Не рисковать всем. Не рисковать нами. Разве ты не хочешь остаться со мной? Не это ли наша главная цель?
Я покачала головой.
— У всего есть цена. И если ради того, чтобы остаться, я должна буду жертвовать своими детьми, если я должна буду сжечь дотла серединный мир и все, что мне дорого, то мне не нужно такое бессмертие. Я не Инари, Курх.
Дух дернулся как от удара.
— Почему ты вспомнила Лисицу? — глухо спросил он.
— Слишком уж часто я слышала о ней в последние луны. И слишком много размышляла о переменах, что принесли в мир ваши чувства. О том, как они изменили тебя.
Курх взглянул на меня пораженно, неверяще, словно не мог понять, как разговор вдруг зашел так далеко. Не ожидал, что я так легко и беспощадно коснусь этих его самых глубинных, самых потаенных воспоминаний.
— О чем ты говоришь, Сирим? Инари… она была прекрасной женщиной. Страстной, открытой, любящей. Она действительно хотела разделить со мной вечность. И сделала все, что было в ее силах — жаль только, что этого оказалось недостаточно.
Он осекся, кажется, только сейчас осознав, что говорить такое мне было ошибкой.
— Сирим, я… ты… — он отчаянно взмахнул руками, так и не найдя верных слов. Я грустно улыбнулась.
— Я знаю, что ты любил ее. И, быть может, любишь до сих пор. И я видела, Курх, куда привела вас эта любовь. Видела более чем достаточно. Старых Хранителей, опустевшие поселения, лишенные мудрой руки, Долгие Зимы, которым нет конца. Я видела Дару и ее брата, — Курх ощутимо вздрогнул, понимая, что я говорю не об У го. — Я не виню тебя, Курх, я не знаю всего, что тогда случилось. Но у меня был шанс спасти сына, и я не могла просто так оставить это. Не могла и не смогу. Такова моя природа, мой долг Зимней жены — сберечь ребенка, дать жизнь новому Хранителю.
— Долг, — Зимний дух произнес это презрительно, как Аки когда-то. — А как же я, Сирим? Ты подумала, что случилось бы со мной, если бы у тебя не получилось? Подумала хотя бы о Лите?
— Она бы меня поняла. Став Хранительницей, поняла бы. А ты, дух-Ворон? Помнишь ли, ради чего помогал своим детям в серединном мире, пытаясь остановить пожар?
— Упрямица! — зло бросил Курх. — Ты нужна мне, я хочу, чтобы мы были вместе. А ты отвергаешь все это — и ради чего? Долг жены быть подле своего мужа. Инари это понимала.
— Если такой ты желаешь видеть свою жену, Курх, то, возможно, боги ошиблись, когда свели нас, — сказала я тихо и твердо.
Дух не ответил. Я отвернулась и двинулась прочь. По какой-то неведомой мне причине я понимала, что именно сейчас — быть может, всего один раз — туман между мирами будет на моей стороне и позволит совершить переход. И я была готова. Готова уйти, оставив Курха, если таково его желание.
Лита и Тар догнали меня у самой кромки тумана, и я мысленно выдохнула с облегчением. Мне хотелось, чтобы дочь осталась рядом, но только по ее собственной воле.
— Мы с тобой, мамочка, — Лита взяла меня за руку. Тар встал с другой стороны, и я положила ладонь на его загривок.
Курх смотрел нам вслед, не делая никаких попыток остановить.
Мысленно я вообразила себе тотемный столб моего рода во всех мельчайших деталях и шагнула в туман.
— Даже спрашивать не буду, — только и сказала Айрын, увидев у тотемного столба меня и жмущихся к моим ногам детей.
— Спасибо, Айрын.
Коротко вздохнув, Хранительница повела нас к своему дому. Ветер шевелил траву на холме, еще влажную от дождя. Казалось, еще не так давно мы сидели здесь все вместе и были счастливы — да, были счастливы. Сейчас же… я не знала ответа. Поступила ли я верно, оставив Курха?
Ребенок в животе толкнулся, словно высказывая свое мнение на этот счет, и я охнула от неожиданности. Лита тут же подлетела ко мне, испуганно заглядывая в глаза.
— Ты в порядке, мамочка?
Я потрепала ее по голове.
— Да, милая. Твой братик решил заявить о себе. Хочешь потрогать его?
Лита положила маленькую ладошку на мой живот. Миг — и лицо девочки расцветила широкая улыбка.
— Я что-то чувствую, мамочка, чувствую, — восхищенно воскликнула она. — Как хорошо, что он остался с нами. То, что говорил дядюшка, когда тебе стало плохо… я очень испугалась.
— Все уже позади, милая, — я обняла малышку. Лита благодарно прижалась к моему боку, продолжая чуть поглаживать живот. Я не мешала ей. Знала, что вопросы не закончились
— Мам, — наконец, решилась она. — А папа вернется?
— Папе нужно немного побыть одному, — сказала я, опасаясь пока строить предположения. Мне хотелось верить, что да. Очень хотелось.
— Я буду его ждать. А пока папы нет, мы с Таром будем заботиться о тебе и братике, мама.
— Спасибо, радость моя.
Лита вывернулась из-под моей руки, и мы побрели к дому Хранительницы, где уже призывно горел свет, а тонкий дым, тянущийся вверх из печной трубы, обещал тепло и сытный ужин. Старая женщина ждала нас около гостеприимно открытой двери, и девочка с волком наперегонки побежали к ней. У подножья холма раскинулось мирно спящее селенье Нерок, а далекое море сверкало белыми бликами восходящей луны.
