Ольга с пакетами и большой коробкой появилась с другой стороны гаража, где ношу принял Антон.
– Халтурщик ваш черномазый, – сообщил отец, поднимаясь от фонтанчика. – Двадцать долларов содрал, а всей его халтуре цена пятерка. Антон, нажми! – крикнул он, и спустя пару секунд фонтанчик заработал, веером разбрызгивая струйки.
С чувством исполненного долга отец взял с бортика бассейна банку спрайта, ловко хлопнул крышкой.
– Вкусно, – сказал он Кате, глядящей на деда, освежающегося лимонадом, и уставился на нее требовательно.
– Вкуч-но… – повторила Катя и засмеялась непонятному слову.
– Не вкучно, а вкусно. Смак. Вкус-но!
– Папа, ну оставь, она устала. – Ольга обняла Катю, заговорила с ней по-английски, и они ушли в дом.
Покачав головой, отец снова запрокинул надо ртом банку.
Из дома с сумкой на плече вышла негритянка, приходящая домработница, унося в руке желтый пластиковый пакет с мусором.
– Гуд бай, сэр, – улыбнувшись, попрощалась она.
– Гуд бай, бай-бай! – отозвался отец, глядя, как негритянка, оставив пакет за заборчиком, садится в свой маленький «фольксваген».
И по лицу его было видно, что к слову «сэр» он относится насмешливо, но не без тайной гордости.
Засыпая в этот вечер в спальне, на краю широкой, как пустыня, кровати, Ольга среди прочих хлопотливых мыслей дня вдруг выделила одну, поначалу показавшуюся ей странной: четыре года.
Почему она думала именно о четырех годах своей жизни, а не о пяти или, скажем, девяти, отделявших ее от прошлой жизни в городе, который за все это время она посетила лишь однажды, четыре года назад?
Четыре… Да, вот откуда взялась эта вовсе не странная цифра.
И оттуда же была эта мигом явившаяся ей картинка, почему-то самая памятная из всего, что было в то лето: длинный гостиничный коридор, и она идет по нему вслед за Дашковым, несущим на руках спящую девочку. Они идут долго и нереально замедленно, как бывает, когда видишь себя со стороны во сне.
Может быть, это уже и был сон, потому что от раздавшегося у изголовья телефонного звонка Ольга вздрогнула и открыла глаза.
– Алло, – сказала она, взяв трубку. В трубке что-то скрипнуло. – Алло!
– Алло! – прорезался сквозь скрип знакомый голос. – Ольга?
– Иес… – машинально ответила она по-английски.
– Это Вадим, – донеслось издалека. – Это Оля?
– Да…
– Как хорошо слышно. – Голос Дашкова был по-дневному бодр. – С днем рождения! Это Вадим, – повторил Дашков, не услышав ответа. – Помнишь такого?
Ольга зажгла свет. Ощущение реальности происходящего возвращалось к ней. Она села в постели.
– Спасибо, – сказала Ольга. – Откуда ты?
– Хорошо слышно, да? Я из Лондона. Немножко до тебя не долетел! – Дашков засмеялся. – Здесь у нас геральдический конгресс. А у вас, наверное, ночь, извини…
– Ничего. Я слушаю.
– Я говорю, у нас здесь конгресс.
– Какой, я не поняла?
– Геральдический. Геральдика – гербы, девизы.
– А…
– Ну вот, представляю здесь российское дворянство!
– Ты?
Дашков, вздохнув, объяснил терпеливо:
– Моя фамилия – помнишь? – Дашков.
– Да.
– А Дашковы – древний род. Помнишь, княгиня Дашкова была, сподвижница Екатерины. Между прочим, тоже Екатерина… Катя, – прибавил он через чуть заметную осторожную паузу.
– Значит, ты князь? – Ольга недоверчиво усмехнулась. Но для шутки тон Дашкова был слишком серьезен.
– Такие времена. Возрождение России и прочая… Стараюсь хоть в чем-то им соответствовать! Ты как?
– Как всегда, о’кей. Я рада тебя слышать.
– Я тоже. Жаль, что видеть не могу. Ну расскажи еще о себе. Как дети? Катя?
– Какой твой номер? – вместо ответа вдруг спросила Ольга.
– Зачем?
– Я перезвоню. Ты тратишь деньги.
– Обижаешь дворянина, – укоризненно сказал Дашков. – На что их еще здесь тратить? До тебя долететь, конечно, не осилю, мы род обедневший. Оля?
– Да? – отозвалась Ольга, замерев.
Вадим помолчал.
– Оля! А я все помню.
Она молчала, и трубка молчала. Пауза неправдоподобно затягивалась.
– Алло, – тихо произнесла Ольга и повторила громче: – Алло!
В трубке что-то снова скрипнуло, щелкнуло и раздались короткие гудки.
Ольга медленно положила трубку.
Она сидела в постели, обхватив колени руками, когда из состояния неподвижности ее вывел близкий, за дверью раздавшийся голос Антона:
– Мама! Ты не спишь?
Ольга очнулась, спустила ноги, сунула их в тапочки, взяла с пуфика халат.
– Нет. А почему, интересно, ты не спишь?
Ответа не последовало, а дверь в спальню распахнулась на обе створки. И в нее торжественно въехал на передвижном столике именинный пирог с зажженными свечами.
– Happy brithday to you, happy brithday to you!.. – зазвучала поздравительная песенка, и вслед за пирогом явились Антон и Катя в спальных пижамах.
– Бог мой! – Ольга всплеснула руками растроганно и укоризненно. – Не могли дождаться утра, чтобы напомнить маме, что она стала на год старше?
Она одну за другой задувала цветные свечи.
