Лариса подумала секунду и встряхнула расчесанными волосами.
– Ну, так ему и надо, – решила она. – Знал, что брал. А дети?
– Со мной. Здоровы, учатся, все нормально. С родителями хуже – пока боюсь сказать. Ты же их знаешь. Вернутся – напишу.
– А говорила, нечего рассказывать. – Допрос был окончен, но взбудораженные чувства все еще бродили в Ларисе. – Ничего себе нечего! – Она опустилась на диван рядом с Ольгой. – Как же твой лозунг: семья как родина?
Ольга пожала плечами:
– Он, наверное, только на родине годится. Там семья – учреждение.
– Но хоть не при шишах осталась?
– О, это у нас четко. Долю на случай развода назначают до свадьбы.
– Вот за что их уважаю! Вот чего нашим мужикам надо от них заимствовать! – воскликнула Лариса и успокоилась окончательно. – Сколько же он тебе лимончиков-то отстегнул? А? Госпожа миллионерша?.. Эх, подруга дорогая, американочка ты моя! – Она весело бросилась на Ольгу, тормоша ее и тиская. – Загуляем по такому случаю. Посидим, и выпьем, и споем, как раньше, бабы мы обе вольные, богатые, но плакать не будем! Стройненькая ты у меня, тощенькая, – ощупала Лариса Ольгу. – А я курить бросила, и вон как меня размахало. – Ты же, наверное, голодная? – спохватилась она, отпустила Ольгу и встала. – Все у нас в стране хорошо, только не пожрешь нигде.
– Я в самолете ела.
– Тогда попить чего?
Сквозь проем было видно, как на кухне Лариса открывает холодильник, достает яркие запотевшие банки.
– Пепси, кола. Есть пиво голландское…
– Да, – недовольно сняла она трубку зазвонившего телефона. – Нет, сегодня занята.
Однако некоторое время Лариса, мрачнея, слушала.
– А до вечера не дотерпят? – спросила она с досадой. – Они что, с необитаемого острова? А… Ну хорошо, ладно.
Лариса зло бросила трубку, но, подняв ее снова, набрала номер.
– Девочки, срочно на выезд.
Теперь она положила трубку медленно и, не сразу обернувшись, посмотрела на Ольгу исподлобья, с вызывающей усмешкой.
– Верно просекла, подруга, да – вот так! Они свои оказывают услуги, я им – свои, транспортные, а они обратно мне, вашими, зелеными! А не покрутишься – пивка не попьешь, на белом диванчике не поваляешься! Спонсоров у меня нету!
– Разве я что-нибудь сказала?
Лариса смолкла, вернулась к Ольге, виновато постояла перед ней.
– Жить будешь у родителей?
Ольга кивнула. Лариса подняла с коврового пола аппарат, зачирикала кнопками.
– Отвезу, мне все равно ждать. Коля, – сказала она в трубку, – через пять минут у арки. Охрана, – объяснила Лариса Ольге и снова начала переодеваться.
Потом они опять ехали в лифте, и Ольга стояла в нем на пятом этаже, чтоб не уехал, а из двери ее квартиры Лариса вывела кукольно одинаковых блондинку и брюнетку. Сели в машину, тронулись, у арки на заднее сиденье к девушкам тяжело плюхнулся плечистый качок в пятнистой форме. Выехали на улицу. Все почти как раньше, разве что не запели про холодный айсберг в океане…
Девицы тихо о чем-то перехихикивались, качок молча и равнодушно двигал челюстями жвачку.
– А самое милое дело – это свадьбы возить, – говорила Лариса. – И веселее, и безопаснее. И платят лучше: от радости клиент щедрее. И сама чужому счастью порадуешься. Оно ведь правда не в деньгах. Вот накоплю их, проклятых, – никуда больше вкладывать не буду. Все вложу в себя. Сережку к вам пришлю учиться, когда лицей закончит. И сама к тебе прилечу. И поедем мы, красивые, незамужние, на Канарские острова… Птички, разговору мешаете! – бросила она хихикающим девицам.
На заднем сиденье притихли, но и на переднем разговор тоже почему-то повис. Ольга молчала, бежала за окном набережная Невы.
И Лариса замолчала. Вздохнула:
– Не видела я твоего. Не возникал. Как в воду канул.
Ничего не убавилось, ничего не прибавилось. И теперь уже вряд ли что прибавится.
И опять Ольга одна – Лариса довезла ее до подземного перехода и уехала обратно, – и вокруг опять неприютный город, чужие, неприветливые, озабоченные лица, грязный щербатый тротуар, киоски с нелепыми иностранными кличками, наступающие сумерки.
Ольга спустилась в переход. Тусклая лампочка, старушка с водкой, книжный лоток, играющий баянист.
У стены сгорбился нищий. Вельветовый пиджак, лицо, обросшее рыжеватой бородкой, знакомые ботинки. Дашков…
Ольга застыла, с усилием сделала шаг вперед. Нищий поднял голову.
Показалось… Бугристый нос, пьяно слезящиеся глаза.
– Не осуди! – вдруг горячо продекламировал нищий. – Возлюби, пожалей человек человека! И простится тебе на земле и зачтется в раю.
Ольга торопливо порылась в кармашке сумки, положила купюру в его шапку и зашагала прочь.
– Э, тетка! – крикнул вслед нищий, разглядывая зеленоватую бумажку на свет. – Он же фальшивый! Держи ее! – завопил нищий и свистнул. – Фальшивомонетчица!
Баянист прекратил играть и весело наблюдал за, видимо, уже привычными проказами коллеги. Останавливались и оглядывались прохожие.
