– Что? – надменно подняла брови Вероника Валериевна.
– Нет… Я так, извини.
– Не спала и думала, – продолжала Вероника Валериевна, – чего тебе надобно, старуха? Живешь в сытости, тебя иногда балуют визитами, сообщают, что у Юлии, видите ли, доклад. А хочется спросить, – голос ее дрогнул, – только одно…
– Я так и знал, – тоскливо простонал Дашков.
– Прости. Я опять лезу не в свои дела. Все хорошо! – Она кротко кивнула. – И какое счастье, что твой отец не знал, умирая, что никогда не сможет спросить: как внуки? Здоровы?
– Мама, но нельзя же двадцать лет об одном и том же!
– Род Дашковых, – гордо произнесла Вероника Валериевна, – существовал триста лет.
– Ну какой род! Ты сама прекрасно знаешь, что это домыслы, семейные легенды. В конце концов, – Дашков рассердился, – это безжалостно, мама!
– А кто меня пожалеет? Как у Тютчева: «Быть до конца так страшно одинокой, как будешь одинок в своем гробу…»
– Мама! – произнес Дашков убедительно. – Ты не одинока. Я – с тобой. Тебе мало? – В это время затрезвонил телефон. – Видишь, – обрадовался Дашков, – тебя помнят, тебе звонят!
Неожиданно легко Вероника Валериевна поднялась из-за стола, взяла трубку, но, сказав «алло… алло», усмехнулась:
– Если и мне – то с того света. Гробовое молчание.
Дашков взял трубку из ее рук. Действительно, молчание. И хотя мало ли почему молчит телефон, тем более тот, по которому вряд ли кто может тебя искать, эта тишина в трубке вновь вернула мысли Дашкова к утреннему звонку. И он понял вдруг: сегодня что-то случится в его жизни.
Глава тринадцатаяРыжик
Через высокую арку Дашков вошел во двор, замкнутый со всех сторон бело-красными кирпичными стенами дома.
Водя глазами, он попытался отыскать знакомые окна на пятом этаже, но не нашел. Зато подъезд он узнал безошибочно: угловой. Возле него стояло пустое такси. Дашков пересек двор, толкнул тяжелую дверь.
Широкая лестница, лифт, большой и медленный, как прежде, сумеречная лестничная площадка…
В дверь квартиры с прикнопленной рукописной табличкой «СФИНКС» был грубо врезан новый замок, а за дверью шумно базарили и играла музыка.
С пакетом в руке (мать вернула половину), мешающим и неуместным, Дашков спустился по лестнице этажом ниже. Кажется, эта квартира, точно под верхней…
Он постоял в нерешительности и нажал кнопку звонка. Дверь открыл мальчик лет пяти.
– Мама! Доктор! – позвал он и ушел.
Послышались шаги, детский плач, появилась растрепанная молодая женщина с красными от бессонницы глазами и с орущим грудным ребенком на руках.
– Наконец-то, заходите, доктор, – отступила она назад.
– Извините, я не доктор… А вы – Валя?
– Валя.
– Меня зовут Вадим. – Дашков неловко потоптался. – Я старый знакомый Ольги…
– Лариска! – крикнула женщина, уставившись на Дашкова, как на привидение.
– Чего орешь? Кто там? – В коридоре возникла Лариса с тарелкой и ложкой в руках, деловитая, жующая, – и тоже уставилась на Дашкова.
– Его зовут Вадим… – с ужасом и восторгом сообщила Валюшка.
– Вадим? А… – вглядевшись, недобро отозвалась Лариса. – Здравствуйте. В чем дело?
Дашков смутился окончательно:
– Я некстати… Но я случайно оказался в этом доме и хотел только узнать, пишет ли вам Ольга…
– Ольга пишет, – кивнула Лариса. – Все у нее о’кей, жизнью довольна, претензий к капитализму не имеется. Что вас еще интересует?
– Мне почему-то показалось, – вдруг сказал Дашков неожиданно для самого себя, – что она в Ленинграде…
И все смолкли, даже ребенок притих. А женщины переглянулись.
– Ой… – раскрыла рот Валюшка.
– А мне когда кажется, – решительно отодвинув ее, перебила Лариса, – я крещусь. Советую и вам то же самое сделать.
Взгляд ее не обещал ничего хорошего, и Дашков попятился за порог.
– Извините.
– Пожалуйста. На здоровье. – Хлопнула за Дашковым дверь.
Из нее донеслись заспорившие о чем-то голоса, раздался всхлип, снова заревел ребенок, и все покрыл явственно различимый крик Ларисы:
– Я рабочий человек, имею я право пожрать, в конце концов?!
Удаляясь от неприветливого дома с аркой, Дашков шел по улице, когда его нагнало такси. Обошло и, остановившись, посигналило. За опущенным стеклом Дашков неожиданно обнаружил Ларису на водительском месте.
– Садитесь, – раскрыла она правую дверцу.
Дашков сел. «Волга» тронулась.
– Надоело деньги выдавать, – пояснила Лариса в ответ на удивленный взгляд Дашкова. – Я раньше кассиром на автобазе работала. Сменила профессию. Получать-то приятнее! И больше. Сына сама вожу в лицей.
Тон ее стал миролюбивее. И Дашкова Лариса оглядывала уже без враждебности, с интересом.
– А вы ничего. В сохранности, – поделилась она результатом осмотра. – Я ведь тебя толком первый раз вижу. Сколько тебе теперь настучало?
– Полтинник будет.
– Юбилей, значит.
– Выходит.
