоко открывшаяся под поднятой юбкой нога. Вырвав у него из рук свою юбку, она искоса посмотрела на своего спасителя и отошла от него на шаг. Потом снова недоуменно посмотрела на него. Он положил свою шляпу, снял сюртук и бросил его на доску. Очаг излучал сильное тепло, которое грозило перекинуться на одежду. Для человека, которому запретили появляться в этом доме, Кристофер Ситон был довольно раскован.
— Я думаю, должна поблагодарить вас за то, что вы сделали, — сдержанно признала Эриенн, — но если бы вы не стояли там, этого бы никогда не случилось.
Его брови вопросительно нахмурились, а губы тронула улыбка.
— Мои извинения. Я не хотел напугать вас.
— Что это вы шпионите за мной? — резко спросила она, усаживаясь на скамью, чтобы расправить свои обгоревшие юбки.
Крепкие, твердые мышцы его бедер напряглись под плотно обтягивающими ноги панталонами, когда он полуприсел на стоявший рядом высокий табурет.
— Мне надоело разглядывать дам, которые слоняются по рынку, и я пришел сюда посмотреть, нет ли у дома мэра зрелища получше. — Уголки его губ изумленно приподнялись, а глаза, смотревшие прямо в ее глаза, засветились, и он добавил: — Я счастлив сообщить вам, что не ошибся.
Вспыхнув, Эриенн вскочила со скамейки:
— Вам что, нечего больше делать, кроме как ходить и строить глазки женщинам?
— Думаю, я мог бы найти чем заняться, — непринужденно ответил он, — но я не могу придумать чего-либо более приятного, кроме, конечно, как побыть в компании с дамой.
— Помимо того, что вы плут за карточным столом, — отреагировала девушка резко, — я начинаю подозревать, что вы еще и повеса, ухлестывающий за дамами.
Кристофер лениво улыбнулся, внимательно разглядывая ее:
— Я довольно долго был в море. Однако что касается вас, сомневаюсь, что моя реакция могла бы быть иной, даже если бы я только что оставил лондонский королевский двор.
Глаза Эриенн вспыхнули от еле сдерживаемого гнева. Какой несносный себялюбец! Да как он осмеливается даже думать, что встретит во дворе мэра на все готовую девку!
— Уверена, сэр, ваша компания пришлась бы по душе Клодии Тэлбот. Почему бы вам не поехать навестить ее? Я слышала, его светлость уехал утром в Лондон.
Ее ехидный тон несколько развеселил его.
— Я бы уж лучше поухаживал за вами.
— Почему? — саркастически усмехнулась она. — Потому что вы хотите насолить моему отцу?
Его улыбающиеся глаза остановились на ее глазах и пристально всматривались в них, пока тепло не залило ее щеки. Кристофер ответил неторопливо и осторожно:
— Потому что вы — самая красивая девушка, какую я когда-либо видел, и я хотел бы узнать вас получше. И конечно, этот вопрос о несчастных случаях с вами мы тоже изучим более тщательно.
Щеки Эриенн покраснели, но сгущавшиеся сумерки очень помогали ей скрыть этот румянец. Важно подняв нос, Эриенн отвернулась и искоса бросила на него холодный взгляд:
— Скольким женщинам вы это говорили, мистер Ситон?
Отвечая, он криво усмехнулся:
— Думаю, что нескольким. Но я ни разу не лгал. Каждая из них была в свое время первой, а на сегодняшний день — вы лучшая из всех, кого я встречал.
Он потянулся, взял горсть хрустящих шкварок и начал их грызть, ожидая ее реакцию.
Изящные кончики ушей девушки вспыхнули от гнева, ледяной огонь загорелся в глубинах сиренево-синих озер ее глаз.
— Вы отъявленный и самодовольный грубиян. — Ее голос был холоден и ровен. — Вы собираетесь добавить меня к вашей длинной веренице побед?
Не отрывая глаз, он встретил ее холодный и презрительный взгляд, потом встал и навис над ней. Взор его устремился куда-то вдаль, он щелкнул пальцем по выбившемуся у нее из-под платка локону.
