Ко мне на наблюдательный пункт прибыл майор Ивлиев, командир Богунского, 146-го стрелкового полка. Его первый батальон составлял второй эшелон, который должен был поддержать нашу атаку на вражеский заслон. Я ни на минуту не сомневался в том, что как только мы собьем противника с дороги, он развернет на нас свои основные силы.
– Петр Васильевич, как ваши ребята?
– Батальон движется в полном составе, будут тут через полтора-два часа максимум. С нами четыре танка, отремонтированных, один двухбашенный. – майор Ивлиев был человеком монументальным. Надо сказать, что среди его умений было не теряться, хорошо ориентировался в обстановке, в ТОЙ истории был на Раатской дороге ранен, но организовал отход своих бойцов, вышел с ними, потом хорошо проявил себя в Великую Отечественную, героически сражался под Сталинградом. Погиб в начале 43-го. Он нравился мне такой крестьянской основательностью, вниманием к мелочам, психологической устойчивостью: отсутствием и паникерства, и шапкозакидательства. Кстати, интересный факт, читая материалы про Раатскую дорогу и трагедию 44-й дивизии помню «свидетельства» о расстреле то ли семи, то ли десяти командиров, остальные, мол, застрелились сами… Реально: комдив, начштаба, политрук дивизии – да, их расстреляли перед строем. Ни одного из командиров полков, отдельных подразделений не то что не расстреляли, не понизили в званиях, они продолжали служить верой и правдой.
Не знаю почему, но майор Ивлиев вызывал у меня подсознательное чувство симпатии. Может быть потому, что я и раньше воспринимал таких монументальных людей как защиту, знал, что слабого такой сильный не обидит. Захотелось побыть под его защитой подольше, наверное, такие вот выверты подсознания.
– Петр Васильевич, задержись, посмотрим, как ребята Александра Игнатовича отработают. Александр Игнатович, корректировщики на месте?
– Мы готовы, Алексей Иванович! – майор Александр Игнатович Балаев был сыном царского офицера, происхождения самого не пролетарского. А дослужился до генерал-майора, не был репрессирован, всем своим жизненным путем опровергая мифы о страшном беспределе того времени. Честный служака. Фанат своего дела. Уверен, что себя покажет с лучшей стороны. Такие как он, во время Брусиловского прорыва, вражеские огневые точки гасили вторым снарядом. А тут, когда нет дефицита снарядов, ему, как говорится и все карты в руки.
– Тогда начинаем через 15 минут. Вот, ребята Легкодуха заканчивают сосредотачиваться.
15 минут тишины. Отмашка. В небо взлетают три красных ракеты.
Глава девятнадцатаяНа всякую пробку штопор найдется!
Раатская дорога. 13 декабря 1939 года
Сначала была огненный вал. Первые пристрелочные выстрелы, корректировка, и массированный огонь гаубичного дивизиона оказался для противника совершенным громом среди ясного неба. Штурмовые группы выдвинулись вперед, а фланговые отряды лыжников стали обходить позиции финнов по льду озера, поддерживая продвижение огнем станковых пулеметов, передвигающихся на санках, в санки же уложили боекомплект, да не один, имея приказ прижать финскую пехоту к земле.
Пошли цепи 305-го стрелкового, в передней я увидел батальонного комиссара Семена Даника, который высоко подняв револьвер, воодушевлял бойцов, вел их в атаку. И талдычил я им, что надо идти спокойно, с винтовкой в руках, бойцы видят, кто идет с ними! А врагу знать не обязательно! Ну, не сидит еще в головах наших командирах, что в поле надо быть незаметнее для вражеских снайперов!
Сначала это должно было быть отступлением, но под давлением с флангов отступление быстро превратилось в бегство. Значит, мой штопор начал открывать эту пробку, которой враг запечатал Раатскую дорогу! В преследование противника ушел отряд лыжников в сопровождении танкеток, за ними пустили группы разведчиков, мне надо было понять, какими силами будет атаковать противник. И знать это надо было заранее. Сидеть на месте я не собирался, но и кинутся, очертя голову, волку в пасть было глупостью.
Меня охватило возбуждение, которое я никогда до этого не испытывал. На моих глазах, по моей воле гибли люди. Шли в атаку, падали. Там тоже гибли люди, в разрывах снарядов, под пулями, я ощутил тот самый противный привкус смерти к которому у военных, наверное, есть иммунитет. Вот у меня его только не было. Я понимал, что меня сейчас снова может начать корчить, что-то такое же противное, как и в медицинском кунге потихоньку подбиралось ко мне. Не дамся! Сжал волю в кулак… Тут вовремя на КаПэ подошел майор Легкодух. Он был возбужден и весел.
– Как им дали, товарищ комбриг! Пух только полетел!
– Выбил пух из финнов майор Легкодух. – сымпровизировал я, чем поверг майора в недоумение.
– Это ты чего, Лексей? Что это было? Ты, часом, не влюбился? Стихами тут заговорил. Так такого от тебя отродясь… да…
Ординарец быстро сообразил две стопочки, куда я налили водки из фляжки.
– Коньяк барский напиток, давай, Кузя, за победу! За нашу Победу. – сплагиатил я еще не родившуюся фразу. – И вы, Александр Игнатович, присоединяйтесь!