– Неугомонный вы народ, мужики. – Лариса вздохнула. – Эх, сколько ведь раз клялась не влезать в чужие дела. Так нет, Валюшка, зараза: «Это же человек принял сигнал… биополе, беги, догоняй…» Значит, так, – объявила Лариса твердо, и Дашков замер от предчувствия, что если что-то должно случиться, то оно случится именно сейчас. – Черт с тобой. Отвезу я тебя к ней. Но только давай договоримся сразу…
– Сколько? – Дашков зашарил по карманам.
– Дурак ты, командир, – крутя баранку, Лариса покачала головой с печальным сочувствием. – Хоть и юбиляр.
Такси остановилось и выпустило Дашкова перед «Прибалтийской» гостиницей.
Он взбежал по широким ступеням, относительно благополучно миновал швейцара, очутился в людном вестибюле, где ходили, стояли, курили и громко хохотали иностранцы. И сразу – как в сказке – увидел Ольгу.
Она разговаривала у стойки с портье. Потом перекинула сумку через плечо и, взмахнув полами своего черного и длинного, чему не было названия в русском языке, пошла через вестибюль. Но вдруг замедлила шаг, словно что-то почувствовав, обернулась – и увидела Дашкова.
Дашков трепетно ждал. Ольга подошла, остановилась, глядела на него удивленно и пристально. И вдруг, так знакомо, улыбнулась Дашкову своей внезапной, непредсказуемой улыбкой.
– Как ты меня нашел?
– А ты мне позвонила утром, – сказал Дашков. – И молчала.
– Но ты же обещал перезвонить? – Она продолжала улыбаться.
– А я решил, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
– Я тоже очень рада тебя видеть.
Ольга почти не изменилась – повзрослела разве, и казалось, что расстались они всего лишь вчера, как всегда – до завтра.
– Ты сейчас – куда? Эх, жаль, тачка у меня опять на приколе.
– Все та же? Старая знакомая?
– Все та же, старая, – улыбнулся Дашков. – У меня, знаешь, все по-старому, даже не верится, что прошло пять лет. И дома, и на работе…
– А что на работе? – Ольга медленно двинулась к креслам, стоящим посреди вестибюля.
– На работе? А черт его знает, что у нас на работе. Перестройка. До того все запутали, что я уже и забыл, чем мы занимаемся на самом деле. Честно. Идеи, проекты, слова, слова… И все, по-моему, забыли. Зато вот, – гордо помахал Дашков пакетом, – отоварился к юбилею. У меня ведь скоро юбилей.
Ольга кивнула:
– Я помню.
– А я стараюсь забыть. Какой это поэт сказал: как мало пройдено дорог, как много сделано ошибок… Чаще – глупых и непоправимых, – прибавил он грустно, подняв глаза на Ольгу.
Она никак не отозвалась, туфли ее неторопливо и мерно ступали по мраморному полу, и плыли над ними полы немыслимой накидки, сумка, высокая шея, взгляд, улетевший вдруг куда-то в нездешние, надмирные дали.
– Ты-то как? – оторвался Дашков от своего зачарованного созерцания, и они сели в кресла. – Говорят, у тебя все о’кей? Счастлива?
– О-о, – протянула Ольга. – Это слишком глобальный вопрос.
– Ни о чем не жалеешь? – осторожно уточнил он.
– Нет, – ответила она коротко.
– И все-таки счастлива?
– Не надо, Вадик. Я отвыкла от таких вопросов, у нас их не принято задавать.
Дашков покорно согласился.
– Как Антошка? – помолчав, спросил он.
– Антошка – молодец. – Ольга раскрыла сумку и достала карманный альбомчик с цветными фотографиями. – Через два года пойдет в колледж.
Дашков пересел ближе и заглянул в раскрытые странички.
Рослый парень в шортах и кедах позировал на скейте на фоне белого дома с цветником и газоном, с поливальными фонтанчиками, собакой, дремлющей на крыльце, и океаном вдали, бесконечным, спокойным, как на той открытке, что показывал Кирилл Иванович.
– Вымахал, – сказал Дашков. – Это твой дом?
– Да, в Санта-Моника-Бич. Зимой мы живем в Клермонте, там наша школа. – Ольга хотела закрыть альбом, но Дашков задержал ее руку.
– А это что за рыжик?
– Это Катя. Дочь.
С фотографии на Дашкова глядела золотоволосая девчушка, голышом стоящая с красным мячиком на морском берегу.
– У тебя еще и дочь, – печально произнес Дашков, рассматривая снимок.
Ольга посмотрела на него внимательно, недоверчиво и чуть усмехнулась.
– Ты полюбил детей? Антошку ты не жаловал.
– Глупый был. Сколько ей теперь?
– Растет. – Ольга захлопнула альбом, сунула его в сумку и поднялась, а Дашков почувствовал какое-то тревожное волнение и с ним – бег ускользающего времени.
– Послушай, что же мы так… – беспокойно заговорил он, тоже поднимаясь и следуя за Ольгой к выходу. – На ходу, на бегу. У нас сдвиги в области общепита, пооткрывали всяких кооперативных кафе. Пошли посидим где-нибудь?
– Спасибо, – снова из своего далека отозвалась Ольга.
– Спасибо – да? Спасибо – нет? – с бодрой натугой спросил Дашков. – В русском языке «спасибо» имеет два значения, забыла?
– Спасибо – нет.
– Пуркуа? Или как у вас – уай?
– Не могу, прости, – качнула головой Ольга, выходя на улицу. – Мы приехали всего на неделю, муж уезжает в Москву, в субботу мы улетаем. А я еще у родителей толком не погостила.