В киоске она купила газету и полистала ее, нетерпеливо сетуя на то, сколько ненужных вестей и сведений могут интересовать людей. И наконец нашла то, что интересовало ее: длинный заголовок в разделе культуры, маленькую заметку в самом низу полосы.
Такси доставило Ольгу в город, по найденному в заметке адресу.
Возле особняка Викторианской эпохи с транспарантом «Международный геральдический конгресс» на фасаде стояла вереница машин, среди которых выделялись солидные «роллс-ройсы» и престижные «кадиллаки» с гербами на бортах. Ольга поднялась по ступенькам ко входу. Привратник без расспросов вежливо пропустил ее. Она пересекла пустынный вестибюль, уставленный стендами с изображениями фамильных гербов. Из зала доносилась речь докладчика.
Приоткрыв тяжелую дверь, Ольга заглянула в зал. Спины, лысины, плечи. Узнать кого-либо среди нескольких сотен сидящих людей было невозможно.
Ольга прошлась по вестибюлю, рассматривая рисунки и макеты на стендах. Свирепые орлы простирали свои крылья, львы грозно вздымались на задние лапы. Листья, цветы, башни, масонские геометрические знаки. Англия. Франция. Испания.
Стенд России был невелик, всего несколько гербов. Не без волнения Ольга приблизилась к ним. Волконские, Голицыны, Оболенские…
– Фамильный герб графов Толстых, – раздался голос. – Дарован императором Петром Великим в тысяча семьсот девятом году.
Ольга обернулась – на нее благожелательно глядел человек с квадратной седой бородкой.
– Мне показалось, он вас заинтересовал. Эраст Сергеевич Толстой, – представился человек.
Из зала послышались аплодисменты, в вестибюль начали понемногу выходить люди.
– Вы можете говорить по-русски, – сказала Ольга, вглядываясь в выходящих.
– О! – промолвил с приятным удивлением Толстой и перешел на русский. – Но, знаете, русским я владею не так совершенно, я родился во Франции. А вы из России?
– Я родилась в России… Скажите, – помедлив от волнения, спросила Ольга. – Я не вижу здесь герба Дашковых…
– Дашковых? – вторично удивился Толстой. – Но его не может быть: род князей Дашковых пресекся в тысяча восемьсот седьмом году, со смертью сына Екатерины Романовны Дашковой и влился в род графов Воронцовых. Был, правда, еще один род Дашковых, однофамильцев, ведущих начало от ордынца Дашки, но он не отражен в геральдических источниках. Впрочем, коллега из России, вероятно, осведомлен лучше меня. Василий Васильевич! – позвал он.
От множащейся в вестибюле толпы, в которую тщетно вглядывалась Ольга, отделился мужчина в мундире с ремнями, но без погон, щелкнул каблуками, приветствуя Ольгу кивком.
– Князь Долгорукий. Чем могу служить?
– Мадам интересуется, – пояснил Толстой, – родом Дашковых-Ордынских.
Долгорукий усмехнулся недоброй, как показалось Ольге, усмешкой.
– Этот интерес, вероятно, опять связан с замком, которым Дашковы якобы владели в Европе? Здешняя пресса муссировала этот миф.
– Я не журналист, – сказала Ольга.
– Извините. Но более о Дашковых мне ничего не известно, – заключил Долгорукий сухо.
Ольга подняла на него глаза:
– И здесь нет человека с такой фамилией?
– Положительно нет, – твердо ответил Долгорукий. – Конечно, сударыня, всегда находятся самозванцы, готовые на все, чтобы примазаться к делу возрождения шляхетства России.
– Да, – сочувственно кивнул Толстой. – Это, знаете, мадам, синдром, распространенный во всем мире, своего рода болезнь. Человек присваивает себе не принадлежащий ему титул, мифический замок – чаще даже не из корысти, а для придания себе некой самозначимости… – Он смолк, увидев растерянные глаза Ольги. – Простите, мы, кажется, чем-то огорчили вас?
– Нет… Нет. – Ольга качнула головой. – Вам показалось. Спасибо.
Она повернулась, бросила последний бесполезный взгляд на толпу и пошла к выходу.
Привратник, сам похожий на графа, так же вежливо и величаво выпустил ее.
Ольга побрела по малолюдной улице.
Дура, поверила шутке, примчалась за тридевять земель. Забыла, что в России все иное и шутят там по-другому. Доверчивой стала, как все иностранцы.
Но чем больше Ольга думала об этом, чем подробнее вспоминала телефонный разговор, тем все более странным, не похожим на Дашкова, каким она его помнила, казался ей ночной его звонок. И все больше почему-то тревожил его бодрый голос.
В уличном автомате, сверившись с кодами стран, Ольга набрала номер и притихла в ожидании ответа.
Но ответа не было.
Только гудки, гудки, бесконечные. Как зовущие на помощь сигналы терпящего где-то бедствие парохода.
Глава двадцать втораяПетербургские сновидения
В Ленинграде – вот уже три года Санкт-Петербурге – была мокрая весна.
Снег сошел давно, но солнце еще не успело высушить его следов. Оно старалось вовсю, пригревало, плавило последние сосульки в капель, ослепительно сияло в лужах.
На Невском к лоточницам с водкой, чаем и сигаретами прибавились цветочницы с мимозой, вербой и багульником.
В остальном все было так же, как зимой, только грязнее. Забрызганные машины все стали одного, серого цвета. И тем вызывающе нарядней выглядела на их фоне чисто вымытая черная «Волга», вся в желтых фарах, спешившая через Кировский – вот уже три года как Троицкий – мост на Петроградскую сторону.
