В Наркомате Обороны меня встретил деловитый капитан, вручил ордер на вселение в гостиницу, расписание мероприятий, требование по форме и сказал, что сотрудники ведомственной гостиницы в курсе, и всем, чем надо, помогут. В финансовой части получил денежное довольствие, с учетом боевых довольно прилично набежало, так что мог себе позволить и ресторан, вот только хотелось избежать ресторанных барышень, которых пока ещё ночными бабочками никто не называл.
Награждение должно было произойти в Кремле завтра утром, там же должен был состояться торжественный банкет. Награждать должны были большую группу военных, отличившихся в ходе боевых действий с Финляндией. Мне уже по секрету сообщили, что мне прилетит на грудь еще одно Знамя[79]. Первый орден мой реципиент получил за военную миссию в Китае.
Решил пройтись по довоенной Москве, когда ещё такая возможность выпадет, заодно посмотрю, не прикрепили ил ко мне кого-нибудь из конторы товарища Берия. Но наружного наблюдения так и не заметил. Москва была шумной всегда, сейчас, для своего времени, тем более, а вот для меня она была просто воплощением тишины и застоя. Всё очень медленно. Метро ещё не связало все районы города в одну сеть, но уже скоро это произойдёт, точнее, после войны. Судя по книгам про попаданцев, мне должны подложить женщину, чтобы узнать все мои секреты и держать в медовой ловушке до конца моих скорбных дней. Но, удивительное дело, со мной никто не знакомился, а сам я не делал попыток кого-то закадрить. Мне достаточно было наслаждаться мягкой московской зимой. Мягкой, конечно же, по сравнению с финской. Поражала чистота и порядок на улицах. С моим временем не сравнить. Милицейские патрули контролируют гражданских, комендантские патрули контролируют военных. И к патрульным обращались граждане, и не боялись! Я что-то слышал про народную милицию, так вот она какая, когда народная! Не страшная совсем. У меня трижды проверили документы – и всё вежливо, без хамства. Зашел в несколько магазинов, сделал несколько мелких покупок, проголодался. Возвращаться в гостиницу где был, по словам товарищей, очень приличный ресторанчик, было далековато. Недалеко был ресторан «Арагви». Не так далеко от центра я забрался. Поел, порадовался хорошей кухне, на фронте так не покормят, хотя пельмени в дивизию приводили очень даже недурственные, но кавказская кухня в хорошем исполнении да из свежих продуктов – нечто особенное! И все-таки был все время немного напряжён. Ждал подводки к своей тушке женщины… и не дождался.
А вот возвращение в номер меня порадовало, в смысле, что всё было более-менее ожидаемо. Мои метки были нарушены. Волосок, пылинка, кто-то пересматривал документы, которые были в папке, аккуратно, не нарушил последовательность, а вот уголок одного документа оказался выпрямленным. Значит, есть реакция. Какая-то странная, но всё-таки есть!
Замок в Баварских Альпах (интерлюдия)
4 января 1940 года
Огонь так же приветливо горит в камине. Пожилой обитатель замка совсем плох. Он слаб, укутанный пледом все равно мерзнет. Посетитель его утомляет и, в тоже время, даёт ему ощущение нужности и полезности. Может быть это то немногое, что даёт ему силы жить и бороться с недугами, которых стало слишком уж много.
– Фриц, старина, вы сегодня выглядите неважнецки, мой доктор был у вас?
– Ах, оставьте, Вилли, когда мне теперь выглядеть хорошо? Пожил и ладно.
– Ну вот, может мне приехать в другое время?
– Вилли, оставьте этот политес, на него действительно нет времени.
– Мне нужна ваша помощь, Фриц. Очень нужна.
– Последняя услуга на последнюю услугу. Согласны?
– Согласен.
Взгляд Канариса совершенно не выражает эмоций, но вот поза этого человека маленького роста и огромной амбициозности говорит о настоящем напряжении, которое его скрутило во вроде бы удобном кресле.
– Вилли, скажите откровенно, вы можете помочь мне уйти? Мне пора. А ваш доктор только продлевает мои мучения.
– Последняя услуга, Фриц, и вы свободны.
– Хорошо, Вилли, моё завещание в секретере, в сейфе. Ключ на шее. О! Это то, о чём я думаю? Цианид? Хорошо, я слушаю вас.
– Война Германии и России. Мне нужен ключ от этой войны.
– Вы раскопали это, хвалю. Не был уверен. Хорошо.
– Фриц, нам нужно сделать победу над Россией безоговорочной. Не возможной, а именно безоговорочно возможной! Я очень надеюсь, что у тебя в рукаве есть какой-то козырь.
– Хорошо, Вилли, ты мне помог, у меня есть человек, про которого даже ты не знаешь. Об этом сейфе ты не знал. Вилли, не делай такого лица! Сколько раз твои ребята тут всё перерыли? Я достоверно знаю три раза. Один раз промахнулся? Смотри.
Сейфом оказалась крышка стола. Пожилой морской волк каким-то неуловимым движением нажал на известную только ему точку. Ничего не произошло. Нажал еще раз и еще. Небольшой фрагмент стола отошел в сторону.
– Эти папки теперь твои, Вилли. Это и есть мое настоящее завещание. Но тебя сейчас интересует вот эта, красная. Этот человек – твой шанс. И оставь меня, будь другом, наедине с избавлением.
