Монгуш натянул тетиву, прицелился, потом чуть сместил влево, ветерок небольшой поднялся. Вжик. Дук. И этого точно в глаз. Ну, дальше не его работа. Он только на стрёме постоит, если из казармы через окна начнут поляки выпрыгивать.
– Пошли, парни! – Увидев, спускающегося со стремянки тувинца, скомандовал Семёнов.
Тоже сто раз отрабатывали преодоление примерно двухметрового деревянного забора. Чуть сложнее, чем каменного, нет площадки наверху, чтобы руку подать товарищу, который помог тебе забраться на забор, но в этот раз таких хитростей и не требовалось. Всего десяток диверсантов заскочили на ту сторону, а потом, страхуя от не вовремя проснувшегося чудака, просто открыли калитку в воротах.
Первым делом часть диверсантов просочилась к туалету, мало ли, вдруг, у кого проблема ночью образовалась. Но нет, воняло преизрядно, а людей не было. Потом несколько человек ткнулись на кухню, но она оказалась запертой на огромный висячий замок. Вот ведь гадские поляки, сами у себя видимо подворовывают, и по крупному, раз повару пришлось такой крупный замок повесить на дверь. Всё это время на территорию части продолжали просачиваться красноармейцы. Снаружи осталось только четверо снайперов по одному у каждого угла забора.
В штабе, тоже запертом, как и в туалете, было пусто. Ну, теперь только два помещения – дом для офицеров и казарма. Судя по размерам казармы, там даже в два яруса если кровати, то больше пятидесяти человек не могло находиться. Капитан поставил под окнами людей, а сам с отделением, Васькой и Фёдоровым подошёл к двери домика. Опасался, что и здесь закрыто, но здравый смысл у поляков присутствовал. Вдруг тревога, а тут дверь заперта. Вошли, две комнаты, не двери, занавески разгораживают. В одной три кровати, в другой одна. Иван Яковлевич сказал, что если получится, командира заставы можно и живым доставить, для вдумчивого разговора, вдруг он чего интересного знает. Ну, а про офицериков команды не было. Семёнов мотнул головой и трое диверсантов зашли за навеску, секундная возня, и они уже выходят. На командира заставы набросились впятером. Двое ноги держат. Двое руки. Васька ему первым делом мокрое полотенце в рот запихал. Потом спеленали запасёнными верёвками и в мешок специальный, для переноски, сунули. У мешка четыре лямки. И его сам комдив Брехт разработал для переноски на приличное расстояние пленных или своих раненых. Две жерди вырубаются, к ним пленника или раненого приматывают, и в мешок. Удобно нести.
Оставалась казарма. Стали просачиваться по одному и распределяться между двухъярусных нар. Плохо, что два яруса, с верхним проблема. Как его бесшумно ликвидировать? Нужно же чтобы, как и в прошлом году в Японии, на полу и кроватях следов крови не было. Придут поляки, обеспокоенные молчанием заставы, а там никого и только записка на столе у командира, естественно, на чистом польском языке написанная, что не могут они отсиживаться в тылу, когда коричневая чума заползает на Ржечь Посполитую. Все до единого ушли на фронт. Не поминайте лихом.
– Начали, – Свистящим шёпотом скомандовал капитан Семёнов, убедившись, что бойцы заняли свои позиции и посверкивают в лунных лучах иглами кинжалов.
Глава 8
Событие двадцать второе
Временно советую назначать своих начальников и расстреливать заговорщиков и колеблющихся, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты.
Владимир Ильич Ленин
Брехт смотрел на польские ордена и медали и не ощущал того зуда коллекционерского, который раньше появлялся при виде наград. Жалко, что ли, поляков стало? Да, не так чтобы и жалко. Знает ведь, что эти братья – славяне устроят после развала СССР. Что станут самыми рьяными русофобами мира. Нет, не радовался смерти пятидесяти восьми человек, но и не переживал. Умерла, так умерла, меньше детей воспитают в русофобском духе. А нет, вот об одном в этой ненужной смерти переживал. Эти пятьдесят восемь хреново подготовленных солдат и офицеров могли бы на западном фронте убить десяток тоже хреновенько подготовленных немецких солдат и офицеров. Вот и отправить бы их туда …
Мать вашу, Родину нашу! Стоять! Бояться! Какая мысль хорошая. Прямо – хорошая – хорошая. Так. Так. Подумать надо. Если товарищ Берия узнает, то в распыл пустит. Или нет? Кто-то же придумал, как начать войну с Финляндией? Почему не в НКВД? Нет. Знать товарищу Берии об отличной мысли, пришедшей в лопоухую голову, не надо. А можно утаить? Почему нет. Попробовать-то точно можно.
– Иван Яковлевич, – Брехт повернулся к рассматривающему те же ордена и медали из-за плеча Вальтеру, – сделай доброе дело, позови сюда Скоробогатого и поставь у палатки метрах в десяти охрану, чтобы она никого, даже Чуйкова, сюда не пускала. Даже Бабаджаняна. А сам с Сашкой возвращайся, есть мысля.
Собрались через полчаса. Брехт выглянул из палатки и в душе посмеялся. Вальтер выполнил всё дословно. Вокруг штабной палатки стояли плотной цепью красноармейцы с приткнутыми кортиками к Арисакам и щетинились острым металлом наружу. Там уже пытался пройти через препон бригврач Колосков Пётр Петрович, если по новым званиям, что через год введут, то целый генерал-майор медицинской службы. Брехт старичка уважил, вышел.