В кухне квартиры Дашкова скворчал на сковородке румяный кусок мяса.
Зазвонил телефон.
Юлия Ивановна, одетая уже не по-домашнему, но в переднике, тут же сняла трубку.
– Да. Да, – повторила она, поскольку в трубке никто не ответил. – Я вас слушаю! – Она хотела положить трубку, но вдруг нахмурилась и вернула ее к уху. – Послушайте, милая, как вас там… Тот, кто вас интересует, здесь уже не живет! Полгода. Больше мне вам сообщить нечего, и, пожалуйста, прекратите ваши звонки!
Сердито бросив трубку, Юлия Ивановна вернулась к плите.
В кухню заглянул мужчина в белоснежной рубашке и галстуке, крепко сбитый, коротко стриженный, лет тридцати, с жужжащей электробритвой у щеки.
– Меня? – скошенным для удобства бритья ртом спросил он.
– Нет… Это меня, из мэрии. – Юлия Ивановна отметила его взгляд на часы. – Все, все, через три минуты.
Мужчина исчез, Юлия Ивановна перевернула мясо, заправила хлеб в тостер и набрала телефонный номер:
– Гараж? Это Дашкова. Машина за Сергеевым вышла? Спасибо.
Выстрелил тостер, засвистел чайник, мясо скользнуло со сковороды в тарелку. Юлия Ивановна расставляла чашки. Сергеев – такой была фамилия брившегося мужчины – вошел в кухню уже в пиджаке с депутатским значком и сел к столу, проглядывая печатные листки.
Дочитав последний, он отложил их и принялся за мясо.
– Волнуешься? – Юлия Ивановна тоже села за стол.
Мужчина неспешно отрезал кусок мяса и отправил его в рот.
– Я когда-нибудь волнуюсь? – сказал он.
– Вот, запей. – Юлия Ивановна налила из кувшина в стакан какую-то мутную жидкость. – Здесь шиповник, женьшень, восемнадцать компонентов, мне дали рецепт, когда я была в Японии. Сплошная энергия и витамины.
Мужчина отхлебнул из стакана.
– Ты почти ничего не поправила, – кивнул он на листки.
– У тебя все и так замечательно. Убедительно, аргументированно, и механизмы разработаны отлично. Я совершенно уверена, – бодро продолжала Юлия Ивановна, – что дворец мы отвоюем. Сейчас, перед сессией, мэрии необходимо кинуть кость депутатам, и наш Фонд справит новоселье не позднее четвертого квартала.
Она смолкла, беспокойно вглядываясь в его хмурое лицо:
– Ну что с тобой?
– Ничего, – отвечал Сергеев.
– Нет. – Юлия Ивановна покачала головой. – Ты мне определенно не нравишься. Перед таким решительным боем – и вдруг такая хандра. Ты вчера не простудился?
Она потрогала его лоб ладонью, но Сергеев отвел ее руку и поднял на Юлию Ивановну пристальный взгляд:
– А почему, если это тебя из мэрии, ты попросила прекратить звонки?
– Ах боже мой, – сказала Юлия Ивановна.
– Это не ответ.
– Сергеев, что за мальчишество? – отвечала Юлия Ивановна с досадой. – Просто не хотела напоминать тебе лишний раз. Это опять явно его. И главное, какая наглость: человека здесь давно нет, а его бабы все звонят и дышат в трубку!
– Тебя это так трогает?
– Нет, но я просто не представляла себе всех масштабов этого явления! Отвратительно и пошло.
Юлия Ивановна заменила опустевшую тарелку Сергеева чашкой кофе и отошла к мойке. Сергеев принялся за кофе.
– На твоем месте, – молвил он с оттенком укоризны, – я бы не говорил так о человеке, с которым тебя связывало четверть века совместной и нелегкой жизни.
Юлия Ивановна, замедлив на секунду движение руки, моющей посуду, пожала в ответ плечами.
– Юля, я давно хотел тебе заметить, – задумчиво и серьезно продолжал Сергеев, – что в нашем с тобой проживании здесь есть тоже что-то, как бы это сказать, недостаточно нравственное… Во всяком случае, для людей, находящихся на виду у общественности и прессы.
Она обернулась, и ресницы ее растерянно хлопнули.
– Да, но… Отсюда до Петросовета ближе…
– И все же. – Сергеев допил кофе, встал и подошел к ней, а она притихла. – Лучше нам купить свою квартиру.
Он положил ей руки на плечи и глядел в лицо.
– Да, конечно… Но не сейчас же…
Юлия Ивановна двинулась было, но он с тем же сосредоточенным взглядом приблизился к ней вплотную.
– …и вообще успокойся, у тебя комиссия, тяжелый день…
Он молча и крепко обнял ее, его рука нырнула за ее спиной под блузку.
– Не надо, ну подожди… Сергеев! – (Сергеев целовал ее в шею.) – Пуговицы оборвешь… Нам же пора, – откинув голову, лепетала она. – Сумасшедший… мэрия… машина…
Минут через двадцать они вышли из подъезда.
Лицо Юлии Ивановны еще хранило следы нежности и смущения, в руке у Сергеева был кейс. Дремавший шофер черной, с желтыми фарами «Волги» проснулся от щелчка открывшейся дверцы и включил мотор.
Юлия Ивановна и Сергеев уселись на заднее сиденье, и машина тронулась, проехав мимо полуразобранного и без колес «жигуленка» Дашкова.