— Побед? — Его голос был тих и низок. — Вы ошибаетесь в отношении меня, Эриенн. Минутные вспышки страсти связаны с купленными ласками, большей частью все это тут же забывается. Ласки, о которых хранишь нежную память, — это не те, которые даны или получены, а те, которыми делились. Поэтому такими ласками дорожат как воспоминаниями о верхе блаженства. — Кончиками пальцев он взял свой сюртук и перебросил его через плечо. — Я не прошу вас сдаться мне на милость, и у меня совсем нет желания вас побеждать. Все, о чем я прошу вас — это давать мне иногда возможность высказывать вам свои доводы, до тех пор пока через какое-то отдаленное время не наступит момент, когда мы сможем разделить нашу нежность.
На лице Эриенн не отразилось никаких признаков потепления. Но даже и так красота ее радовала глаз и вызывала внутри сладкую боль неудовлетворенности, которую не просто было отбросить без внимания либо насытить чем-то меньшим, чем этот объект его желаний.
— Между нами стоит зло, которое вы сделали всем нам, — в голосе ее была горечь. — А я должна чтить тех, кто почитает меня.
Поразмышляв некоторое время над ее словами, Кристофер надвинул на голову шляпу:
— Я могу обещать покой и уют всем вам. — Он сделал паузу, притронулся пальцами к шляпе. — Будет ли только это воспринято с добром или проклятием?
— С добром или проклятием? — Эриенн горько усмехнулась. — Где же ваше благоразумие, сэр? Я знаю только, что отец мой ужасно мучается из-за ваших обвинений, а брат мой во сне скулит от боли из-за того, что вы сделали с ним. Моя собственная жизнь с каждым днем становится все более утомительной. И этим я тоже обязана вам.
Кристофер вдел одну руку в рукав сюртука и набросил его на свои широкие плечи:
— Вы вынесли мне приговор до того, как я смог обжаловать обвинение. Если человек не хочет слушать, все доводы бесполезны.
— Убирайтесь вон! — бросила она. — Поищите для своих поговорок более восприимчивые уши. Я не желаю ни слушать ваши извинения, ни сносить ваши пустые жеманности. Вы мне совсем не нужны! И никогда не будете нужны!
Кристофер выслушал ее тираду с легкой улыбкой:
— Осторожней, Эриенн. Я хорошо усвоил ту истину, что слова, легко, словно голуби, слетевшие с уст днем, часто возвращаются назад ночью, когда спускается темнота.
Эриенн пришла в ярость и огляделась по сторонам в поисках какой-нибудь дубины. Она ничего не нашла, схватила лежавшую рядом с очагом метлу и размахнулась ею, наступая на него.
— Вы — безголовый, похотливый петух! Вы что, настолько уж невоспитанны, что мне надо гнать вас, как собаку? Убирайтесь отсюда!
В серо-зеленых глазах сверкало веселье, пока она не взмахнула своим попавшимся под руку оружием. Он ловко отступил в сторону, потом улыбнулся ей прямо в разъяренное лицо. Прежде чем Эриенн смогла развернуться и нанести еще один удар, Кристофер быстро отступил к забору и проворно перешагнул через него. Девушка, сверкая глазами, смотрела на него, а он повернулся к ней, будучи уже в недосягаемости:
— Всего хорошего, мисс Флеминг!
Кристофер прижал шляпу к груди, изящно поклонился и снова элегантно надел ее на голову. Глаза его ненадолго остановились на ее вздымавшейся груди, потом поднялись и встретили ее гневный взор улыбкой:
— Пожалуйста, не попадайте больше в беду, моя милая. В следующий раз меня может не оказаться поблизости.
Метла взлетела в воздух, но он легко от нее увернулся, подарил Эриенн прощальную улыбку и неторопливо отправился прочь. Прошло довольно много времени, прежде чем Эриенн успокоилась настолько, чтобы снова ощутить уже испытанное ею чувство утраты, только на этот раз более острое.
В раздражении она бросилась назад к очагу и принялась сердито разглядывать языки пламени. Вдруг внимание ее привлек небольшой кожаный предмет на выложенном кирпичами полу. Нагнувшись, она поняла, что это мужской кошелек, и довольно увесистый. Девушка повертела его в руках и заметила на коже тиснение — инициалы «К. С.». Ее охватили раздражение и огромное желание забросить кошелек подальше. Однако осторожность возобладала. Если в кошельке солидная сумма, как она подозревала, Кристофер может за ним вернуться. И если Эриенн не сможет отдать кошелек, то он будет винить ее в утрате, а может, даже в краже. Возможно, кошелек выпал у него из кармана не случайно. А вдруг он специально задумал поставить ее в неловкое положение? В конце концов, Эриенн оставалась в семье единственной, кого он пока не сумел запятнать.