– Ты говорила по телефону, – сказала Катя, – и мы проснулись. Это звонил папа из Перу?
– Это… намного дальше. – Ольга перевела дух, а множество свечей еще оставалось непогашенными. – Нет, у вас все-таки очень старая мама!
– Неправда, очень молодая! – решительно возразила Катя.
– Вполне молодая, – по-русски поддержал ее Антон, а тем временем в коридоре вспыхнул свет и на пороге, щурясь, появился отец в трусах и в майке с надписью «Диснейленд» на груди.
– У вас что, в Америке именины по ночам празднуют? Мать! – крикнул отец. – Подъем!
– Не надо, папа, это случайно вышло.
– Раз уж вышло. – Отец посмотрел на часы. – По нашему времени уже давно пора за столом сидеть. Ну! – Он деловито собрал в хоровод Антона и Катю. – По новой, дружно: хэппи…
– Это чего… – появилась сонная мать в халате, – утро или вечер?..
– День, – ответил отец. – День рождения! Хэппи бёздей. – Он протянул руку и прихватил мать в хоровод. – Все, разом! Хэппи бёздей ту ю, хэппи бёздей ту ю! А чего это мы по-английски? Здесь все русские. Как на мамины именины, – повел отец хоровод в другую сторону, – испекли мы каравай, вот такой вышины… Ворочай, Катерина, языком, ворочай, активнее!
– Уот такэй… – старательно выговорила Катя.
– Не такэй, а такой.
– Тэкой…
– Та-кой.
– Уот такой… вишини! – Катя засмеялась.
– Вот такой ширины, вот такой ужины… – Но смех цепной реакцией полз по хороводу, хоровод путался, сбивался и распадался.
Ольга смеялась вместе со всеми, задувала последние непотушенные свечи. Но глаза ее не смеялись, в них еще была тень недавнего телефонного разговора.
Детей отправили досыпать, а взрослые сидели за наскоро накрытым столиком на краю бассейна. Столик и стульчики были белоснежные, выпивка и закуска – из супермаркета, но ветчину отец резал походным складным ножом.
Небо светлело.
– Ну, по последней, – поднял рюмку отец.
– Ну, по последней, – сказала Ольга и тоже подняла рюмку, чокнулась с отцом и матерью.
Отец выпил, со стуком поставил рюмку на столик.
– И наконец поговорим, – заявил он.
– Ой, вот этого не надо.
Ольга встала, собрала на поднос грязную посуду и направилась к стеклянной двери, за которой белели чудеса кухонной техники. Но отец продолжал сидеть твердо.
– Мы для чего сюда с матерью летели, – спросил он. – На океан полюбоваться? Мать, скажи.
– Беспокойно нам, Оля, – подала голос мать.
– У меня все хорошо, прекрасно, замечательно, – вернулась Ольга с пустым подносом. – И давайте спать, соседей перебудим.
Отец придержал бутылку, которую Ольга хотела было взять со стола.
– У соседей, между прочим, мужья дома спят. А наш где? Мы с тобой, мать, сколько лет женаты? И хоть раз день рождения врозь праздновали? Я в Перу улетал? Помнишь, в шестьдесят третьем, я аж из Благовещенска к тебе прилетел!
– В шестьдесят четвертом, – поправила мать, печально глядя на Ольгу.
– А тут, тьфу, рукой подать. Все вокруг не как у людей! Вместо дня – ночь, с собственной внучкой через переводчика разговариваем, зятя – второй раз прилетаем, застать не можем. То он в Перу, то в Китае. Как же тут душе за тебя не болеть?
– Все? Слава богу. – Ольга с посудой на подносе снова пошла в кухню.
– Нет, не все.
Отец налил из бутылки в рюмку и выпил. Ольга остановилась.
– Господи, чего вы от меня хотите?
– Мы, может, Оля, чего в вашей жизни не понимаем… – начала мать, но отец перебил решительно:
– В семье должны быть стабильность и консенсус! А это вот твое состояние я хорошо знаю…
– Какое?
– Такое. Знаешь, что бы я сделал на твоем месте?
– Что бы ты сделал на моем месте?
– Нравится ему в своем Перу сидеть – пусть сидит. Полетел бы к нему сам, не откладывая, так, мол, и так. Я тебе девять лет всей душой, верой и правдой. Как дальше – один Бог знает, а на сегодняшний день давай определимся. Кому, что и как. И пусть дом на детей запишет… Чего ты на меня уставилась? – посмотрел он на мать. – Теперь не стыдно об этом говорить, теперь вся жизнь – рынок!
Ольга слушала отца, удивленно на него глядя, и вдруг рассмеялась.
– Ну ты даешь! – Она продолжила свой путь на кухню. – И вы здесь одни без меня управитесь?
Мать тревожно поглядела ей вслед.
– Ты чего задумала?
– Убедили. Согласна. – Ольга обернулась в дверях кухни и кивнула озадаченному отцу. – Лечу! Не откладывая. Сегодня!
Земля приближалась. Накренилось и выровнялось внизу шоссе с бегущими автомобильчиками, замелькали крыши ангаров, радары, ряды фонарей.
Ольга сидела в кресле у окна, улыбаясь своим мыслям.
Тяжелый «боинг» ударился колесами о посадочную полосу, взревел, тормозя мотором, и плавно покатился по рулежным дорожкам лондонского аэропорта Хитроу.
С легкой дорожной сумкой на плече Ольга вместе с пассажирами проследовала через трап-коридор, миновала переходы здания аэропорта, ненадолго задержалась в очереди у паспортного контроля и таможни и вышла в светлый зал, уже по ту сторону границы.