– Каких?
– Таких. Как тебя Маринка-то называет? – Он широко и дружественно улыбнулся, и «москвич» рванул с места.
Ревели двигатели где-то на летном поле, слышались объявления по радио, толкался разноплеменный люд. Вскинув сумку на плечо, Дашков направился к дверям с надписью «Отлет».
И вдруг задержал шаг – у дверей стояла Света.
– Прости меня, – сказала Света.
Дашков, не отозвавшись, прошел мимо.
– Ну прости, пожалуйста! – донесся вслед ее голос, молящий и жалобный.
Дашков обернулся. Вид у Светы был побитый и плачевный, ее вечно детское личико как-то умудрилось даже постареть за эти дни. Дашков подошел к ней.
Света попыталась улыбнуться, но вместо улыбки получились слезы, и она неожиданно уткнулась Дашкову лицом в грудь.
– Я сама себя не помнила, была как очумелая, до того стало обидно… Я ведь одна тебя так любила, ну как могла, как умела, ни на кого не меняла, а она… За что ей, за что? Глупость несу… Этого – за что – не бывает. – Всхлипнув, она подняла мокрое лицо. – Просто такой ты у меня дурной, что с тобой поделаешь? А я издали глядела, когда вы с Мишей подъехали. Ты уже не хромаешь. И лицо совсем прошло… Я говорила – не увлекайтесь, но это же звери. Ну вот, – она вытерла лицо ладошкой, – все сказала, иди. Ты на меня больше не сердишься?
– Хочу, – сказал Дашков. – Но не выходит.
Он поправил ей прядку волос, прилипшую к мокрой щеке.
– Это потому, что слоник сдуру к тебе навек присох, и ты это знаешь, – объяснила Света. – Ты не бойся, мне твой замок не нужен… Тоже обидно было, конечно, немножко. Тут пашешь, пашешь… Кстати, вот твои баксики, все целы, возьми, – достала она пакетик из сумки.
Дашков отвел ее руку:
– Убери.
– Да ладно тебе. – Света сунула деньги Дашкову в карман. – Мне чужого не надо. А долетишь, увидишься – передай ей привет. – Света смолкла, пытаясь сдержать не ко времени нахлынувшее чувство, и все же не сдержалась: – Суке!
Аэрофлотовский Ту-154 разбежался и, оставляя за собой дымные полосы, взмыл в небо.
Спустя некоторое время погасло табло «Пристегните ремни». Проследовала в хвост салона мамаша с ребенком. Поднялся к потолку сигаретный дымок. В окне виднелись уже одни облака.
Над спинками кресел в проходе неожиданно возник Бруевич с сумкой и чемоданом.
– Вот ты, – облегченно молвил он. – А я по всему самолету ищу. – Бруевич забросил наверх чемодан. – Представляешь, чуть не опоздал, еле пустили с вещами. – И он уселся в свободное кресло рядом.
Дашков удивленно на него глядел.
– Ты разве тоже?
– Тоже. Специально подгадал кое-какие дела в тех краях. Неужто одного тебя оставлять, чтобы тебя там опять облапошили? Нет, брат, – решительно заявил Бруевич, копаясь в сумке. – Оставил тебя разок ненадолго без присмотра – и до какой ты жизни дошел?
Бруевич выудил наконец из сумки маленький толстый путеводитель в мягкой обложке.
– Вот, например, ты знаешь, куда едешь? И я не знаю, – сам себе ответил Бруевич и открыл книжку, – в Бельгии еще не бывал. – Он полистал путеводитель. – Так. Население 9,9 миллиона. Негусто. Языки – французский, немецкий, фламандский. Насколько я знаю, ты, балбес, ни одним не владеешь. Ничего, с английским не пропадем. Характерны осадки в любое время года. Это хреновее… – Он полистал дальше. – Так. Советские штепсели к местным розеткам не подходят, нам и не надо, у нас камин… Слышишь, козел, – оживился он, – это тебя касается: СПИД – четыреста восемь человек! Смотри, чтоб не стало четыреста девять. Подарки, сувениры: изделия народных промыслов, черная икра, водка. А это они как в воду глядели.
И Бруевич, достав из сумки, продемонстрировал Дашкову бутылку, банку и ярко расписанную матрешку.
Жизнь людей – путешествующих, оформляющих, хлопочущих – обставлена рядом одинаковых во всем мире процедур. Только в одном месте с вами обойдутся погрубее, в другом повежливее, в одном заставят ждать час, в другом три, у одного чиновника воротничок будет посвежее, у другого погрязнее.
А в остальном все одно и то же – бумаги, штампы, подписи.
Так было и на этот раз – штамп в загранпаспорте, чемоданы на конвейере, равнодушный таможенник, услужливый носильщик, хмурый шофер такси, корректный чиновник за столом, снова – штамп на одной бумаге, круглая печать на другой, подпись русскими и латинскими буквами, рукопожатия, деньги, уплаченные улыбающейся в окошке кассирше… И вот массивная дверь выпустила Дашкова и Бруевича из солидного здания, и они оказались на оживленной улице в центре города Брюсселя.
Бежали машины, шагали люди, красовались витрины.
– Итак, Вадик, – сказал Бруевич. – Пара часов, и ты лендлорд. Ваша светлость, дозвольте поздравить!
Поставив чемодан, он снял кепку, поклонился Дашкову в пояс и троекратно его облобызал. Привлеченный этим зрелищем, возле них остановился женственного вида франт.
– Гоу, гоу, – сказал Бруевич франту и поднял чемодан. – Это не по твоей части. – Он подтолкнул Дашкова, и они двинулись вдоль улицы. – Значит, так: сейчас завтрак, затем беглое знакомство с городом и попутно поиск транспортного средства до места назначения. Ты чего как сонный? Шпацирен! Вон туда.