Прекрасная ночь.
— Пусть и тебе достанет мудрости сделать верный выбор, Курх, — тихо прошептала я, глядя в бескрайнее звездное небо.
На этот раз мне не пришлось ждать родов для того, чтобы дух-Ворон набрался мужества встретиться со мной. Лита прошмыгнула в дом, поднырнула под мою руку с вышивкой, оказываясь в кольце рук.
— Папа пришел, — тихо проговорила она. — Мы поговорили.
— Правда? — я удивленно посмотрела на дочь. Сказать по правде, я не ожидала, что Курх появится так скоро и, главное, что решит сначала пообщаться с Литой. Но, вероятно, это был хороший знак. — И что он сказал?
— Сказал, что он ощипанный баклан, — хихикнула девочка. — Сказал, что он любит меня, и ему очень жаль. Попросил позвать тебя в амбар.
Амбар. Ну конечно. Я усмехнулась.
— И что ты думаешь, радость моя?
Лита скорчила серьезную гримасу.
— Зря папа сказал, что братик нам не нужен, — она погладила меня по животу, словно извиняясь перед нерожденным малышом за злые слова, в запале брошенные Курхом. — Но он сказал, что сожалеет. Сказал, что был неправ, когда кричал на тебя.
Я погладила девочку по растрепанным темным — с едва заметным отблеском синевы и зелени — волосам.
— Думаешь, надо его простить? — спросила я с наигранным сомнением.
Лита хитро выглянула из-под моей руки.
— Ну что ж, в амбар так в амбар, — согласилась я.
Курх сгорбился на одном из стогов, закутавшись в свой вороний плащ — пятно черноты, непроницаемой для солнечных лучей, сливающееся с косыми тенями балок. Дверь амбара скрипнула, пропуская меня внутрь. Курх даже не повернул головы. Но, думаю, он сразу узнал, что пришла именно я — по ритму шагов, дыханию и всем тем мельчайшим черточкам, что отпечатались у него в памяти за наши долгие луны вместе.
Я молча села рядом.
— Ты, наверное, ненавидишь меня, да? — глухо проговорил Курх, не поднимая головы.
— Это не так.
— Я глупец. Все, что я наговорил тогда, в саду… я не должен был так поступать с тобой. Ты совершила невозможное. Одержала победу там, где я никогда бы не смог справиться. Ты спасла нашего сына. А я повел себя как последний дурак.
Медленно, осторожно я дотронулась до его предплечья, и он тут же сжал мою ладонь, прижал к груди. А затем и вовсе, не выпуская моей руки, одним движением опустился передо мной на колени, глядя снизу вверх.
— Я много размышлял о том, что ты сказала мне, Сирим. И… — он замялся, почти бессознательно поглаживая мои пальцы, — ты во всем права. В последние Зимы я, кажется, стал забывать, кем являюсь. Думал, что мой долг — поддерживать равновесие Долгими Зимами, скорбя по ушедшей жене и ожидая новую избранную невесту, да исполнять волю богов, проливая семя в лоно той, что назначена мне в супруги. Впускать ее в свое сердце, а потом горевать, вновь и вновь теряя ту, которая за короткий срок успевала стать для меня дороже бессмертия. Но всякий раз я забывал, что не я один отдаю часть себя другому существу. Что рядом со мной женщина, которая разделяет мои чувства и точно так же дарит себя мне, согревая, оберегая, давая смысл моему существованию. Ведь жизнью серединный мир наполняет вовсе не акт соития, наделенный особенной силой по причудливой прихоти богов, а счастье и любовь, большие, чем способны вместить два сердца. Я слишком долго позволял себе не замечать этого. Слишком долго был для серединного мира кем угодно, только не Зимним духом.
Я смотрела на него во все глаза, одновременно пораженная и взволнованная его словами.
— Инари, — начал он и осекся, отводя взгляд. Я ждала, что он не решится рассказать о Лисице, но Курх, видно, собравшись с мыслями, продолжил. — Инари была другой. Она отличалась от Зимних жен до нее, равно как и от всех, кто был после. Хотя, — он горько усмехнулся, — я не давал себе особого труда хорошо узнать их. Инари вела себя так, будто я был всем ее миром. Она отдавалась мне без остатка, не замечая, казалось, ничего и никого вокруг нас. И я купился. Поверил, что таковой и должна быть настоящая любовь. И сгорел, охваченный этим пламенем, а после остался лишь пепел. Но ты вернула меня к жизни, Сирим. Мне кажется, что лишь с тобой я вновь обретаю себя настоящего. Чувствую радость отцовства. Узнаю и словно заново влюбляюсь в мир, который должен защищать и оберегать. В тебе я вижу то, чего не видел уже очень, очень давно. Мудрость. Силу. И любовь, огромную любовь ко всему живому. К Весне и Лету, к нашим детям и их старшим братьям и сестрам. Даже к волкам и этому серому прохвосту, который опять сумел оградить тебя от опасности, когда ты рискнула собой ради сына.
Курх вздохнул и посмотрел мне в глаза. Несмело, просительно.
— Прости меня, Сирим, девочка моя, моя любимая Зимняя девочка. Я знаю, что не заслуживаю прощения. Я бы не смог простить себя за то, что сказал и сделал. Но, может быть, в твоем сердце все еще есть место для одного глупого Ворона, который любит тебя всей своей вечной душой?