Ольга, прибавляя шаг, бежала по переходу к спасительно светлеющим ступеням.
Так, к вечеру, Ольга добралась до дома родителей. В кирпичной девятиэтажке она пешком поднялась на второй этаж и позвонила к соседке.
Открыла пухлая, в кудельках, старушка и всплеснула руками:
– Ой, Оленька!
– Здравствуйте, Мария Ивановна. – Ольга достала из сумки сверток в подарочной упаковке. – Это вам.
– Ой, спасибо. – Старушка почтительно приняла подарок. – Да заходите же, я как раз чай заварила.
Ольга покачала головой:
– Устала страшно. Можно ключ…
– А вы еще дома не были? – удивилась старушка.
– Нет, а что?
– Так ключ ваш брат взял. Он сегодня утром в командировку приехал. Вот ему приятный будет сюрприз! Заходите вместе чайку попить.
– Спасибо, обязательно.
Ольга поднялась еще на этаж и позвонила в дверь. Не отвечали. Она позвонила еще раз и заглянула в скважину: ключ был на месте, торчал изнутри.
И за дверью слышалось какое-то поскрипывание, вроде осторожных шагов по половицам.
– Витька! – крикнула Ольга. – Это я!
Шаги послышались уже отчетливо, и дверь открылась. Виктор, всклокоченный, в халате матери, доходившем ему едва до колен, смотрел на Ольгу изумленно.
– Я это, я. – Ольга шагнула в прихожую, и он отступил. – Привет, амбал.
– Привет, чувырла…
Они обнялись и поцеловались.
– Так старики же – к тебе?
– А я – к тебе.
– Чудно. – Он потоптался в прихожей.
– Не рад, что ли?
– Рад, конечно. Но, понимаешь…
С его смущенного лица Ольга перевела взгляд на вешалку. Там рядом с шинелью висела красная куртка, а под ней валялись женские, явно не Нинкиного размера сапожки.
– Ты не один?
Он кивнул, но тут же заявил поспешно и твердо:
– Да, но это совсем не то, о чем ты думаешь.
– Ох, Витька, я ни о чем не думаю, я прошлялась по городу весь день. В гостиную можно? – Она вошла в комнату, поставила сумку, устало опустилась в кресло. – Дай посидеть немного, я домой позвоню и уйду.
– Куда?
– Не пропаду. Обратно к Лариске. Или у Валюшки квартира свободная.
– По-дурацки, конечно, встретились, – виновато признал Виктор. – Подожди, я сейчас.
Он вышел.
Ольга оглядывала не по-жилому, под отъезд прибранную комнату. Сюда как бы переехал весь приозерский дом: те же фотографии в рамках на стенах, накидки и занавесочки, иконы в углу. Но среди прошлых примет выделялись и новые: японский телевизор и видик – подарки Ольги, плоский, со множеством цветных кнопок телефон.
Ольга потянула его за провод к себе. Потыкала пальцем в кнопки.
– Международная, девять, – ответили в трубке.
– Мне, пожалуйста, Лос-Анджелес, срочный.
– Квартира, учреждение?
– Квартира. В кредит, по абонентскому счету.
– Номер счета?
– Секундочку. – Ольга вытянула из сумки визитную карточку. – Счет Америкен Бэнк, номер пять восемь три шесть шесть. Номер телефона в счете.
– Перезвоним через пять минут, – ответили в трубке.
– Спасибо.
Она положила трубку. Вошел Виктор, уже в желтом с зелеными лампасами спортивном костюме и с пачкой сигарет. Закурил, сел напротив Ольги.
– Я думаю, между нами какие, к черту, могут быть секреты. Мы уже сорок лет брат и сестра…
– Пусть выходит, – предложила Ольга. – Скажи – не съем.
– Да что ты. – Виктор махнул рукой. – Я ее сюда-то еле затащил. Это совсем, совсем не то, что ты думаешь, – повторил он. – Это особый случай, вот что я имел в виду. Ну ладно. Как ты? Четыре года не виделись.
– Замечательно. Разве по мне не видно? Все о’кей. Ты как?
– А я, знаешь, на самом деле замечательно, – серьезно ответил Виктор. – Живу вот и думаю: какое счастье, что родился в этой стране.
– Вот тебе раз, – удивилась Ольга. – А помнишь, говорил: был бы я летчиком, да возле границы, сел бы в самолет, и… Или ты теперь тоже какой-нибудь депутат, кандидат?
– Да гори они огнем со своей политикой. – Виктор затушил сигарету. – И экономикой заодно. Не в этом дело.
– А в чем?
– А в том, – загадочно произнес Виктор, – что нигде в мире больше нет реки Волги. И парохода «Николай Добролюбов». Меня из семьи отдохнуть отпустили, – пояснил он. – Первый раз за пятнадцать лет. В речной круиз Нижний – Астрахань и обратно. Там мы и познакомились. И началось…
– Любовь до гроба? – сказала Ольга, но он ее иронии не заметил.
– Точно. Ты знаешь, до Нинки бабы у меня были, но я и не думал, что такое случается. Вот ты говоришь: депутаты, кандидаты, политика, – продолжал Виктор, и Ольга больше не перебивала, понимая, как необходимо ему сейчас ей выговориться. – Да, солдатня теперь не в почете, конверсия, того и гляди в запас уволят, а что я еще знаю, кроме ать-два. Зарплата вшивая, квартира поганая, офицерство бунтует – кто за тех, кто за этих, офицерские собрания, петиции всякие… А мне до лампочки. А я живу и ничего не замечаю. Все вокруг говорят: у меня того нет, этого нет, а я знаю: у меня – есть. Вон оно, там, – кивнул Виктор на стену.