– Что-то случилось, Пётр Петрович?
– Сколько мы будем жить в палатках, скоро осень, дожди, холода? – ну, вопрос справедливый. Осенью, а особенно зимой, жить в палатке, так себе удовольствие.
– Меньше двух недель. Холода ещё не начнутся.
– Вы точно знаете, Иван Яковлевич, – нахмурился, на небо взглянув, бригврач. Солнышко. Травка зеленеет, листья на деревьях даже желтеть не начали.
– Точно.
– Хорошо. В роте первой танкового батальона понос. Будем надеяться, что не дизентерия.
– Изолировали? – только дизентерии и не хватает, – Выясните, чем питались, если ходили к местным за продуктами, расстрелять.
– Расстрелять? – выкатил глаза главный доктор дивизии.
– Ну, выпорите, только перед всей бри… дивизией.
– Вы серьёзно. Какие-то царские порядки.
– Уговорили. Заставьте копать пятьдесят ям объёмом пять кубометров для толчков. И воду посмотрите, где брали. Если в реке, то нужно вдоль реки выставить ограждение и отправлять на губу каждого, кто полезет к реке за водой.
– А вот с этим согласен. Может, в город послать интендантов, пусть попробуют закупить большие кастрюли и вёдра, воду кипятить.
– Хорошая мысль. Возьмёте на себе. Честное слово, Пётр Петрович, сегодня мне будет не до этого. – Брехт мотнул головой, показывая на оцепление.
– Ох-хо, сделаю. Потом себе дороже выйдет, если чего инфекционное подхватим.
Брехт, кивнул Колоскову и вернулся в палатку к заговорщикам.
– Александр, вот скажи мне, дураку, чего это твои асы учения не проводят?
– Учёного учить – только портить. Шучу. Проводим учения и бои разбираем на земле. Рации новейшие осваиваем. Все учатся на «Клиппере» летать. Не переживайте, товарищ комдив, идёт учёба, – Скоробогатов почесал кончик носа и продолжил, пальцем на полог палатки махнув, – Там, раз охрану выставили, то разговор предстоит секретный. Задание получили, товарищи комдив?
– Александр Семёныч, сколько у нас японских самолётов, не считая тяжёлых бомбардировщиков?
– Три лёгких бомбардировщика Kawasaki Ki-32 тип 98, семь армейских истребителей Nakajima Ki-27 или тип 97 – это которые новые. Десять выходит и в прошлый раз позаимствовали у самураев четыре Ки-32 и четыре Ки-27. Восемнадцать штук получается.
– А боевой радиус у истребителей? – что-то в голове мелькнуло у Брехта, но он эту мысль отложил на потом.
– До модернизации было около шестиста километров, чуть больше, теперь с новыми карбюраторами, нагнетателями и на нашем бензине за семь сотен и скорость с четырёхсот сорока к пяти сотням приблизилась. Хорошие самолёты получились.
– Угу. Отсюда до Белостока двести восемьдесят километров. Сможем мы долететь и пострелять немного, хватит бензина назад вернуться?
– Двести восемьдесят, – Скоробогатов склонился над картой. – Ну, на пределе. Можно назад на Минск лететь, тогда точно хватит, а туда на паре бомбардировщиков подвезти горючее, чтобы сюда вернуться.
– Замечательно. Уже план, а то я сомневался. – Брехт выглянул из палатки и, убедившись, что охрана бдит, вернулся к заговорщикам. – Немцы сегодня – завтра дойдут до Белостока. Там встретят серьёзное сопротивление поляков. Нужно чуть помочь им. Полякам, не немцам. Вылететь всеми нашими мелким птичками, отлететь чуть к границе, перекрасить звёзды наши красные на белых орлов польских, дозаправиться по самую пробку и слетать к Белостоку. Пройтись по дорогам, пострелять в немецкую технику, малые бомбардировщики пусть сбросят бомбочки на немцев и если вдруг там окажутся немецкие самолёты, то пострелять и по ним. Доказать, что вы лучшие истребители, чем они. У немцев на вооружение поступили новые самолёты – Мессершмитт Bf 109. Нужно понять можем ли мы с ним соперничать в небе на равных.
– Не так, Иван Яковлевич! – Прервал Брехта Скоробогатов. – У поляков не орлы на хвосте и крыльях нарисованы, а клетки шахматные красно-белые и вокруг белых клеток ещё полоски красные, а вокруг красных белые. А во всем остальном мне идея нравится. Только ещё одно дополнение. Тогда нужно горючее подвести под Минск на всех наших бомбардировщиках. Нужно заправиться и не домой лететь, а ещё раз на те же позиции, они там копошиться будут, вылезут из щелей, чего-то с дороги стаскивать подбитое будут, ремонтировать, что можно, и тут снова мы. Добьём недобитое. Ага, значит и боеприпасы подвезти нужно на Ки -21. Патроны, бомбочки двадцатипятикилограммовые.
– Мне нравится, – показал большой палец Вальтер.
– Да, красивый у тебя палец, только ноготь отгрызен. – Брехт, показал свой с аккуратно подстриженным ногтём. – Тут, раз решили, что идея рабочая, нужно о конспирации подумать. А то лётчики прилетят и как давай всем рассказывать, куда они летали.
– Это не проблема. Я их буду вызывать по одному, и заставлять писать бумагу о неразглашении государственной тайной под страхом расстрела. Люди военные – будут молчать.