Бруевич, а за ним Дашков вошли в открытое кафе и сели за столик.
– Эй, бой! – щелкнул Бруевич пальцами, подзывая официанта. – Ту кафе энд хот доге…
Официант, кивнув, ушел, а Бруевич отечески посмотрел на Дашкова:
– Ну а теперь скажи, малохольный, – что бы ты тут без меня делал?
Он достал из сумки карту Бельгии, развернул на столе и вперился в нее взглядом полководца.
– Так, – разглядывая карту, молвил Бруевич. – Мы тут, дом – тут… Железная дорога, увы, проходит мимо. Автобус… про оный указания отсутствуют, но шоссе есть. Но что нам шоссе?.. Пешком далековато, в такси дороговато. – Задумчивый его взгляд вдруг оживился, отметив фигуру шофера, вышедшего из фургона, чтобы купить газету в автомате возле кафе. – Спросим специалиста. Сэр!.. Мосье! – С картой в руках Бруевич устремился к шоферу.
Легкий, приятный ветерок колыхал бахрому зонтиков над столами. Бездумно и расслабленно Дашков наблюдал, как, тыча пальцем в карту, Бруевич объясняется с шофером, как тот слушает его меланхолично, но не без любопытства. Тут явился официант с подносом. Не успел Дашков притронуться к чашке кофе, как Бруевич вновь возник у стола, возбужденный и решительный.
– Ну, Вадик, – сообщил он, залпом выпив свою чашку, – планеты продолжают нам благоприятствовать! Представляешь, ему как раз туда и даже по-русски малость кумекает! Допивай, вставай. А ты, – скомандовал Бруевич официанту, расставлявшему еду, – давай-ка все это, шнель, шнель – в пакетик!
– Выручил, браток, вот спасибо, – говорил Бруевич в машине, дожевывая булочку. – Так где ж ты по-русски-то научился, прости, не понял?
Он вальяжно расположился на сиденье рядом с шофером, Дашков устроился за перегородкой, в грузовом отделении фургона, где высились картонные коробки. Лицо шофера, молодого худощавого парня, выглядело по-прежнему меланхоличным и даже хмурым.
– Ехал Россия, – отозвался он. – Три раз. Хьюманитар хэлп.
– Гуманитарная… Тоже доброе дело. – Бруевич на минуту благодарно опечалился. – Но теперь ты бы Россию не узнал, теперь Россия уже не та. Теперь возрождается Россия. Возрождение, понимаешь, ренессанс! Ренессанс-экономика, – популярно и громко втолковывал он, – ренессанс-культура. Религия, история. Возвращаемся к истокам, понимаешь, к корням. Вот человек, – кивнул он на Дашкова. – Русский дворянин, князь, понимаешь, принс! Едет вступать во владение родовым домом на побережье!
– Мафия? – заключил неожиданно шофер, через зеркало бросив взгляд на Дашкова, сутулящегося за его спиной.
Бруевич, поперхнувшись, перестал жевать и в изумлении воззрился на шофера:
– Свят, свят… Господь с тобой, сдурел, что ли?
– Бабки давай, бабки давай, – усмехнувшись, произнес шофер как магическое заклинание.
– То есть? – уже насторожился Бруевич.
– Россия везде мафия на иностранец, – сказал шофер, продолжая усмехаться недобрым воспоминаниям. – Бабки давай, бабки давай!
– Ах в этом смысле. – Бруевич успокоился и охотно согласился: – Что верно, то верно. Спасибо, что еще не побили.
– Побили, – кивнул шофер. – Все три раз.
Бруевич сочувственно покачал головой:
– Это нам тоже знакомо… Но за нас можешь не беспокоиться, – объявил он снова громко и весело, – мы не побьем! Правда, и бабок не дадим, – прибавил он, подмигнув отрешенно сидящему Дашкову.
Странный шофер высадил их возле места назначения, у автобусной станции, где были также бензоколонка и кафе. Трудно сказать, поверил ли он, что новоиспеченный домовладелец не принадлежит к мафии, но бабок точно не взял.
Станция была расположена на пригорке, а ниже неподалеку расстилался в зелени аккуратный и чистенький не то городок, не то деревушка с черепицей крыш, башней ратуши и шпилем церкви. За городком простирались песчаные дюны, за дюнами – серое, в барашках волн, море.
Вслед за похожим на доброго сельского учителя чиновником Дашков и Бруевич шли по сводчатому коридору ратуши.
– И что же, – любопытствовал Бруевич, – все сто лет он так и стоял пустой? Ноу мастер хандред ере? – (Чиновник, радушно улыбаясь, пожимал плечами.) – Вы бы хоть в аренду его сдавали. Аренд! Мани фор муниципалитет! Или музей сделали. Музеум! Все-таки дом посла, история. – Он показал чиновнику на Дашкова. – Русише история!
– О! – сказал чиновник и улыбнулся Дашкову.
Они вошли в комнату, видимо представлявшую собой архив. Вдоль стен тянулись полки с бумагами, стоял сейф, у двери располагалась доска с ключами. Чиновник снял одну из связок и вручил Бруевичу.
– Мерси, – поблагодарил Бруевич. – Где расписаться? Скрипт? Факсимиле? Акт, ордер? – (Чиновник непонимающе смотрел на него.) – Не сечет по-английски. Ну извини, не знаю я по-фламандски! Это что – все? Капут? Финита? Зетс олл?
– Зетс олл, – уловил чиновник. – Ю ар велком! – улыбнулся он.