Неожиданное знакомство
Москва. 9 февраля 1940 года
Утро началось для меня в шесть часов после полуночи. Парадная форма, выглаженная и сияющая, сапоги, верхняя одежда, всё было при мне. Как и портсигар. Хороший массивный портсигар, в котором лежали исписанные листки папиросной бумаги. Ничего более тонкого тут нет. А у меня возникла уверенность, что именно эти листки пригодятся. Нет-нет, там не было чертежей Бомбы, кое-что поважнее. Часть – это точное указание мест-залежей полезных ископаемых. Информация настолько ценная, к тому же и проверяемая. Уже это одно должно пойти мне в плюс. Иметь возможность во время войны оперировать лишними тоннами золота и каким-то количеством алмазов, чем не хорошее подспорье в войне? Кое-какие технические решения, которые тоже сберегут и время, и народное достояние. Скажите, что все решает? Кадры. Там были еще и оценки кадрового корпуса СССР, взятые из разных источников, в том числе вражеских. Разве этого мало? А информация про лекарства? И про Манхэттенский проект в том числе. Копия плана «Барбаросса» и плана «Ост». И я не могу сказать, какой из этих планов был важнее. Для начала достаточно. У меня было правило – каждый день по листку-второму. Что-то вроде дневника. Для отвода глаз писал короткие записи дневникового плана в блокноте. Авось пригодятся кому-то воспоминания победителя битвы на Раатской дороге. Хотя об этой победе очень скоро забудут. Она действительно микроскопична по сравнению с успехом командарма Тимошенко, взломавшего мощнейшую линию укреплений. Неприступной ее делал рельеф местности и то, как она в этот рельеф была вписана. Доты-миллионники, что обошлись государству в миллион финских марок каждый не принесли столько проблем, как неприметные укрепленные точки посреди болот. И не подобраться было к ним, а сколько людей положили зря, штурмуя в лоб!
И все это: недооценка врага, недооценка значения разведки и саперного обеспечения боевых действий, отсутствие нормальных штурмовых подразделений, заранее подготовленных снайперов, самоуверенность и глупое упорство, с которым можно поднимать бойцов в атаку «за Родину, за Сталина», но подумать, как взять укрепленный пункт с минимальными потерями никому в голову прийти не могло.
Был такой феномен гражданской войны – пленный рядовой состав включался в части победителей, офицеров или комиссаров расстреливали, а рядовые – вперед, за Революцию или за Белое движение… Некоторые могли поменять свою окраску не раз и не два. Белый солдатик – красный боец – зеленый бандит – черный анархист… и так по кругу. Вот и какой смысл был этих бойцов беречь? Завтра они на тебя могут пойти в белых цепях или на тачанках очередного батьки-вызволителя[80]. Победа – пополнимся у белых. Поражение – так меньше достанется врагу. Умение беречь бойцов воспитывается! Порой жёстко. Порой жестоко. Но без этого умения любая победа становится Пирровой. Цена за нее будет страшная и жуткая.
Записи делал химическим карандашом. Чернильная ручка для этих целей не годилась. Впрочем, химический карандаш был в это время очень распространенным средством выдачи информации. До награждения и торжественного приема оставалось еще куча времени. Как его потратить? Писать ничего не собирался. Еще напишусь. А вот пройтись по утренней столице не помешает.
Как это у Булгакова, любовь выскочила из-за угла? Она спешила, опаздывала на работу. Обычная вроде женщина в зимнем пальто и шляпке. В руках она несла несколько канцелярских папок с бумагами, которые прижимала к груди. Что меня зацепило? Ее походка, грациозная, как у балерины, не смотря на груз. И глаза… глаза потом, когда она посмотрела на меня с укоризной:
– Товарищ военный, вы мне загораживаете проход, а я опаздываю!
– Извините. – я и не думал сдвигаться с места. – Алексей Виноградов. Только что потерпел ужасное поражение…
– Так… кадрить будете? – женщина недовольно поджала губы.
– Буду. – продолжаю наглеть я. – сражен в самое сердце… Стоп, а почему у меня болит с правой стороны? Не напомните, где у военного сердце?
– В пятках! Ладно, раз не отстанете, так хоть помогите папки донести.
– С удовольствием, прекрасная незнакомка. – сказал я, пригружаясь не таким уж и тяжелым грузом.
– Уже нет.
– Что нет? – удивился я.
– Маргарита Лурье, – теперь я уже не незнакомка…
– Маргарита Абрамовна или Александровна? – кинул я пробный шар, кажется, у белорусского экономиста Лурье была дочка Маргарита.
– А вот и не угадали! – на этот раз незнакомка искренне улыбнулась. Не за те веточки родового дерева потянули. Я Маргарита Наумовна. Мой отец из белорусских Лурья. Лурье он стал уже в Одессе. Он известен как Артур-Винсент Лурье. Футурист, потом участвовал в ЛЕФе. Композитор. Когда стал начальником музыкального отдела Наркомпроса слишком высоко вознесся, нас с мамой бросил, потом перебрался за границу. Где сейчас обитает и что делает я не в курсе. Мама историк-египтолог. А я вот пошла в журналистику. Спасибо за пом