Мы приняли на троих, закусывая тридцатиградусным финским морозом. А к началу 41-го и до сорока морозы могут дотянуть! Надо бы эту бодягу заканчивать, да быстрее! В тепло, в Оулу!
Короткий бой утром четырнадцатого декабря закончился разгромной победой, но что это была за победа? Фактически, мы сбили заслон, пусть и хорошо организованный. Вскоре вернулась разведка. Финны атаковали занятую 163-ей дивизией деревню, силами примерно пехотного полка, сейчас ослабили давление и разворачивали в нашу сторону две или три роты при поддержке минометов. У нас на острие атаки было почти столько же пехоты, но подавляющее преимущество в броне и огне. Пока саперы Рыбальченко расчищали дорогу при активной помощи двух тракторов и танкетки, восстанавливали покрытие моста, начали подходить богунцы, подтянулся весь гаубичный полк, две батареи 122-го артполка, все танки, вышедшие из Важенары. Нам предстоял встречный бой. Пока суть да дело, связался по рации со штабом армии. Сообщил о успешном бое, о готовности к выходу в бой с основными силами финской 9-й дивизии, попросил организовать встречную атаку со стороны Суомуссалми.
В это время отряд лыжников из состава 25-го полка с приданным взводом разведчиков, местным проводников и парой танкеток был направлен мною к парому Хаукиперя, в качестве усиления они тащили станковые пулеметы и батарею минометов с запасом мин. Этот отряд повел комиссар 25-го полка Петр Гаврилович Отдельнов. Ну… ну… то у наших писак все комиссары евреи, то все комиссары трусы, то и то, и другое вместе взятое. Удивительное дело, мне пока что откровенных трусов и мерзавцев среди комиссаров не попадалось. Тут со мной связался штаб армии, комкор Духанов был доволен, хвалил, пообещал организовать удар навстречу.
Я не слишком верил этим обещаниям, вообще, штаб 9-й армии поражал меня даже на приличном расстоянии жутким бардаком. Я не понимал, в чем была причина: в элементарном отсутствии командирских и организационных навыков, или в извечном российском пофигизме, но воевать с таким штабом и командованием – это было из раскладов абсолютно альтернативной «черной» фантастики.
Как только саперы справились, мы двинулись навстречу финнам. Через несколько километров разведка натолкнулась на противника, срочно готовившего позиции для встречи, Легкодух развернул свой полк в две волны для атаки, по недоделанным позициям, за которыми пехота и укрыться-то толком не могла, отработала артиллерия, с фланга позицию финнов стали обходить лыжники при поддержке танков. Но эта позиция была ложной, основные силы ждали нас немного дальше, около занесенного снегом мосточка, который и взорвали при нашем приближении. Снега намело много, но берег речушки, через которую был перекинут мостик был достаточно крут, так что его можно было бы засчитать противотанковым рвом, так я туда танки и не собирался пускать. Ребята проехали вдоль финских позиций, постреляли немного, да стали показывать фланговый обход слева. Ну не было у финнов противотанковой артиллерии, только минометы, они тоже мало приятная штука, но попасть в движущуюся цель из миномета с его примитивной прицельной системой… ага… а цель постоянно меняет курсы… так что не судьба!
Капитан Петр Валерьянович Тумачек командовал 312-м отдельным танковым батальоном 44-й дивизии. Это был грамотный, толковый танкист, начинавший свою службу курсантом в той же самой 44-й стрелковой дивизии. В 36 лет стал капитаном и принял под командование танковый батальон. Пока шли эшелонами до Ленинграда, всё было, как всегда. Погрузились, укрепили танк на платформах, чай не впервой. Петр Валерьянович технику свою холил и лелеял. Конечно, по большому счету, половина танков, а броневиков и танкеток, так больше половины будет, требовали капитального ремонта и обслуживания. Но был приказ грузиться. Кое-что подтянули, остальное решили по ходу дела исправить на месте, чай, дойдет техника, выручит, сколько уже прошла! Вот, весь польский поход прошли. И в нашей дивизии процент отказа техники и поломок был самым низким в округе! Но в Ленинграде пришлось попотеть. При помощи железнодорожников на боковухи и лобовую броню навесили дополнительные экраны, чтобы усилить защиту, техники оперативно провели обслуживание танков, выявляя узкие места, заказывали и! ПОЛУЧИЛИ!!! нужные запчасти! Так с таким обеспечением и воевать можно! Насчет защиты капитан как-то сомневался, не хотел, чтобы его танк потерял в скорости, всё-таки легкому танку надо иметь маневр, это важнее брони… а брони, как известно, на танке мало не бывает! И сейчас, в самый нужный момент, в его распоряжении было всего десятка танков. Два из них, уже сейчас вызывающих у капитана опасения, Тумачек оставил в резерве, типа КП дивизии охранять, а две четверки действовали, как и хотел командир, на флангах. И откуда командир знал, что будут такие проблемы с техникой и ее обслуживанием? Вот почему настаивал на таком количестве запчастей, фактически, двойной комплект от положенного по штату. Жаль, что мотор у танка слабоват, а то понеслись бы и по финским сугробам. А так нет – по дороге, даже сейчас, в снегу, танк терял свое главное преимущество – скорость и маневр. Вот так и маневрировали – вперед-назад, вперед – выстрел – назад – перезарядка… Ну не предназначен этот танк для прорыва укрепленных районов, ему оперативный простор нужен. Сейчас